Разная доля нас ожидает

Глава 9

Глава 9. КРИВАЯ ДОРОЖКА

Мягко — то есть, скорее всего, это постель, темно — стало быть, человек спал. Ну и ножик, да…
Впрочем, моя растерянность длилась недолго. Миг — и я сбросила весьма массивного человека и, вскочив, попыталась построить портал хоть куда-нибудь! Сходила Аля к Хранителям!!! Естественно, закончить мне не дали, в темноте сверкнула голубая сеть и накинулась на меня так стремительно, что я даже ничего предпринять не успела. Это же заклинание высшего порядка, очень энергоемкое и сложное! И тут меня осенило. Телепортировалась к Хранителям, сложнейшее заклинание, голубое сияние… Эм…
— Лир? — робко позвала я, спеленутая «сеткой».
— Молодец! — ехидно донеслось из темноты охрипшим со сна голосом, потом вспыхнул светлячок, и полуголый, встрепанный блондин рассерженно рявкнул: — Ты меня едва не прибила!
— Вот видишь, как мы меняемся ролями, — не нашла ничего лучшего я.
Уж лучше бы язык придержала! Впрочем, кто же знал, что он меня по-прежнему невероятно бесит?! Мгновенно вспоминаю, что он натворил за время нашего знакомства! Хотя, судя по виду Лирвейна, его обуревают аналогичные чувства и воспоминания.
— Вот почему я из-за тебя даже поспать не могу?! — зло рыкнул блондин и, ни капли не стесняясь того, что он в одних трусах, пошел ко мне. — Ну что, освободить тебя или снова вредить будешь?
— Не буду, — сдалась я.
— Хорошо, тогда сначала извиняйся, — кивнул Лирвейн, останавливаясь рядом. И все бы нормально, если бы я не висела на уровне его пояса! А на уровне пояса было много интересного: смуглая кожа, кубики пресса, кончики белоснежных прядей, которые доставали аккурат до резинки трусов.
Я немедленно покраснела, но взгляд почему-то не отвела… а перевела повыше, на широкую мускулистую грудь. Потом добралась до самодовольной морды, которая так понимающе улыбалась, что захотелось что-нибудь сделать!
— Прости, извини, больше не буду! — мигом выпалила я, согласная на что угодно, лишь бы уйти из полутемной спальни.
Спальня…
Перед глазами полыхнула какая-то совсем странная картинка. Декорации почти те же, вот только голая я…
«На мне остались только короткие панталоны и сорочка, но и ее бретельки медленно спускает с плеч сидящий за моей спиной блондин».
Я встряхнула головой, отгоняя невероятное видение… Что это было?!
— Что-то не так? — иронично осведомился Хранитель и присел на корточки. Оказался так близко, что я уловила присущий ему аромат холода и сосны. Тем временем он прогулялся взглядом по декольте, которое выглядело вполне прилично, когда я стояла, но вот сейчас… виды были более чем роскошные.
Запах… его запах. Взгляд, руки, длинные пальцы, которыми он сейчас задумчиво поглаживает подбородок, а раньше…
И снова какая-то непонятная сексуальная фантазия.
«Осознала, что уже сижу к нему лицом, лихорадочно перебираю гладкий шелк волос, прижимаюсь обнаженной грудью и жадно отвечаю на поцелуй. Скул касается светлая даже во тьме прядь его волос, окутывая меня сводящим с ума ароматом мороза и хвои».
Мамочки, да что же это?! Я не должна о таком думать. Откуда вообще эти неприличные мысли взялись?!
— Лир, немедленно меня отпусти! — потребовала я, очень-очень стараясь не сгореть от смущения.
— Я тебя не держу, моя госпожа. — Он как-то совершенно по-особенному улыбнулся и повторил, словно пробуя на вкус: — Моя госпожа…
Даже тембр голоса изменился, стал более низким, хриплым… возбужденным. И это, демоны его побери, тоже с чем-то у меня ассоциировалось!
— Пожалуйста, — почти взмолилась я, мечтая поскорее остаться одной, чтобы спокойно все обдумать.
— Ты так просишь, — серые глаза почему-то потемнели, он встал и обвел взглядом мою фигуру, — что хочется, чтобы просила о другом.
Встал он совсем близко, и я… эм… наткнулась взглядом, так сказать, на это самое… Свидетельствовавшее о том, что возбуждение в голосе мне явно не почудилось. Он выдохнул, на миг сжал кулаки, порывисто развернулся, при этом белоснежные пряди плетьми ударили по спине, и пошел в другую сторону комнаты. Распахнул дверцу шкафа, вытащил черный халат и… голубые тапки. Лир, в чем-то ты себе не изменяешь!
Кстати, на трусах и в этот раз какой-то рисунок, но вот разглядеть не успела.
Так, это что такое, куда это он?!
— Я тебе сказала — немедленно меня освободи! — повысила голос, стараясь выкинуть из головы недавнюю откровенную картинку. Не удержалась и съязвила: — Или у нас что, очередной урок?!
Лирвейн сел в кресло, щелкнул пальцами, зажигая все магические светлячки в комнате, и пожал плечами:
— Почему бы и нет? Раз моя госпожа… — Снова эта кошмарная двусмысленная улыбочка и голос, понизившийся почти до интимного шепота: —…Раз моя госпожа изволила сама прийти, да еще и настолько… решительно… — Он прекратил паясничать и уже серьезно сказал: — А вообще, то, что ты даже грубой силой порвать ее не можешь, никуда не годится. Раз уж сама подняла эту тему, то да — у нас экзамен!
— Ты сдурел?! — реально опешила я.
— Не-а. — Лир прогулялся по мне откровенным взглядом. — Итак, времени у тебя мало, каждые десять секунд будет гаснуть один светлячок.
— А когда погаснут все? — подозрительно осведомилась я.
Он откинулся на спинку и произнес почти неслышно, обжигая меня абсолютно черным взглядом.
— Тогда я… сниму маску учителя.
Я нервно сглотнула, на миг представив: я, темная комната и этот… сложивший с себя полномочия учителя.
— А ну, прекрати! — разозлилась я.
Он только улыбнулся и щелкнул пальцем по висящему рядом фонарику, и тот… медленно погас.
Мамочки!!!
— Лир, — я нервно завозилась в путах, изгибаясь, — ты же пошутил, правда?
— Разумеется, — с готовностью согласился Водник, развязывая пояс халата. — Что-то мне жарковато.
Он совсем с ума сошел?!
— Ты-ты-ты!!! — Не находила слов, чтобы выразить свое мнение. — Ты ведешь себя неприлично!
— О, да! — с готовностью согласился блондин, потом посмотрел в сторону, и, проследив за его взглядом, я увидела, как второй светлячок сначала весело замигал, а потом погас. А Лир вновь перевел на меня глаза цвета грозового неба, и от его взгляда по телу почему-то прокатилась легкая дрожь и перехватило дыхание. Неужели слишком туго корсет затянули? Но почему почувствовала только сейчас? Да на мне же нет корсета! — Да, я веду себя неприлично, — самодовольно повторил Хранитель и поинтересовался: — А знаешь, что самое интересное, моя госпожа? Я собираюсь продолжать в том же духе!
Сразу после этих слов рядом с ним появилась голубая лента силы, она змеей метнулась ко мне, погладила по щеке, шее, коснулась груди… а потом и первой пуговицы. Которая просто исчезла, словно ее там и не было! Я рванулась в попытке разнести удерживающие меня путы, но волна силы прокатилась по комнате, опрокидывая легкие вещи, разметала волосы этого… педагога, и не причинила ни капли вреда сетке!!!
— Я не могу! — с отчаянием прошептала я и, зажмурившись, повторила попытку. Услышала, как попадали гораздо более крупные вещи. Потом последовала приглушенная ругань, и, приоткрыв глаза, я сначала потрясенно их округлила, а потом нервно рассмеялась. Одной из «крупных вещей» оказалось кресло вместе с хозяином. Который, конечно, вскочил моментально, но… халат держался только на полуразвязанном поясе и внутренних завязках. Как итог, широкая грудь была открыта на обозрение, и кубики пресса… Мамочки…
Дыхание у меня перехватило!
— Вредительница! — зло глянул на меня безопасник. — Вот почему, с тех пор как ты появилась, я все время страдаю?! — Он возвел взгляд к потолку, словно что-то подсчитывая, кивнул своим мыслям… и в комнате один за другим погасло сразу три святлячка!!!
— Лир! — взвыла я.
— Да… моя госпожа? — лукаво глянул на меня орвир, опираясь на столбик кровати. — Кстати, Аля, солнце мое… я говорил, что тут жарко? А я должен о тебе заботиться, госпожа…
Змея, которая замерла на моей груди, снова ожила, и я недосчиталась еще двух пуговиц. Ситуация стала совсем уж неприлично выглядеть! И картина в общем, и декольте в частности!
— Знаешь, зайка, — Лир приблизился, щелчком пальцев создал рядом такую же сеть, устроился в ней, как в гамаке, и повернулся ко мне, — а ведь ты не хочешь ее рвать.
Я даже не посмотрела на него, продолжая мысленно перебирать варианты, сотворила «нож стихий» и, едва дыша, попыталась поднести его к сияющей нити. Это было сложно, так как левитация — не мой конек, да еще и Хранитель, что-то прошептав, просто перехватил лезвие и рыкнул на меня:
— А вот давай без кровопролития?! Ты не только сеть, но и себя порежешь!
— Да мне все равно! — брыкнулась я, и, так как разместился этот гад очень близко, он, неловко повернувшись, пропорол ножиком свой же «гамак» и свалился на пол.
— М-да, — на удивление спокойно выдал блондин и вполголоса, словно самому себе, сказал: — Ладно, терпение… Никто не говорил, что будет легко!
— Ты, сумасшедший! Отпусти меня, мучитель!
— Мучитель? — Водник скосил на меня серые глаза. — Детка, да ты все еще многого не помнишь!
— Ты о чем? — с подозрением спросила я и снова попыталась если не порвать сеть, то хотя бы ликвидировать ленточку, которая избавляла меня от пуговок! Не получилось. Хоть бы хны. Так… это, похоже, низшая элементаль Воды… а создадим-ка мы огненную! И испарим эту голубую пакость!
Сказано — сделано!
Я довольно оглядела материализовавшуюся яркую оранжевую змейку. Помельче той, что сделал Лир, но ладно! Огонь же сильнее воды? Но… все пошло как-то совсем не так!
— Да-а-а… — со вздохом протянул Водник. Он сел, прислонился к моему боку, а голову вообще на живот положил. — Учитель из меня, наверное, и правда был не очень.
Я пошевелилась, пытаясь как-то минимизировать физический контакт, от которого тело почему-то стало чрезвычайно чувствительным. Маневр ничего не дал. Разве что ему стало еще удобнее!
— И с чего такая самокритичность? — едко вопросила я.
— Ну… — Он задумчиво посмотрел на змеек, которые… как-то странно себя вели. — Вообще, не хочу тебя смущать, но у элементалей в это время года брачный период. И вызвала ты… самку. А мой, как ты можешь догадаться, самец.
Я неверяще уставилась на элементалей. Нет, ну что такое?! У меня трагедия, а они!!! Другого места для любовных игр не нашли?!
— Знаешь, никогда не поздно исправиться! — воодушевленно начал Лир, все так же игриво на меня поглядывая. — А не изучить ли нам прямо сейчас физиологию… — Он отстранился, глаза его вспыхнули светом силы, и моя сеть стала неожиданно гибкой и подвижной и позволила мне сесть, а потом и вовсе опустила на пол перед Лирвейном, он придвинулся вплотную, деликатно обнял, положил голову на плечо и хриплым полушепотом закончил: — Изучить физиологию… пресмыкающихся.
От бешенства я дернула головой, рассчитывая от души ударить его по длинному носу.
— Отпусти меня немедленно! И по поводу сетки ты все лжешь! Я просто не могу ее порвать!
— Знаю. — Лир легко увернулся и тут же прижался еще ближе, вдобавок прихватил зубами ушко и чувствительно, почти до боли его цапнул. — Это моя родовая магия, смешанная со стихийной. Пока я не захочу — не порвешь.
От его горячего дыхания у меня зашлось сердце и в глазах потемнело, аромат тела одурманил. До разума с трудом доходили слова. Но когда дошли…
— А может, ты захочешь? — робко спросила, стараясь дышать как можно реже. И не смотреть на змеек, чтоб их, гадов! Они пока просто извивались вокруг друг друга, но смотрелось это… ну очень откровенно! Любовная игра.
— Я и так… — Еще один поцелуй, на сей раз нежный, в шею, и из моей груди невольно вырвался прерывистый выдох. — Да, я хочу. Тебя хочу.
— Я люблю Рыжа!
Я была уверена, что, услышав это, он немедленно меня отпустит. Но я была настолько наивна!
— Я знаю, — спокойно ответил Лирвейн, невесомо лаская мою шею, скользя по плечам, груди. — А я люблю тебя, представляешь? Ирония судьбы!
Меня как пыльным мешком из-за угла огрели. Даже желание схлынуло, я просто сидела и хлопала ресницами, пытаясь отыскать в памяти доказательства этому заявлению.
Хранитель Воды не молчал…
— И ты меня любишь. — Снова поцелуй в изгиб шеи, и я вздрогнула от горячей патоки, медленно разлившейся по позвоночнику, и поняла, что с утверждением «желание схлынуло» погорячилась. — Иначе все бы было гораздо больнее для одного не самого умного орвира. Будь ты равнодушна, я бы уже с ума сошел.
— Н-н-не понимаю, — судорожно покачала головой я.
— А хочешь вспомнить? — вкрадчиво спросил он. — Ты ведь чувствуешь, что что-то не то, верно? И не помнишь, что было в ночь после испытания.
— Отпусти, — тихо попросила я. — И… нет, и я не хочу вспоминать.
Не хочу. Правда не хочу. Я сейчас предаю. Его предаю, мою рыжую осень. Тем, что даже не вспоминала о нем последние минуты, тем, что сейчас дрожу от чувств к другому мужчине, тем… что хочу закрыть глаза и отдаться на волю мороза и хвои.
Так нельзя, неправильно.
— Как же с тобой сложно, сокровище мое! — рыкнул Водник и, стремительно развернув меня к себе, коротко и властно поцеловал. Так, что я вскинула руки, обнимая его, так, что губы заныли, так, что внизу живота стало горячо. Так… правильно. — Не отпущу, — шепнул Лирвейн, снова целуя меня, перехватывая мою руку, которую уже почему-то не сковывала сеть, и переплетая наши пальцы. Сжимая крепко, почти до боли, как будто боялся потерять. — Глупая, неужели ты думаешь, что, пока горишь мной, пока дрожишь в моих руках и тело твое говорит «да», я послушаюсь? И да, моя принцесса, ты уже даже не связана. А ведь после испытания ты сильнее, госпожа, более того, ты можешь мне приказывать. Но не делаешь этого!
— Отпусти меня! — бесстрастно сказала я, но… он положил руки мне на грудь и сжал, отчего я затрепетала в его руках, а с моих губ сорвался длинный стон.
— Неубедительно. — Последовал смешок, и мочку уха сначала нежно поцеловали, потом пустили в ход язык, отчего у меня вообще звезды под закрытыми веками зажглись. — Что же ты такая чувствительная, милая? Слишком чувствительная для женщины, которая провела ночь с любимым мужчиной. Или ты так и не получила удовлетворения? Ой, какая же досада… Исправим?
— Не смей!
— Да ты что? — Снова низкий смех, и снова поцелуй. Ладонь, занесенную для удара, перехватили, быстро перецеловали каждый пальчик, потом Лир взял в плен вторую руку, соединил обе над головой… и спустя миг мои запястья словно окоченели, я не могла даже пошевелить ими. Он заставил завести руки ему за голову и шепнул: — Сцепи пальцы.
Я уже открыла было рот, чтобы рассмеяться, но похолодела, ощутив, как руки зарываются в шелковистые волосы и послушно переплетаются в замок.
— Алька-зайка, а вот теперь поиграем. Ты уже поняла, что сейчас целиком в моей власти?
— Да… — выдохнула я. — Но почему, как?!
— Избранница, — совсем невесело хмыкнул орвир. — Видишь ли, мой народ имеет такое свойство… если чувства взаимные, мужчина может иногда влиять на свою женщину. Подчинять ее.
Слов у меня не нашлось!
— Козел последний! — Нет, я погорячилась, слова все-таки отыскались.
Но тут… у меня будто свет в глазах померк, и снова возникла картинка моей спальни в резиденции. Я и этот мужчина. Он ласково обнимает меня, я доверчиво прижимаюсь и чувствую себя очень счастливой от того, что он рядом. От того, что он такой. От того, что сейчас между нами… Что все страхи и сомнения остались где-то в другой жизни, скрытой туманом забвения.
И его слова…
«Я орвир. Орки — однолюбы. Мы не сразу влюбляемся, но если это случилось… Это чувство — высший дар и проклятие. Потому что, если что-то идет не так, — мужчина сходит с ума».
— Ты понял давно… И не воспользовался.
— Я верил, что успею, — спокойно ответил Лирвейн. — Но первым успел мой заклятый друг.
— И не смущает, что я уже принадлежу ему? И хочу, чтобы все так и осталось.
— Ты сама не знаешь, чего хочешь, — жестко ответил Лир. — Иначе сейчас просто разнесла бы тут все. А так, родная, ты желаешь меня. Ты хочешь быть рядом, но злишься, боишься и неизвестно что еще. Потому… я пользуюсь своей властью. Как и ты своей, когда держала меня на расстоянии. Но сейчас, зайка, есть еще одна проблема. Стихии. А ты нервная и как струна дрожишь. Ты не сможешь играть и выигрывать на той арене, куда вышла, если не будешь спокойна. Поэтому сейчас… сейчас можешь кричать, вырываться, но в таком случае я не буду сдерживаться и просто возьму тебя. — Он с очевидным удовольствием провел рукой сначала по лицу, а потом сразу распахнул ворот платья, лаская грудь под тонкой сорочкой. — Или ты позволяешь сделать то, что нужно. И тогда не произойдет главного.
— Я вернусь к…
Он склонился, закрыв мне рот поцелуем и, как только оторвался, яростно прошипел:
— Ты не поняла? Я хочу сегодня быть с тобой, и мне не важно, чем придется «прикрыть» это желание. И еще я знаю, что ты хочешь быть со мной. У тебя выбор только один, Александра. Все… или не все.
Ответить я не успела. Меня осторожно опрокинули на ковер, и Лирвейн, склонившись, скривил губы в горькой усмешке.
— Знаешь, как больно, — прошептал он, нежно поглаживая мои брови, касаясь скул, губ, — знать, чувствовать, что ты с другим. Знать, что можешь забыть. Понимать, что можно приказать, и ты будешь со мной и моей. Будешь… но надолго ли? Любовь — такая хрупкая вещь, моя девочка. Твоя любовь. Это я привязан узами крепче стального троса — не порвешь, не вырвешься, не убежишь. А вот ты… счастье, что хоть что-то есть.
— Тогда зачем ты сейчас… так?! — с горечью спросила я. — Понимаешь мои чувства к нему? Как я себя буду чувствовать!
— Эгоист, — тихо выдохнул он. — Я боюсь, что та ночь так и останется первой и последней. А мне хочется хоть немного для себя. Хочется такого разного, горько-сладкого, но счастья. Того, что сведет меня с ума гораздо быстрее. — Он внезапно рассмеялся и, приподнявшись на локтях, лег рядом, а потом добавил: — Ты сможешь уйти отсюда только через полчаса. Но сопротивляться тоже пока не сможешь.
— Цензурных слов нет, — как-то очень спокойно произнесла я.
Он повернулся на бок, провел рукой по моему телу, очерчивая грудь, задевая сосок, отчего я сжала зубы, чтобы сдержать выдох, но…
— Я хочу видеть твою настоящую реакцию, — так же спокойно сказал Лирвейн и дернул за шнуровку, распуская завязки сорочки, сдергивая ее ниже, полностью открывая одну грудь. Склонился, накрыв ртом розовый сосок, обвел его языком и легонько прикусил. По телу прокатилась дрожь, а рука сама взметнулась вверх, запутываясь пальцами в белоснежной гриве, прижимая его еще ближе.
Тихий смех, и, оторвавшись, он продолжил:
— Моя девочка.
— Я не твоя.
— Ты уже была моей, хоть и не физически, — спокойно возразил светловолосый. — Стала бы в ту ночь и женщиной, будь я менее щепетильным. Видишь ли, едва ли не впервые в жизни я решил поступить по совести, ведь между нами было столько плохого и непонятого, что брать тебя там, одурманенную силой и зельем, показалось мне неправильным. — Нежный поцелуй в губы, и он снова лег рядом. — Я бы хотел как-то все исправить. Ведь было у нас и иное. Были моменты, когда все было хорошо. Когда мне не приходилось разрываться, прятаться под масками, сбегать от тебя, потому что я понимал: еще немного — и тебя не спасет ничего.
Я вспомнила, как он неожиданно вскакивал и уходил, и это обижало меня почти до слез, потому что мне казалось, что вот оно, настоящее. Иное, другое, не жестокость и холод. А у него тоже, оказывается, свои демоны.
Хранитель подтянул мою сорочку, частично прикрыв наготу.
— Наш чистый лист остался в прошлом, — тихо сказала я и прикусила губу, потому что стало… опять стало обидно. Почти до слез.
— Я же сказал, — мягко, но твердо произнес Водник, — ты любишь меня, моя госпожа. Что бы ты ни говорила, как бы ни бежала. Хотя сам не понимаю за что… Ты права, и я, порой отталкивая тебя в попытках оборвать свою привязанность, был порядочным негодяем. Но, видишь ли, милая… от твоих горящих, восхищенных взглядов во мне неизменно поднималось желание сначала очень долго тебя целовать, а потом положить хоть на тот самый пол, по которому недавно валял в тренировочном поединке, и сделать все то, что в голову приходило. Потому что ты всегда так близко. — Он лизнул мочку уха, обнял за талию, рука его скользнула на бедро и властно смяла тонкую ткань. — Запах, мягкость тела, ты!
— П-п-прекрати, — заикаясь, выдохнула, не в силах активно сопротивляться, потому что стоял запрет. Но, создатель, почему же я, предательница, в глубине души была рада этому?! Была рада, что за меня все решили! Что сейчас я могу остаться и не винить себя за это. Он дал мне такую возможность. Обвинять его. Притом обещал не доводить до конца, чтобы я могла… сделать выбор сама.
— Не могу, — безнадежно признался Хранитель. — Да и не хочу. Откровенность — это такая роскошь, моя хорошая. Примерно такая же, как право называть тебя «моя». Взойдет солнце, и все закончится. Даже раньше.
Я внезапно всхлипнула и сильно прикусила губу, чтобы не дать этому повториться.
— Расскажи, — попросил Лир.
— Я его люблю, — призналась и почувствовала, как по щеке скользнула горячая капля. — Правда люблю. Он был светом в воспоминаниях, он был якорем, когда твое море топило меня в отчаянии, он был воздухом и полетом, когда это было мне нужно. А я его предаю! Предаю, понимаешь?! А знаешь, что самое страшное? Не могу иначе, Лир! Не могу! Я все еще таю от того, что ты рядом! Я все еще тебя люблю.
— Не мучайся, любимая, — вздохнул блондин. — Все решится. Мы решим… и, поверь, никто тебя не обвиняет. Думаешь, когда Евгран разворачивал эту игру, он не знал, что ты не только ему принадлежишь? И что я не пойду ко дну так просто? Поверь, он был уверен, что ты не будешь принадлежать только ему.
— А мне легче? — горько спросила я. — Или что, потом всю жизнь думать, что за меня все решил тот деспот, который оказался сильнее. Хоть обоих кидай и за третьего замуж выходи!
— Ну да, — спокойно кивнул Лирвейн. — Третий… Ему плевать на тебя, а тебе на него. Идеальный союз Императрицы. Это если твой «третий» выживет. А я таковых не знаю, уж извини. Кого не смог бы достать я… или Пламенеющий. А мы его доставать станем о-о-очень старательно, уж поверь. Кстати, знаешь, что нас удерживает от таких мер по отношению друг к другу?
— Только то, что я у вас такая неопределившаяся, — хмыкнула в ответ. — Убийства любимого не прощу даже тому, к кому также неравнодушна. Чувства сразу сгорят, и я их с радостью похороню.
— Вот видишь, какой я догадливый! — рассмеялся в ответ безопасник и медленно скользнул ладонями ниже, прижимая к себе, закидывая ногу на бедро и позволяя ощутить его желание.
— Прекрати, — коротко рыкнула, краснея и стараясь отстраниться. — И вообще, как-то не похоже, что ты с ума сходишь!
— А мне и не дадут, — хмыкнул Лир. — Вот только… знаешь, в чем опасность очень уж разумных и бесчувственных Хранителей и Стихий? Нас убивают, если мы становимся слишком рациональными и перестаем «видеть» весы и то, как колеблются чаши, на которых покоятся «цель» и «средство». Убирают наши же коллеги или покровители.
— Тогда зачем?
— Чувства сгорят сами, — хмыкнул Лирвейн. — Просто та же Ро в силах не сойти с ума. Но… существо с выжженной душой — это страшно. Мидьяр ходит по своему пепелищу десятилетиями, балансирует пока… но на его пепле цветы так и не выросли. Несмотря на то что отогреть Безумного Барда старались многие.
— Зачем Иссо сделал его Хранителем? — спросила я. — Он же был таким до того, как стал Искусником.
— Мотивы Миража знает только он сам, — улыбнулся Лирвейн. — Потому… я не буду от тебя ничего скрывать. Все равно узнаешь рано или поздно, так что пусть лучше от меня самого.
— Блестяще! — начала я. — Замечательно, и в твоем репертуаре…
Закончить гневную речь я не успела. Мне закрыли рот поцелуем, а потом… потом у меня как-то резко закончилось дыхание, и когда он наконец оторвался от моих губ, то первые секунды я даже помыслить не могла о сопротивлении. А потом… потом.
— Не думай о нем этой ночью. — Легкий поцелуй в шею, и мои глаза закрываются сами собой. — Чувствуй, вспоминай, что было тогда. — Завязки сорочки снова проигрывают ловким пальцам, и прохладный воздух касается моей груди, заставляя вершинки отвердеть еще больше, ныть… желать прикосновения. Но прикосновения нет, только дыхание, обдающее кожу, заставляющее меня невольно выгибаться в попытке стать ближе, но он только тихо смеется и… приказывает. Орвир, проклятый орвир с его властью! — Будь смелой. Помни сегодня только обо мне, дыши только мной.
И я дышала. И сходила с ума от запаха мороза и хвои, которого было отчаянно мало, так мало, что я никак не могла им насытиться. Может, потому, что Лирвейн был далеко? Надо приподняться, обнять его руками, которые снова стали свободными, погладить, уткнуться ему в ключицу, жадно вдыхая аромат его тела. Лир застонал, до боли сжимая меня в объятиях, потом взял в ладони лицо, поцеловал в закрытые глаза, что-то сбивчиво говоря. Слова доходили с трудом, я мало что понимала.
— Прости, милая. Прости, не могу иначе. Хотя бы сегодня, хотя бы сейчас, но ты моя, целиком и полностью. Так, как будто его никогда и не было, так, словно между нами ничего не стоит. Да, я эгоист. Да, это подло, но я никогда не был святым, и методы мои тоже были далеки от идеальных. Не меняюсь. Да, не меняюсь, прости меня.
— С-с-сволочь, — задыхаясь выдохнула я. — Заставляешь же!
— Обманщица, — рассмеялся блондин, не переставая ласкать меня. — Я заставляю делать то, что ты сама хочешь. Если бы ты хотела меня ударить, то ударила бы. Если бы ты желала убежать, если бы тебе было плохо, то этого бы не было.
— О себе думаешь, опять только о себе!!! А как же я?! Я же буду помнить, буду знать, как же я в глаза…
— Ты много говоришь. — Мне закрыли рот поцелуем, одна рука легла на колено, потом спустилась ниже, пока не достигла подола платья. Его прикосновение обожгло. — Чувствуй! Желай! Не сопротивляйся своим желаниям.
Ярость поднялась волной, воспламеняясь огненной стихией, рассыпаясь искрами по телу, которые жгли, требовали выхода, но… оказались заперты! Я ничего не могла поделать!
— Подлец, какой же ты подлец, Лирвейн!
— Он иной? — вскинул бровь.
— Он такой же, — зло рассмеялась я. — Такой же, может, и хуже, я не обольщаюсь! Но!!! Он хотел быть для меня хорошим! Хотел!
— А я не успел, — отозвался блондин, неожиданно нежно прижимая меня к себе. — Я ничего не успел, Аленька. Значит, потом… значит, буду хорошим потом.
Меня снова целовали, целовали так, что я теряла голову от страсти, то жадно отвечая на каждое движение его губ, то злясь. О Создатель, как же я злилась! На непослушное тело, которое загоралось от каждого прикосновения, на стихии, которые, реагируя на это, снова искрами рассыпались по телу, отчаянно требуя удовлетворения, на свое сердце, которое стучало так, словно вырваться желало! И да, я бы тоже этого хотела! Вырвать, разделить на две части и выкинуть, утопить, уничтожить то, что сияло белым огнем! Оставить только то, драгоценное, которое грело, словно костер в ночи, которое пахло пряностями и осенью.
Но невозможно! Нереально… Потому злость уступала место преступной нежности, и я легонько, едва касаясь, скользила кончиками пальцев по его груди, целовала гладкую кожу, пробовала ее на вкус, чего хотелось так давно.
А он таял. Таял, поглаживая меня по волосам, прерывисто выдыхая сквозь зубы, когда непослушные… нет, послушные подсознательным желаниям пальчики становились слишком смелыми, на мой взгляд… и да, я чувствовала, что ему хотелось гораздо большего. Наконец он не выдержал и с тихим рыком опрокинул меня на ковер, прижимаясь, гладя, целуя, а я снова разозлилась, снова из глубин души поднялась сила и опять… опять рассеялась по телу, не в силах причинить ему вред!
— Ты меня любишь, — задыхаясь, сказал Лирвейн, уткнувшись в ложбинку между грудями. — Не можешь навредить. Как потенциальному отцу ребенка.
— Че-е-его?! — От такого поворота я настолько… эм, скажем, удивилась, что даже в себя немного пришла.
— Ну как и Евграну, — улыбнулся Лир, приподнимаясь. — Любимые… магия заботится о возможном потомстве, которое при сильных родителях станет еще сильнее.
Нет, я, конечно, что-то такое слышала… Но это… это отрезвило окончательно. Я вспомнила. Вспомнила видения на испытании в Храме Стихий. Вспомнила рыженьких детей Евграна.
«Поляна в сосновом лесу, солнце, пронизывающее пространство, медовыми бликами растекающееся по свежей, яркой зелени. Искрящееся на рыжих волосах маленькой девочки, сидящей в нескольких метрах от меня и плетущей венок. Малышка вскинула голову, и я увидела знакомые малахитовые глаза на маленьком личике. Она вскочила, отряхнула зеленое платье, взяла венок и с криком: „Мама!“ — кинулась ко мне. Но пролетела мимо, а я обернулась и увидела, как ее подхватывает молодая женщина. Я. Красивая, счастливая. Рядом с ней такой же рыжий, но сероглазый мальчик».
Прикусила губу, стараясь физической болью привести себя в чувство и увести на второй план ту муку, что поднималась в сердце с каждым мигом видения.
«После матери девочка кидается к высокому рыжеволосому мужчине. Тот обнимает ее, другой рукой привлекает к себе сына».
А мне больно. Мне очень больно. Нельзя… неправильно. Так вот — не правильно. Невзирая на то что какая-то часть сознания говорит, что все верно, — это все равно не так!
А сила… да, не подчиняется, потому что сейчас и прибить могу, а нельзя!
Но с собой-то я могу кое-что сделать… Могу. И сделаю!
Сила, подлая, иди сюда, моя хорошая, ничего я не собираюсь делать этому мерзавцу, вот честно. Ага, идешь, вот и молодец. Еще бы руки кто-то убрал, и вообще бы замечательно было. Я, например. Мои руки тоже… особым приличиям сейчас не подчиняются, хотя до Лира им, конечно, далеко. Но ничего… вдох и выдох. Энергия. Свет, мне нужен свет. Совсем немного, всего на одно заклинание. Но точное, верное, правильное, чтобы мозги себе не выжгла. И это возможно, да. А теперь каркас, векторы, ох-х-х… как же сложно, невыносимо сложно думать, колдовать, когда его руки медленно скользят по бедрам, губы ласкают грудь… так хочется раствориться, обнять, целовать, быть с ним… Рыжие дети! Мои дети. Последнее усилие, всего одно, и совсем маленькое. Наполнить силой. Сонное заклинание. Маленькое, слабенькое, но действенное. Ничего не будет. Хоть что-то я с собой могу сделать.
Но уже тогда, когда мои глаза закатились и я обмякла на руках у сероглазого обольстителя, перед внутренним взором встала совсем другая картинка. Другой ребенок. Другая я. Разум снова затопила тьма. Когда она рассеялась, мы оказались в роскошной комнате. Отчетливо было видно, что это не детская, но также можно было понять, что ребенок тут частый гость.
«Большой письменный стол с кипами бумаг и стопками журналов и отчетов, а рядом — маленький, детский. С красками, недорисованным рисунком и рассыпанными по нему карандашами. Игрушки, раскиданные по ковру. Поднос на подоконнике, на нем две большие чашки и одна маленькая.
За столом сидит женщина, я не вижу ее лица, так как она положила голову на сцепленные руки и смотрит в другую сторону. Но я отчетливо вижу расплывшуюся талию и милый животик. Месяц седьмой, не меньше.
Слышу знакомый мужской голос:
— И пошли они все вместе на восток, чтобы вызволить своего друга ослика…
Тут он замолчал, но спустя несколько секунд раздался полусонный детский голос:
— Папа, я не сплю. Дальше.
— Хорошо. — В голосе папы слышалась улыбка.
Я сделала несколько шагов, чтобы их разглядеть.
На диване во весь свой немалый рост вытянулся Лирвейн с книгой в руках. У него на груди свернулся мальчик лет четырех, придерживаемый отцовской рукой, чтобы не упал. Ребенок хлопает серыми глазами и всеми силами старается не заснуть. Лир рассеянно перебирает короткие светлые волосы сына и продолжал читать сказку.
Перевела взгляд на маму. На себя… Счастливая и безмятежная. Не босая и на кухне, а так, как и хотела. Работает.
Блондин отрывает взгляд от книги и нежно смотрит на жену. И „я“ отвечаю ему той же любовью во взоре».
Картина снова расплывается, и вот я уже снова в Храме Стихий.
И больно, господи, как же мне больно! Мучительно, и хочется вырвать сердце и растоптать его. Ведь потом будет легче?
Больно до слез, хотя я уже не чувствовала, как они катятся из-под закрытых век.