Рассвет Империи

Пролог: Разговоры и кошмары

Оби-Ван знал, что Энакина мучают кошмары — вещие, если верить учителю Квай-Гону. Тот говорил, что мальчик наделён даром провидения, который делает его непобедимым гонщиком…
Поэтому, когда Энакин пятый раз за стандартную неделю разбудил его среди ночи, сквозь слёзы повествуя, как его маму пытают злобные тускенские бандиты, он велел ученику одеться и, тихонько пробравшись в ангар, вывел оттуда свой рабочий истребитель. Он, правда, был рассчитан на одного человека —, но мальчик маленький, поместится.
Так они, помнится, узнали, что Шми вышла замуж за местного обывателя по фамилии Ларс, Энакин впервые вынес дверь родного дома, а Оби-Вана впервые приняли за одного из свидетелей Дженовы.
<center>***</center>
С тех пор прошло десять лет.
Интересных, богатых на события и знакомства — и на кошмары тоже.
Самые разные: и полезные, которые предупреждали о беде, грозящей <i>здесь и сейчас</i>, и бесполезные, которые пугали непонятно-будущим, и просто самые обычные, которые приходят к каждому человеку или ксену, чья жизнь состоит из череды относительно смертельных опасностей.
Постепенно материала накопилось достаточно для разработки более-менее приемлемой схемы, позволяющей определить реальность кошмара и то, относится ли он к настоящему или будущему. Схема включала в себя цветовой код, символы, архетипы и образы, и, по словам магистра-отшельника, в прошлом сошла бы за диссертацию на соискание джедайско-научной степени. По мнению Оби-Вана, куда важнее было то, что схема работала и не раз выручала их с учеником из сложных ситуаций.

Магистр-отшельник был единственным в Ордене существом, способным адекватно, без воплей и гиканья, выслушать и оценить подобную теорию. Остальные немедленно начинали рассуждать об опасности видений, подстерегающей Тёмной Стороне и необходимости тренировки разума. По слухам, магистр был по крови тускеном и потому жил уже безумное количество лет, чуть не дольше Йоды; впрочем, поскольку этих существ без маски не видал никто, ни подтвердить, ни опровергнуть слухи никто и не мог. По другим слухам, он был раскаявшимся ситхом — как Кель-Дрома — и отбывал какое-то особо изощрённое наказание, проживая за первым бюстом из числа Двадцати Утраченных и помогая падаванам с домашней работой. Это, конечно, тоже было недоказуемо.
Хотя Оби-Ван в ситха верил. Магистр-отшельник для правильного и чистого джедая был слишком злоречив и слишком прагматичен, да и недостаточно у него было уважения к Кодексу и лично к Йоде. А главное — недостаточно самоотречённого равнодушия ко всему сущему.
Словом, именно с ним можно было безбоязненно и безнаказанно обсуждать вопросы скользкие и стоящие на грани тёмной стороны.

— Я считаю, — говорил магистр-отшельник, — что даже те сны, которые ты маркируешь бесполезными, на самом деле вполне осмысленны. Просто их надо истолковать.
— Но как?
— Смотри, если считать, как ты пишешь, что это отдалённое будущее, — магистр тряхнул декой, проматывая несколько страниц, и длинным чёрным ногтём выделил нужный абзац, — тогда смысл этих кошмаров оказывается не в демонстрации реальности, ибо её как таковой ещё нет… — он перещёлкнул на другую вкладку и потыкал в пёстрый график. — Вот, видишь? По данным К'Анилии будущее настолько неопределённо, что даже в пределах года мы можем видеть лишь вероятности. Но! Те вероятности, которые мы видим — это вероятности, которые повлияют на некие важнейшие выборы. Сила как бы предупреждает нас…
— То есть, допустим, если Эни уже десять лет видит иногда, как его маму мучают таскены…
— Прилетает на Татуин, вышибает дверь и с криком «Мама, я всех убью»…
— …садится обедать с родными. А я всегда извиняюсь и чиню дверь, — обиженно заметил Оби-Ван.
— То беда в том, что, вне зависимости от твоих извинений, это неправильная реакция. Теоретически он должен смириться с тем, что это случится и приготовиться встречать это без гнева и отчаяния, со спокойным сердцем…
<center>***</center>
Канцлер Палпатин тоже знал, что у Энакина бывают вещие кошмары — и, в отличие от него, легко мог истолковать те из них, которые обещали закованную в белую броню безликую армию или четырёхрукое чудовище с крадеными мечами. Чуть сложнее было с лишённой силы армией безумных чудовищ, но и тут были кое-какие мысли. Может быть, именно поэтому он по-прежнему неизменно-ласково принимал изрядно выросшего мальчика в своих покоях —, а может быть, потому, что просто испытывал к нему лёгкую симпатию, чувствовал что-то очень родное и близкое: любовь к гонкам, неприятие обществом, постоянные толки окружающих про внутреннюю неискоренимую тьму… всё это напоминало ему юность.
А ещё Энакин был тот ещё сплетник — сам он, правда, считал свои байки очистительной критикой прогнившего джедайства —, а канцлер очень ценил возможность узнать о слабостях и пороках членов совета двенадцати.