"Золотое Кольцо"

"Золотое Кольцо"

061. «Золотое Кольцо»

26.01.1992

Дочь директора нашего института Галина Георгиевна Гладун поехала защищать свою диссертацию в Институт Структурной Макрокинетики (ИСМАН), что находился в посёлке Черноголовка под Москвой. А для того, чтобы она смогла устроить после своей защиты достойный банкет, к ней вдогонку отправили сотрудников её лаборатории Андрюху Ларина и Ержика Баймухамедова с двумя огромными рюкзаками, полными всяких продуктов. С ними за компанию напросился в командировку и я. Только в моём «путевом листе» стояли заводы в Подольске и во Владимире.

Ларин заказал «РАФик» с междугородной телефонной станции, где работала его матушка, мы забрали Ержика и приехали со всем нашим багажом к аэровокзалу, у входа в который топталась подмёрзшая Ниночка Денисовна. Она на пару с Лариным прошла на досмотр и договорилась, чтобы нас с этим огромным багажом пустили в самолёт. Мы оформились, сели в автобус и приехали на лётное поле. Ержик, корячась, затащил в багажный отсек на первом этаже самолёта самый огромный рюкзак, а остальные сумки у нас с Лариным были полегче.

Мы заняли три места в самом конце второго салона: по краям – я и Ержик, оба в обычных джинсах и свитерах, а между нами – неприлично шикарный Ларин в парадном костюме и галстуке. Как только наш самолёт набрал немного высоты, в иллюминаторы ударило ярчайшее солнце. Но минут через пятнадцать после взлёта нас начало сильно болтать вверх-вниз. Большинству народа стало плохо – запаса гигиенических пакетов у стюардесс на всех не хватило, и народ стал целыми толпами бегать к хвостовым туалетам, а не дождавшиеся своей очереди уже рыгали где попало.

На нас троих, правда, эта качка так сильно не подействовала, хотя и было крайне неприятно. И в это время микрофон взял сам командир экипажа и объявил нам, что у него отказал автопилот, поэтому он просит как можно меньше ходить по самолёту! Мы подумали, что самолёт сейчас посадят в Караганде или Актюбинске на ремонт, но нет – мы всё же продолжали как-то лететь. По салону самолёта пару раз прошёлся командир экипажа, солидный мужик с четырьмя нашивками на своих погонах, посмотрел, кто чем занят, и за что-то вставил пистон стюардессам, обслуживавшим наш второй салон…

До Домодедово добрались без особых приключений и вытащили весь свой огромный багаж к железнодорожной платформе. По ходу полёта в огромном рюкзаке у Баймухамедова порвался и протёк огромный пакет с корейской морковкой, и в багажном отсеке авиалайнера появился весьма специфичный душок. Но прилетев, мы не рискнули открывать этот рюкзак, ибо там всё было упаковано так плотно, что обратно собрать в него всё, что было туда запихано, нам бы вряд ли удалось.

Я встал в огромную очередь к железнодорожной кассе, Андрюха пошёл смотреть расписание электричек, а Ержик не спеша побрёл вдоль длинного ряда «комков», понаставленных вокруг перрона. Киоски ломились от всякого товара и, когда Баймухамедов вернулся с «экскурсии», Ларин спросил у него, что почём. «Финский спирт по шестьсот рублей!!!» – Ержика всё остальное просто не интересовало, а мы чуть не померли со смеху.

Ещё через час мы доехали до Павелецкого вокзала и спустились в метро. На «Курской-кольцевой» Ержик должен был передать кому-то посылочку, мы встали в том конце вестибюля, где нет эскалаторов, и принялись ждать. Голубые экспрессы примерно равными порциями уносили перед собой в тоннель запашок нашей морковки, и минут через десять он стал возвращаться обратно со встречными поездами. Посылку у нас забрали, и я попрощался со своими орлами: им нужно было ехать со «Щёлковского» автовокзала в Черноголовку, а я уезжал с Курского вокзала в Подольск.

В подвальном этаже вокзала я купил себе билетик и выскочил через тоннельчик на улицу. У перрона стояла какая-то электричка, которая вот-вот должна была отправиться. В окошках над её кабиной было написано «Львовская». Мне на глаза очень вовремя попалась схема зон пригородного сообщения, я успел увидеть, что эта станция дальше, чем Подольск. Едва заскочил в тамбур первого же попавшегося вагона, как двери за мной захлопнулись.

Бесконечные заборы, тянувшиеся вдоль железнодорожного полотна, всеми цветами масляных и нитрокрасок проклинали коммунистов и ГКЧП. Плиты этих заборов поведали также о том, что Виктор Цой жив, «Спартак» – чемпион, а на свете, оказывается, существуют «Пинк Флойд», «AC/DC», «Пет Шоп Бойз» и много кто ещё, исключая, разве что Спивакова, Зыкину и «Песняров». Но самая огромная и шикарная надпись тянулась вдоль забора, огораживавшего железнодорожный полигон в Щербинке: «ЕЛЬЦЕР НАШ КУТУСОВ!»

В Подольске я нашёл семиэтажную городскую гостиницу, заселился, и оказался на всём своём этаже, наверное, единственным русским – остальной народ был откуда-то сплошь со знойного юга…

Побегав два дня по местному цементному заводу, я поехал во Владимир. Там я должен был попасть на завод керамических изделий и химический комбинат. Первая же попавшаяся электричка привезла меня на Курский, где я довольно долго ждал пригородного поезда на Владимир. Он даже оказался скоростным: первую остановку после своего отправления сделал только через полтора часа, в Павловом Посаде. Потом остановки пошли чаще, а после знаменитых ерофеевских Петушков электричка стала останавливаться абсолютно везде. Народу в вагоне было очень много и от Петушков люди уже ехали, стоя в проходе.

Постепенно стемнело, в мутном от грязи окошке уже вообще не было ничего видно, но на шапках входящих в вагон людей стал заметен снежок. Когда мы подъехали к конечной, снег валил уже с такой силой, что невозможно было разглядеть номера подходивших к вокзалу троллейбусов.

Заводские забронировали мне номер в гостинице профсоюзных курсов, находившейся на самом краю города. Следуя их указаниям, я сел в 14-й троллейбус и проехал на нём почти через весь город. Выйдя на конечной, я оказался в абсолютном одиночестве. Восьмой час вечера, куда идти дальше, я не знал, и очень долго ждал, пока где-то через полчаса на остановке не появилась семья – муж с женой и двумя детишками, которые и объяснили мне, где находится эта гостиница.