Рассказ №4. Вампирша.

Рассказ №4. Вампирша.

Рассказ №4. Вампирша.

- Ты не представляешь… Ты не поверишь… Я сам не могу поверить в это до конца…

Он всё говорил и говорил, и наливал, в перерывах между употреблением алкоголя, и почти не смотрел на меня. Только пустой взгляд полусумасшедшего человека, устремлённый в непонятную для меня даль. А я пытался напиться, но мне не удавалось это: уж слишком непонятно и логично он всё это рассказывал.

- Она стояла передо мной, - почти беззвучно бубнил он, и в то же время мне было слышно каждое слово. – Вот почти так же, как ты сейчас. Но этого же не могло быть, правда?

Он смотрел на меня, с такой надеждой, таким жалобным взглядом, что я кивнул. Из жалости. Хотя точно знал, что он прав, и что быть такого не могло.

- Да, и я так подумал, - он вновь потянулся к бутылке и налил себе очередную порцию. Почти всю бутылку выпил он сам. Я только сидел рядом.

- Она ведь умерла, - голос сорвался. Это был уже не шепот отчаявшегося человека. А словно стон. – Ты помнишь, как она умирала? Как мы мучились с тобой? Как потом хоронили то, что осталось от неё?

Он повернулся, посмотрел мне в глаза и вновь я услышал тот самый стон:

- Ты помнишь?

Я помнил. Каждую, даже самую мелкую подробность, которая не должна была врезаться в память, однако же врезалась. Я помнил, как умирала она. Как мучился он. И как, вместе с ней, угасала жизнь во мне.

Та, что любили мы оба. Та, что выбрала его. Та, что была рядом, но далеко. И не принадлежала мне. А чтобы сделал любой на моём месте?

Я любил её всегда. С тех пор, как понял, что являюсь мужчиной, а она женщиной. С тех пор, как был мальчишкой. С тех пор, как увидел её с огромными белыми бантами и букетом, идущей в первый класс. И навсегда запомнил её глаза и улыбку. И её саму. Она всегда была рядом, и всегда далеко. И всегда, сколько я помнил, лишь улыбалась в ответ, никогда и ничего не рассказывая.

Что можно сделать, когда ты любишь, но любишь без ответа? Что можно сделать, когда любовь всей твоей жизни растёт, хорошеет день ото дня, и уже другие мужчины начинают замечать её, но ты вроде бы и ни при чём, потому что только друг. И можно только наблюдать. За тем, как она влюбляется в других. За тем, как ей разбивают её маленькое слабенькое сердечко, не обращая внимания на слёзы в огромных глазах и дрожащие алые губки.

Но я видел это всё. Потому что плакала она у меня на плече. Потому что радовалась каждой любви у меня дома. Потому что рассказывала, что выходит замуж мне, первому, потому что хотела поделиться радостью. И я слушал. Я радовался за неё. Я жил для неё.

А потом она умерла.

И не осталось ничего.

Только пустота. И пьяный мужчина напротив, который что-то говорил, но я не мог понять, что именно. Может быть, это был только бред человека, который потерял возлюбленную. А может надежда… надежда на то, что мы ошиблись, и она всё ещё жива…

Его руки дрожали. И водка расползлась вокруг рюмки большой лужей. Но он не обратил на это никакого внимания. Опрокинул содержимое и даже не скривился, как это было сразу, когда мы только принялись разливать. Он пил и пил, как может пить человек, который пытается что-то забыть. Но я точно знал, что мы не сможем забыть её.

Она умирала долго. И мучительно. Как человек, который менее других заслужил смерти. Как человек, который хотел жить, и цеплялся за эту жизнь. Но всё же страшная болезнь брала верх. И никто не мог понять, как это произошло.

- Нет виноватых, - говорила она мне. – Ты слышишь? Так случилось, и никто не виноват. Что поделать? Видимо, у меня такая судьба.

Не было никакой судьбы. Она гасла у нас на глазах, умирала, исчезала. А мы ничего не могли поделать. Нас словно не существовало. Словно мир, в котором мы жили становился призраком для неё, а она становилась призраком для нас.

Так и случилось. Она умерла. Её не стало. И только мужчина, рыдающий у гроба, мог заслуживать сочувствия. А я – нет. Я был никем. Два слова, которые связывали нас, исчезли. И мне было дозволено стоять рядом только лишь потому, что мужчина, который не мог совладать со своими чувствами, разрешил мне сделать это.

Она умерла. И не осталось ничего. Только плачущий мужик, только теперь на моей кухне. На той кухне, которую я делал для неё. В надежде, что она придёт сюда. И будет тут. Готовить, но теперь уже для меня. Но нет. Этого не случиться никогда. Я один. И только этот мужчина, который имел право оплакивать её, сидел на стуле и рыдал. Разливая водку.

- Она стояла передо мной, - бормотал он. – Она была живая. Только немного бледная. А потом я моргнул, и она исчезла. Но прошло дня два, наверное, - он задумался, несколько мгновений вглядываясь в рюмку, которую сжимал в кулаке, словно хотел превратить в сотню осколков. Но не вышло.

- Но через два дня это повторилось, - продолжал он. – Я вновь её увидел. И вновь она была словно живая. А я только смотрел. Но как так? – он с надеждой посмотрел на меня. – Как она может быть живой? Я пришел к тебе не потому что боюсь сумасшествия. Нет, напротив. Дом для умалишенных был бы для меня спасением.

И он говорил и говорил, но я уже не слушал. Я только понимал, что не сломался. А он – да. Что потеря этой женщины стала трагедией. Но я смог не сойти с ума. А он – нет.

Он пил и говорил. Говорил и пил. А потом уже, когда пьяный, абсолютно ничего не соображающий, уснул ( а точнее говоря, отрубился) у меня на столе, что-то продолжал бормотать в пьяном угаре. И мне пришло взять его, потного, воняющего алкоголем и чёрт знает чем ещё, и отволочь в комнату. И уложить на диване. Чтобы он мог поспать. А сам вернулся на кухню, чтобы покурить и подумать.

Курить хотелось очень сильно. Он не любил, когда я курил. А она всегда сердилась, но вслух не говорила ничего. А я делал вид, что мне плевать. Мне хотелось курить. Хотелось вдыхать этот запах сигарет. Хотелось сводить её с ума. Потому что я точно знал: ей нравились курящие мужчины. Её зрачки расширялись, когда она видела, что я начинаю прикуривать. А грудь вздымалась чаще. И дыхание становилось прерывистым…