Рассказ камердинера(рассказ первый)

Рассказ камердинера(рассказ первый)

— Вы, Акмела, просили рассказать кто такие кловуны, — старый камердинер сел в кресло у журнального столика и жестом пригласил прислугу Дома (все с виду юноши) занять диван. — Рассаживайтесь, коллеги.

— Да, мастер Аментола. Мой выпуск профучилища в корпорации готовили как официантов на лыжных базах, а там кловунов нет. Сюда на Кагор распределили, на вокзале видел. Здесь в Доме поймал одного, прижал в углу, но так ничего и не добился. Твердил одно: «Карлики мы. Я офицером был, в штабе Флота служил».

— Они фронтовики. За воинские преступления списаны в кловуны. Страдают амнезией. Не помнят когда, где, под чьим командованием воевали и за какие провинности наказаны. Снится им что-то неопределённое, смутное… Коллегам твоим я о них рассказывал, но послушают ещё. Да и забыли уже, поди: память-то короткая.
Итак, представьте себе, что вы на Акияне. Ни кто из вас на этой планете не бывал, но должны знать: Акиян — столица Соединенных Цивилизаций Акиана с населением преимущественно из толлюдов.

Поздним вечером горожане спешат в баню. Идут семьями и дружескими компаниями. Отовсюду звучат приветствия и пожелания здоровья, слышны вокальные декламации поэтических произведений и тягучие с придыханием обрядные речитативы на три голоса в исполнении подростков. И чёткое: «Ать, два, ать, два» — малые детишки в солдат играют. Взрослые несут в двух пакетиках по щепоти птичьего корма и речного песка купленных у евцев, уличных торговцев с лотков.

В бане горожан ждут кловуны. Кто, когда прозвал так карликов, уже позабыто, слово «кловун» — искусственное и явно производное от слова «клоун». Клоун — артист цирка. Цирк … напомню, бывает здесь на Кагоре, водят вас всех с детишками господ, по праздникам.

Казалось бы, пришли они — кловуны — помыться. Торс, руки, плечи, шея и голова у них вымазаны пчелиным мёдом. Но это отнюдь ни так. В огромной «помывочной» нет ни лавок, ни кранов с водой, а шайки и тазики вмурованы в стены высоко под потолком.
Пол выложен керамической плиткой в «шашечку»; напоминал бы шахматную доску, если бы не несметное число клеток, и не квадраты из нескольких черных плиток через каждые десять метров, и не по кловуну в них — вместо шахматных фигур. Сидят те… в «кортах». Термин этот профессиональный, с одним корнем в слове «корточки». На корточках сидят кловуны.
На бёдрах у всех повязка, ко лбу на присоске крепится кольцо диаметром в полметра, а на присосках меньших, на щёках, держатся два шестисантиметровых стержня толщиной в карандаш. Торчат подобием рожек, и когда кловун говорит или жует, смешно выписывают в воздухе замысловатые фигуры. В кольце — попугай. Здоровенный такой! Петух! Глаза — с монету. Смотрит на тебя одним, другой прищурен. И лапой сучит по загривку карлика — точит шпору. Того и гляди, набросится. Жж-жуть! Называют попугая «хазаном».

Входят в помывочную горожане гуртом, и тоже не мыться пришли: мужчины и женщины в одеждах и с детьми. Становятся вкруг черных квадратов «капеллами» по тридцать-сорок прихожан. Название сие произошло оттого, что с запотевающего от духоты потолка каплет. И начинается «притоллюдия» к «Действу»: малые детишки сыплют птичий корм на головы карликам. Хазан корм склёвывает, «делает» в мёд и ждёт. Кловун пальцем «казинаки» с себя смазывает и отправляет в рот. Заглотнув, произносит громко:

— Я ем говно!

Хазан подтверждает:

— Он ест говно.

И все кругом замирает… Каждый вечер в банях «действуют» по одному и тому же ритуалу, и каждый раз, приходит час, всё замирает в каком-то необъяснимом состоянии предвещания ликующего восторга. Тишина устанавливается безупречная. Не слышно даже как дети покидают зал. У них наступает время игр и шалостей: младшие остаются у бань разрисовать мелками стены, покопаться в песке у фундаментов. Старшие же отправляются на «отстрел» из рогаток сверстников — детей евцев, «пощекотать» и самих папаш — тех, кто рискнул поторговать и в вечерю. Остаются в банях граждане старше восемнадцати лет…

И вот, чу, прорыв какой-то средь мёртвой тишины: со всех сторон волнами накатывает звук просыпаемого из пакетов песка. Сыплют на головы кловунам.
Хазан деловито, — играет, подлец, и каждую службу так! — склёвывает песчинки и… «делает» кловуну на грудь. Тот «казинаки» подбирает, съедает и произносит:

— Я ем говно!

— Он ест говно, — вторит ему попугай.

Ровно через три минуты, — заметьте, так во всех капеллах, по всей помывочной, во всех банях города и городов планеты, — хазаны обращают внимание на то, что перестают «делать». Желудок оттягивает, задний проход забит, натурально! Поражённая птица выкатывает глаза и перепрыгивает с кольца на макушку кловуну. Завязнув лапками в меду, один глаз прищурив, констатацию «Он ест говно» меняет — обращается к присутствующим с резонным вопросом:

— Он ест говно?

Играет мастерски! В ярости выклёвывает по бритому черепу родинки, из себя — пух. Орёт, как резаный. Слюной брызжет… Побесновавшись так некоторое время, устаёт и опрокидывается на спину — лапами вверх, перьями в мёд. Отдохнув чуток, достаёт клювом кольцо и, тужась, выдирает себя из липкой массы. Переползает и усаживается кловуну на лицо, ножками на «рожки», брюшком на нос. Замолкает и поднимает свой петушиный гребень…

Тогда «мальчик» — так зовут кловунов в банях — левой рукой достаёт из-под задницы сачок для ловли бабочек, а правую поднимает вверх. Сачок — на полу под попугаем, пальцы — над головой, собраны в щелбан.

Представляете себе картину? По всей помывочной, в позах пластически выразительных, эти парочки: «мальчики» на корточках и пернатые в раскоряку у них на лицах. А вокруг прихожане толпятся. По сторонам чёрных квадратов лежат, сидят, стоят мужчины, за мужчинами женщины — стоят. У толлюдов, как вы знаете, не как у людоидов: женщины выше мужчин. Всем все видно, у всех глазки горят. И так во всякой бане, по всему городу, во всех городах Акияна, по всему Акиану.