Рассказы

Рассказы

Наша девочка.

Знакомая комната. Стучу в дверь тихонько, даже несколько застенчиво. Знаю, точнее, осознаю, что это чужое пространство. Здесь обитает человек, которого я помню еще ребенком. А теперь это уже привлекательная девушка.

- Можно?- спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, открываю дверь.

Она сидит за столом спиной ко мне, что-то творит, то ли рисует, то ли клеит. Что-то создает. В ее руках сейчас рождается новая вещь, не предмет, а именно вещь, наполненная ее душой. Там будет частичка ее сердца, частичка ее самой. Разве это не прекрасно.

Я остановилась и не решаюсь пройти дальше, боюсь нарушить тишину, боюсь спугнуть ощущение волшебства. Легкое, еле слышное дыхание доносится до меня. Она, кажется, не понимает, что уже не одна, что я здесь.

И за несколько секунд до момента, когда она повернется, и мне придется начать разговор, я успеваю перевернуть ни одну страницу памяти…

Вот старенький деревенский домик. Он очень уютный и теплый. Знаете, так по-семейному теплый. Большое крыльцо, веранда, комнаты и огромная печь – все такое живое, говорящее, рассказывающее. На пороге сидит девочка. Она совсем маленькая. В глазах смятение, обида и четкое нежелание мириться с происходящим. Девочка готова заплакать, но слезы еще не показались, только губка смешно дрожала. С удивительным упорством она в десятый раз повторяла свой вопрос: «Где моя панапка?» Сколько стойкости и упрямства. Детского непоколебимого упрямства звучало в ее словах. А мне казалось это таким милым и забавным. А для ребенка это целая трагедия – потерять любимый головной убор. И никто не мог ее уговорить надеть что-то другое. Панапку – и все! Я и сейчас ее помню: белая с розовыми краешками, связана крючком и украшена таким же розовым цветочком. Кажется, она не снимала ее все лето.

Прошел год. Девочка подросла. Тот же дом. Снова жаркое солнце своими лучами ласкает это маленькое создание. Она сидит на качелях, одной рукой придерживаясь за веревочку, а другой - охраняя свою шикарную соломенную шляпу. Шляпа, явно, не по размеру. Но это сейчас совершенно не важно. Зато сколько грации, сколько восторга в ее глазах. Хотелось писать картину, жаль, что я не художник.

Годы идут. Теперь это уже застенчивый, но удивительно разносторонний подросток. Внешне забавная, еще не сформировавшаяся девочка. Но глаза, опять эти глаза. В них, кажется, застыл весь мир. Одно мгновение, и она все поймет, познает больше, чем мы – взрослые. Мы едем в машине, и она читает мне стихотворение Пушкина «Зимнее утро». Сначала застенчиво, очень тихо, почти ничего не понимаю, но я не решаюсь ее прервать. Потом все громче, увереннее, как будто в ней тоже что-то проснулось, разлилось «янтарным светом». И машину озарила эта самая «северная звезда» - звезда ее маленькой, но очень большой души. Мне так хотелось обнять ее тогда…

Чреду моих воспоминаний прервали простые и милые слова: «Ах, это вы, добрый вечер».

Переправа

Закат за окном расстилается ровным багровым покрывалом. Небо становится тяжелым и буквально ложится на линию горизонта. Из окна не видно море, но слышно его ровное дыхание. Звуки доносятся приглушенно, как будто боятся разбудить спящего в комнате молодого человека.

Она тихо подходит к нему и гладит по волосам, убирая непослушную прядь темно-русых волос. Тишина комнаты обволакивает, а звуки ее шагов почти не слышны. Она двигается легко, почти не касаясь пола.

- Спи, у тебя был очень трудный день, - сказала она чуть слышно.

- У тебя тоже, -услышала в ответ.

Сонный голос пробрался сквозь тишину. Ее лицо озарилось застенчивой улыбкой.

- Извини, я не хотела тебя будить.

-Все хорошо, - прозвучало и как утверждение, и как вопрос.

В голосе звучало столько уверенности, что ответа не требовалось. Рядом с ним не могло быть иначе. Только хорошо и спокойно.

И теперь уже неважно, что несколько часов назад она не находила себе места. Металась по комнате, как загнанный зверь, и прислушивалась к каждому шороху за дверью.

Еще несколько часов назад все было с точностью до наоборот. За окном бушевал дождь, разбрасывая тяжелые брызги, колотя по оконному стеклу. Море рокотало где-то вдали, захватывая с берега все, что попадалось в его беснующиеся волны. Стихия не желала успокаиваться, она набирала силу. Молнии сверкали по всему небу, поминутно освещая то городок, то край того самого моря.

- Он должен был вернуться еще два часа назад. Что-то случилось. Точно, что-то случилось, - проговаривала она, уже в сотый, в тысячный раз выходя на балкон и вглядываясь в серость надвигающегося вечера.

Ребенок, чувствуя состояние матери, не плакал, не просил играть с ним, а тихо ходил за ней. Он изредка касался ее руки, тогда она брала его на руки, и они смотрели друг другу в глаза, обещая, что все будет хорошо.

Так проходил час, другой. Но ничего не менялось ни в природе, ни в душе. Она готова была набросить что-то на себя и броситься в этот дождь, бежать, не разбирая дороги. Хотелось увидеть его силуэт, услышать голос. Но ничего невозможно было изменить. От безвыходности и страха сдавливало грудь. Казалось, что и дышать теперь тяжело.

Взяв ребенка на руки, она крепко прижала его. Это было единственное спасение. Спасение от себя самой. Столько любви и нежности в детском взгляде, столько надежды в прикосновении этих маленьких ручек. Мальчик погладил маму и сказал: «Все будет хорошо, мама, только не плачь»