Расстройство (рукопись, найденная в пустой квартире)

Расстройство (рукопись, найденная в пустой квартире)

Из института я выпустился с отличием в лохматом восемьдесят первом. Потом, как положено, оттрубил два года в армии. Когда вернулся из далекого Магадана, стал трудиться на ниве социалистической журналистики родного ***нска. Пописывал статейки да заметки для газеты.

Платили провинциальному корреспонденту не бог весть сколько, но на жизнь хватало — и матери на бытовые расходы выдать, и с друзьями покуролесить, и какую-нибудь симпатичную златовласку в кино сводить… С созданием ячейки общества у меня порядком затянулось. Не знаю уж почему, но с девушками не клеилось.

А работенка была интересная, хоть и приходилось кропать под копирку материалы про героические надои свеклы. Довелось побывать в разных местах, побеседовать с разными людьми — вот что ценно. Было над чем крепко поразмыслить на досуге, было над чем и посмеяться.

Надо отдать родной газетенке должное: свою Партию-мать она пережила и здравствует до сих пор. Тематический набор почти тот же: фермеры, доярки, удобрения, конвейеры, лыжня, учитель года. Наверное, бюджетников обязывают эту макулатуру выписывать — вот изданьице никак и не загнется…

К началу девяностых расцвела пышным цветом независимая журналистика. Я соблазнился радужными перспективами желтой прессы и устроился корреспондентом в новую развлекательную газету с сильным уклоном в сверхъестественное и паранормальное. Были там, конечно, и криминал, и политический компромат, и эротика, и гороскоп, и телепрограмма на неделю — все как полагается. Но «паранормалки», как это называли тогда в редакции, — больше всего. Домовые, лешие, аномальные зоны, чернобыльские мутанты, экстрасенсы, призраки, монстры из секретных лабораторий КГБ…

Учредитель с главным редактором, люди со сметкой, нутром чуяли, где крупные сомы водятся. Газета — тридцать две полноцветных страницы — раскрутилась быстро и почти без рекламы: атеистический советский народ с чавканьем и причмокиванием хлебал комбикорм из мистики и досужих баек. Тираж в лучшие месяцы добивал до ста тысяч, подписку открыли и для ***нска, и для области…

Газетка та, к слову, тоже выпускается до сих пор. Правда, в эру интернета тиражи стали в десятки раз скромнее. Некогда медийный монстр, вскормленный демократической вседозволенностью, теперь это унылое чтиво для пенсионеров. Печатная периодика сегодня, увы, способна выжить, только если ориентируется на стариков. Или на админресурс…

В мое время деньжищи там крутились бешеные: руководство драло с коммерсантов три шкуры за рекламные места, а с чинуш и оппозиции — все десять шкур за политический заказ. Так что в тяжелые для страны девяностые я имел неплохой стабильный заработок в долларах.

Работал я с настоящими, жареными сенсациями. Выезжал на места, выпытывал самые неприятные и скабрезные подробности — то, что любит публика. Редакцию заваливали письмами отовсюду. Люди просто-таки грезили, чтобы упоминание об их улочке или деревеньке мелькнуло в прессе. Задорное времечко было.

Что до «паранормалки», почти всегда «таинственному событию» отыскивалось до обидного простое объяснение. Леденящие душу подробности зачастую приходилось изобретать на ходу, грешил этим и ваш покорный слуга — каюсь. Наверняка есть разумное объяснение и тому, что открылось мне в середине октября далекого девяносто четвертого. С полной уверенностью могу сказать лишь одно: это было чудовищно.

Серый, дождливый вторник октября. Утром я съездил на хутор у черта на рогах, чтобы опросить местную старуху про призрак ведьмы, что повадился бродить по погосту. Хутор хоть и затерян в лесах, ехать оказалось не так уж долго: на служебной машине обернулись часа за четыре. К обеду прикатили в редакцию, и я сразу сел кропать материальчик. Управился за пару часов до конца рабочего дня. Оставшееся время курсировал от кабинета до курилки и обратно.

Только закончилась смена и я протянул руку за пальтишком, рядом откуда ни возьмись возник Терентий Захарыч, наш главред. Маленький, лысенький, вертлявый, вечно потеющий. Эдакий взмокший колобок во франтоватом костюме.

— О, вот ты где, — принялся он брызгать слюной. — Я по твою душу. У нас горяченькое. Только что тетка звонила с Мясухи.

Мясухой в нашем процинциальном ***нске зовется микрорайончик, выросший после войны вокруг мясоперерабатывающей фабрики. Правда, фабрика там долго не задержалась — через пару лет после открытия переехала на окраину и гордо нареклась мясокомбинатом. А народное название «Мясуха» так и прилипло навечно к нескольким улицам, хотя к началу девяностых большинство горожан успело забыть, откуда оно взялось.

— Пятиэтажка с квартирами-малосемейками, — продолжал Захарыч. — Почти общага. Табор народу на квадратный метр площади. Там одна супружеская парочка обитает, по ночам соседям спать не дают — орут, гремят. Хором твердят, мол, в ихней антресоли барабашка завелся.

— Терентий Захарыч, так у нас ведь сообщений про барабашку пруд пруди, чуть ли не каждый день, — напомнил я красному от возбуждения главреду.

— Так-то оно так, да не так! — отрезал тот. — Такого, чтоб семейка всем гуртом про барабашку твердила, у нас еще не бывало. Обычно какой-нибудь шизик, который от одиночества запил. Или бабка, которой туда-сюда помирать. А тут… В общем, ты понял. От тебя нужен эксклюзив. Отправляйся прямо сейчас, собирай информацию. Завтра с утра чтоб как штык, без опозданий. А то шкуру спущу! — Захарыч шутливо погрозил сосискообразным пальчиком. — Потом, так и быть, отгул дам за сверхурочные. Ну, и премией не обижу, ты меня знаешь.

Я не возражал. Торопиться домой мне было незачем. К тому же премии нам действительно солидные платили, ни одна переработка без вознаграждения не оставалась. Я начирикал в блокноте адрес и скудные подробности того, что сообщила звонившая, накинул пальто, попрощался с коллегами и отправился к месту событий.

Небо все еще затягивали тяжелые серые облака, но дождь закончился, так что я предпочел троллейбусу пешую прогулку. После нескольких часов в душном офисе нелишне проветрить мозги да размять ноги, тем более что вечер выдался теплый — даром что середина осени.