Разговор

Разговор

-Я начинаю думать, - подал вдруг голос  Жорж Дантон, отрывая своими словами Камиля от работы, - что Марату повезло?

                Если Дантон хочет поговорить, поработать все равно не удастся. Камиль отложил набросок следующего номера «Старого кордельера» и переспросил:

-Повезло?

-Сам посуди! – Дантон вышел из-за стола и прошел к окну, разминая затекшие от долгого сидения, которое и без того губило его своей скукой, ноги. – Он ушел не просто в ореоле славы, но и в лучах обожания, ушел как мученик! Ты видишь, и видишь не хуже меня, что происходит на улицах, Камиль!

                Дантон обернулся, в его глазах опасно сверкнуло стальным блеском, он продолжил:

-Ты знаешь, что теперь уход в ореоле славы – это роскошь. А я в роскоши кое-что еще смыслю.

-Да, - не стал отрицать Камиль Демулен, с трудом подавляя насмешливое ехидство в голосе, и передразнил, подражая тону почившего Марата: - Гражданин Дантон, потрудитесь дать отчет за сто тысяч ливров из секретных фондов министерства юстиции?!

                Вышло не очень похоже, все-таки, и Камиль никогда не отличался особенной склонностью к пародиям, и у Марата голос был уникальным – его легкая дрожь в тоне наводила на собеседника ужас…

                Но Дантон, кажется, остался доволен и даже хохотнул, пусть и без прежнего огонька и задора.  Впрочем, также быстро он и помрачнел.

-Субъект и есть! – громыхнул Жорж. – Злобный карлик! Чертов уродец…

-Дантон! – предупреждающе воззвал к нему Камиль, точно зная, что если Жорж уже решил что-то высказать, то не остановится.

-Я просто поражаюсь, как он сбросил со счетов все мои достижения! Аргонские  ущелья, гильотина, Шампань… а то, что я поднимал народ в день возвращения короля из Варенна? Или вооружил парижские секции?

-Жорж!

-Преграждение пути коалиции, в конце концов? – Дантон тряхнул кулаком по воздуху и Демулен порадовался только тому, что Марата здесь действительно нет. При всей грозности Дантона, при всех подвигах его – Марат жалил безошибочно, точно указывая на некоторые его склонности…

-Да, - неожиданно тихо и мирно, словно бы заглаживая свой всплеск гнева, продолжил Дантон, - да, я продажная девка, ведь так он говорил, да?

                Камиль промолчал. Говорили вообще всякое и из того, что слышал лично Камиль – это было еще безобидным.

-Да, я продавался, - продолжил Жорж, - но разве я не спас народ?

-Послушай, - осторожно заговорил Демулен, - сейчас еще не время…да и к тому же, Марат мертв. Любое возмущение в его сторону создает поражение. Ты знаешь, что…

                Он хотел сказать про Робеспьера, но осекся, вспомнив очень кстати, как схлестнулись они недавно в очередном споре и так как Демулен лучше знал своего старого друга, гораздо лучше, чем Жорж, он не сомневался, что эта ссора еще всплывет неоднократно. У Максимилиана была хорошая память, благодаря ей, он легко ориентировался в ораторском искусстве и истории, легко взывая к памяти событий и дней, тогда как тому же Камилю приходилось напрячь разум, чтобы вспомнить и понять какой-нибудь витиеватый оборот…

                Что уже говорить про обиду? Черт с ней, с обидой личной, Робеспьер может ее даже не заметить сразу. Но когда дело касается Республики – тут уже точно прощений и отступлений не жди!

-Все, - продолжил Камиль, - все сейчас осторожны, даже враги Марата. Ты, Дантон, принес много пользы, но без Марата ты не смог бы обойтись!

-И без Робеспьера? – Жорж не любил, когда ему возражают, но в то же время, очень жаждал этого. Ему нравилось одерживать победы в споре, а еще само состояние ожесточенной беседы, когда выходит наружу вся истина, как пена морская, с которой он сам и сравнивал революцию…

                Камиль не выдержал. Он был романтиком, что порою выходило ему боком, не давая ему сдержанности и осмотрительности. Он жил напором чувств и сейчас ощутил то же, вскочил из-за стола, при этом сам чуть же второпях не запнулся о ножку стула.

-Да! – с вызовом промолвил Демулен, - да, Дантон! Без тебя, без Марата, без Робеспьера и даже без меня…

-Ну-ну…- с непонятной полушутливой, но полусерьезной интонацией сказал Дантон.

-Без Барбару, Петиона, Банвиля, Лидона…

-Камиль! – Дантон посерьезнел. Ему нравился спор, но спор легкий, а сейчас на щеках Камиля проступил лихорадочный румянец и даже легкое заикание оставило его.

-Без предателя – Дюмурье, без Давида, Кутона, слышишь меня, Жорж? Множество имен сплели те события и те дни, которые мы проживали, проживаем и проживем! Ты можешь называть своим врагом Робеспьера…

-Он мне не враг, у нас просто расхождение! – возмутился Дантон, который сердцем уже понимал, что в прошлом это недопонимание, может быть, и не было бы таким явным, как сейчас, но тогда у них был общий враг! Даже, вернее, враги. Но вот теперь они оба чуют друг в друге опасность: Робеспьер не желает собственного падения, зная, как много власти у Дантона на улицах, а Дантон не желает войны, устал и противостояние не входит в его планы, но и смириться с тем, что предлагает Максимилиан – нет уж!

-Ты можешь обличать его в диктатуре и в чем угодно, но ты не можешь не признать за каждым из своих врагов, за каждым из своих сторонников, того, кто ведет этот путь! Марат сам выступал за единение!

-Ладно, оставим это, - неожиданно мирно продолжил Дантон, вспомнив вдруг, что Камиль - друг Робеспьера еще с лицейских времен и, возможно, изрядно он погорячился, взвившись так резко против Максимилиана, в конце концов, может быть, был у них шанс еще прийти к единству и защитить Францию, защитить революцию от гибели? Дантону хотелось верить в это.

                Демулен перевел дух и, убедившись, что Жорж ушел в молчание, вернулся к своим бумагам, не подозревая, что вспоминает его соратник, замерев у окна и бесцельно разглядывая улицу и совершенно не видя ее при этом.

                А вспоминался Жоржу разговор еще на Павлиньей улице, в задней его комнате, еще в июне, во время которого присутствовали он сам, Марат и Робеспьер. За дверью, конечно, держались еще некоторые люди, каждый из пришедших привел с собою по сопровождению: Робеспьер – Сен-Жюста, Дантон – Паша, Марат – Гусмана…