Разве боги горшки обжигают?

  Глава первая.                          Как умудриться утонуть в тазике.

                                                                  Глава первая. 

       
                                                   Как умудриться утонуть в тазике.


   Переход дошкольника в разряд младшеклассников меняет   давно уже устоявшийся распорядок жизни всей семьи.  Особенно, если этот ребенок к тому же родился у родителей в то время, когда по возрасту им давно пора обзавестись внуками. В таком случае отношения принимают вид взрывоопасного коктейля. Потому что рождение младенца для мамаши, которая уже готовит себя к роли бабушки, напрочь сдвигает в сторону многие заложенные природой стереотипы поведения. И вот уже сдвинутая мамаша то, подобно нашим очень отдаленным предкам, не спускает дорогого дитятю с рук, то начинает с пеленок обучать тому, что ребенок должен усваивать, уже перевалив  трехлетний рубеж. То осыпает безмерной родительской любовью, то становится не по возрасту и степени вины младенца строгой. То начинает видеть в нежданно-негаданно свалившемся отпрыске саму себя и принимается навешивать на ребенка свои нереализованные мечты и надежды.

   Наверное, кое-кто из читающих эти строки и сам побывал в такой ситуации. Потому сможет понять мое состояние. А если к этому присовокупить то, что я ни сном, ни духом не предполагала, а уж тем более, не планировала появления у себя в столь элегантном возрасте дочуры, то все описанные выше телодвижения и душевные порывы у меня проявились даже не в квадрате, а в кубе.

   Каждый чих или легкий кашель малышки мгновенно выбивали из колеи. Каждое  направление в стационар на лечение становилось трагедией. Словом, первые годы ее жизни для меня стали цепью болячек и больниц. И как-то некогда было задуматься, каким образом возникло это скандальное, требующее постоянного внимания существо. 

   Не до того было. Да я бы никогда и не заморачивалась этим вопросом. Если бы не очередное приключение, которое вернуло меня мысленно в волнения того времени.

   …Сыну предстояло идти служить в армию. Сложная ситуация на юге страны, страшные подробности военных событий в «горячих точках» не лучшим образом влияли и на меня и на сына. И вот в этот период как-то так в суматохе того времени я и не обратила внимания на то, что во мне зарождается новая жизнь. Хотя потом стала воспринимать ее как дар небес.

  Ради ее более целостного и направленного воспитания  я приняла решение уйти на пенсию по выслуге лет, хотя могла бы еще достаточно  благотворно влиять на умы и пополнять знания учащихся еще не один год в роли учителя русского языка и литературы. Но… что сделано, то сделано.

   Были, впрочем, и другие причины, о которых не буду распространяться, тем более, что к данному повествованию они отношения не имеют.

   С дочурой связаны два моих путешествия на юг. Так случилось, что мне пришлось позапрошлым летом побывать с ней в Крыму. Вспоминать о приключениях того периода не хочу. Коснусь лишь одной темы. Именно там впервые был поднят вопрос ее появления на свет. А потом мне стали известны досужие выводы матери моего приятеля детства. Могу сказать, что, на мой взгляд, все это чушь. Но Алексей почему-то сразу поверил в эту ересь. Переубеждать его я не собиралась, тем более, что настаивать на своем спорном отцовстве он не стал. 
 

   В прошлом году на Алексея Лепилова свалилась лавина дел. Правда, к этому, как  оказалось, приложила, сама того не подозревая, изрядную долю усилий  ваша покорная слуга.

   Вот от приключений прошлого года у меня до сих пор голова идет кругом. Получить такую встряску, оказаться в логове бандитов, спасаться бегством, жить в ожидании того, что тебя в любой момент могут посадить на иглу, это я вам скажу, отдых не для слабонервных.

   В результате всех этих приключений я оказалась на всю зиму прикована стараниями приятеля и своей родни к коттеджному поселку, куда вынудили меня переселиться, и заставили лечиться от  целого букета посттравматических болячек. Так что было достаточно времени  для переосмысления летних событий. А заодно появилась возможность порадовать подруг из районного поэтического клуба парой детективов собственного сочинения.

   Приятельницы, правда, не поверили большей части написанного, посчитали все банальной выдумкой, но оценили буйство фантазии. Знали бы они, что было на самом деле…

   После прошлогодней эпопеи Алексей Лепилов не то, чтобы уж очень разъярился. Нет, он просто решил заняться нашей с Иркой судьбой основательно. Теперь, согласно его распоряжению,  отдыхать мы будем только в выделенной им резиденции. А вот право жить в своем стареньком деревенском доме я отстояла, правда, в результате этого стараниями строителей он теперь постепенно превращается в бастион. Довольно глупо в нашей провинции, но приятеля я переубедить не смогла.

   Дети имеют тенденцию вырастать и становиться взрослыми. Неожиданно сын с подачи моего друга вдруг возжелал учиться в строительном институте. Сейчас он усиленно готовится к экзаменам. Чтобы было удобно посещать лекции, он с семьей перебрался к Арине Романовской. Заодно и стажироваться будет в одной из  фирм Лепилова.

   Так вот. Некоторая свобода, которую  мы с дочурой получили в связи с выездом части населения из родительского дома, выразилась в появлении у нас нескольких четвероногих питомцев. Ведь природа не терпит пустоты… На смену одним приходят другие…

   Дочура долго  и нудно вымаливала у меня разрешение взять в дом хоть одного щеночка. Она скучала по оставленному в Крыму Чейзу. Я, признаться, тоже с ностальгией вспоминала его щенячьи проделки. Но, пока в доме жили сразу две семьи с маленькими детьми, считала, что появление еще и щенка только осложнит взаимоотношения.

    Ирка настойчиво убеждала меня, что она будет послушной, станет ухаживать за щенком и вообще превратится в ангела. К ее обещаниям я отнеслась скептически. Потому что не просто так в народе бытует пословица, что черного кобеля не отмоешь добела. Но мольбам дочуры вняла и пообещала подумать.

   Дочура восприняла мои слова как сигнал к действию. Она обошла всех окрестных владельцев потенциальных собачьих мам, чтобы заручиться их обещанием оставить ей щеночка. Когда я узнала, сколькие владельцы собак готовы нас осчастливить  столь необычным подарком, схватилась за голову. Пришлось перед многими извиняться и отказывать, благо было  еще не поздно.

    Я уже давно заметила, что дочура обладает особым  даром  убеждения. А то с чего бы взрослым людям, владельцам породистых и беспородных четвероногих, встречать меня в магазине или поджидать у дома, чтобы поинтересоваться, какого бы щеночка моя дочь хотела на день рождения. Конечно, зарвавшуюся дочуру следовало приструнить и указать ей место, но… Как раз в это время  на меня опять накатила волна приключений. Причем я к их возникновению не имею ровным счетом  никакой причастности.

   Словом, я отбивалась, как могла, от настырных приставаний дочуры, от ее тактики выкручивания рук, которая заключалась в вымаливании обещания подарить ей щеночка. «Мама, ну, такого же маленького, как Чейзик», стонала дочура, заглядывая в глаза и сводя ладошки до такого расстояния, что там не мог бы уместиться даже новорожденный мышонок.

   Я уже склонялась к тому, что придется пойти на поводу у наглой дочуры и приобрести собаку. Впрочем, ситуация сложилась так, что для охраны двора   потребовался сторож. В последнее время не стало житья от непрошенных гостей, зачастивших с ревизией содержимого наших сараев. И вот, скрепя сердце, я согласилась с доводами маленькой попрошайки, хотя знала, что вырвав у меня обещание, она разовьет бешенную активность. Но я решила, что раз уж дочура стала школьницей, ей надо привыкать заботиться о ком-то. Так пусть этим кем-то будет щенок.


   В один из таких дней, когда чаша доводов в пользу приобретения щенка стала склоняться к положительному результату, мне позвонили по домашнему телефону.

   В последнее время я в основном пользовалась мобильником и была крайне удивлена нудному и многократно повторенному уточнению, являюсь ли я  той-то и той-то, и знаю ли я ту-то и ту-то.
Можно было просто положить трубку на рычаг. В наше время столь настойчивое уточнение незначительных деталей подчас  вызывает не только удивление, но и  желание сообщить куда следует о таком навязчивом внимании со стороны неустановленных личностей. Но чувство такта не позволило мне сразу  оборвать расспросы неизвестного. Тем более, обороты речи и сам голос позволяли предположить, что звонивший мне, видимо, очень стар.

   В результате, потратив достаточно сил и времени, я, наконец, пробилась сквозь туман расспросов и попыталась уточнить, что же нужно звонившему.

   -- Вы ведь учились вместе с Олюней, -- всхлипнули на том конце.

   -- Ну, да, в параллельных классах были, -- подтвердила я, недоумевая, кому я могла понадобиться. Олюней звали  в детстве девчонку с соседней улицы ее родители.

   -- А что случилось? – поинтересовалась на всякий случай. Не будут же по пустякам звонить по межгороду, да еще людям, которые не слишком осведомлены…

   -- Убили Олюньку. Вчера. Милиция была, все осмотрели, сказали, что несчастный случай… -- на другом конце голос стал скатываться в истерику.

   -- Подождите, подождите, вы кто ей? – заторопилась я, боясь, что сейчас на меня опять хлынет поток подробностей, и я так и не выясню, что же требуется от меня.

   -- Я ее отец. Один теперь остался, -- как-то обреченно проговорили на другом конце провода. – Прошу вас, приезжайте. Мне не к кому обратиться…

   С одной стороны меня случившееся не должно касаться. Как и чем я могу помочь убитому горем отцу? А с другой стороны, я ведь в свое время обращалась к Ольге  за помощью, и она не отказала. Я должна ехать.

   Мой дом находится в сотне километров от Малого Калинова, в котором десяток лет назад была построена частная  клиника «Мать и дитя», в которой ведущим врачом все эти годы работала Ольга Ткаченкова.


  Я сидела у окна в рейсовом автобусе, безразлично пропуская взглядом мелькающие за окном пейзажи. И почему-то вдруг мне вспомнились события восьмилетней давности. Вот так же я ехала в автобусе, так же не замечала мелькавшие за окном куртинки берез, поля, засеянные пшеницей и ячменем, и те, что по воле владельцев были просто заброшены. И давно уже привычные разоренные храмы с порушенными куполами, лохматое гнездо аистов с выглядывающими головками птенцов на старой водонапорной башне. А еще сплошной смог от горящих торфяников. Все это проскальзывало мимо сознания, находилось совсем в иной реальности, отличной от той, в которой в тот момент обитала я.

 Сынуле  грозила армия. Грозила в самом ее  непредсказуемом варианте. На юге шла война. Из тех, что в официальных источниках  скромно назывались спецоперациями. Все мои знакомые любыми путями стремились своих детей обезопасить: кто готовил липовые справки о душевной болезни, кто впихивал в вузы с военной кафедрой, кто срочно женил отпрыска на девице с приплодом…

 Мое чадо отметало все эти пути, и в то же время всеми четырьмя, как могло, отбивалось от призыва. Денег на взятку у меня не было. Крутых знакомств тоже. Не помогало и то, что по состоянию здоровья он-то как раз и не тянул на действительную. Но кого-то ведь надо было направлять в войска,  вот выбор и пал на него. Нужно было добиваться справедливости, искать пути решения вопроса правовыми методами…

    Я обзванивала знакомых, выясняла, как мне быть с сыном. И однажды одна из приятельниц посоветовала встретиться с Ольгой Ткаченковой, которая училась  в параллельном с нами классе, потом закончила медицинский, а недавно открыла в одном из районных центров соседней области  клинику. Как говорится, утопающий хватается за соломинку.  Я с ней созвонилась.

    Ольга была рада общению со мной, пообещала помочь, пригласила в гости. Встретились мы с ней очень тепло, вспомнили общих знакомых, как водится, посетовали на свою жизнь.

    Ткаченкова рассказала, что не так давно нашла состоятельного спонсора, который помог ей открыть клинику, оснастил оборудованием. Его-то и обещала задействовать  в решении вопроса с армией.

     Через две недели   я вновь приехала к  Ольге. Та заверила, что вопрос будет решен положительно.  На радостях я согласилась на экскурсию по клинике.

Ольга провела меня по всем отделениям, подробно и с упоением рассказывая о том, что в них делается. Было видно, что Ольга гордится своей работой. Заодно предложила пройти у нее обследование.

 Почему бы и нет, решила я. Ведь из-за загруженности в школе, я далеко не частый гость в женских консультациях. Только при прохождении обязательного медосмотра. А ведь реклама настойчиво твердит, что надо обследоваться не реже двух раз в год. Так что я на себе проверила действие некоторых диагностических процедур, сдала ряд анализов. Причем Ольга  посоветовала побывать в клинике еще разок. У нас с ней завязалось подобие  приятельских отношений, необременительных, ни к чему не обязывающих…

     Между тем, сын психовал, в армию идти не хотел. Предложенный Ольгой вариант с военным училищем он отмел с яростным возмущением. Он хотел быть дома, рядом со мной. Работать там, где ему хочется.

 Я переживала вместе с ним. Было страшно отправлять его, привыкшего  только к дому, куда-то далеко от себя… Все другие предложения Ольги  сына также не устраивали.

 В конце концов, пришлось смириться с тем, что придется ему идти служить…

 Свое болезненное состояние я списывала на нервы. То в сельской школе, где я работала, начались сложности, то дома неприятности…

 Опомнилась я, когда почувствовала себя очень плохо. Состояние было таково, что родных пугать я не захотела. Позвонила Ольге, та сразу же согласилась меня принять.

В результате я оказалась в клинике по поводу выкидыша. Сохранять было уже поздно. Родился ребенок меньше  килограмма весом. Ольга принимала сама. Сказала, что ребенок неживой.

Я даже не задумалась сразу, каким образом  он у меня получился. Потрясена была  самой возможностью беременности. К сожалению, при первых родах в результате недосмотра молоденькой акушерки я перенесла серьезное заболевание. И вердикт  врачей был единогласным – больше детей не будет.

 И вот  ребенок, и у кого? У меня, у той, которая прошла в свое время  череду лечебных учреждений в надежде поправить здоровье и родить.  Самое страшное было в осознании: мне была дана возможность произвести на свет малыша, а я не сохранила ребенка. Мало того, я даже не подозревала о нем до этого дня, занятая проблемами сына.

Нарыдавшись, отпившись успокоительными, я отправилась домой. Ребенка Ольга не отдала, сказала, что сама все устроит. А мне надо думать о дальнейшей жизни.  Она была права. Ситуация с работой складывалась не лучшим образом. Любое мое отсутствие могло стать поводом к увольнению.  В тот момент я была явно заторможена. Но потом,  сколько слез было пролито именно потому, что  не я сама похоронила  новорожденного …

А перед новогодними праздниками, где-то месяцев через пять  мне позвонила Ольга. Я с ней после того случая не общалась. Очень уж тяжело было говорить о случившемся. Да и она меня не тревожила. А тут вдруг позвонила. Ну, поболтали о том, о сем. Потом она как бы невзначай проронила:

-- Что-то ты не интересуешься, что стало с твоим ребенком. А ведь он выжил. Я не стала тебя тогда обнадеживать, уж больно плоха была девочка. Зарегистрировала ее как  рожденную бомжихой. Но малышка выкарабкалась. Сейчас она в доме ребенка…

И  Ольга дала мне координаты. Я еле дождалась рабочего дня. Под благовидным предлогом отпросилась с работы и сразу поехала по адресу. Собрала все необходимые документы… И моя дочь теперь всегда со мной…

И вот теперь я еду, чтобы поддержать убитого горем старика, отца Ольги.


 Коренные сунженские казаки, предки Ольги жили в тех местах, наверное, еще со времен возникновения крепости Грозная, которая потом превратилась в город.

Мой дед купил домик в этой части города, как раз на смычке еврейской слободки, армянской Бароновки и казачьих поселений. В послевоенные годы  их четкое деление было размыто за счет хлынувших в эти места беженцев из разоренных деревень и городов центра России. В их числе были и мои родные.

Мы жили на улице Угловой, одним краем упиравшейся в берег Сунжы, другим пересекавшейся с окраинной улицей Спокойной.  Улица эта  отделяла город от начинавшихся за дорогой садов. Ткаченковы жили с другой стороны квартала, в переулке. Когда-то он был заселен только коренными казачьими семьями. Но после войны превратился в интернациональное общежитие
.
Отец Ольги мне запомнился представительным, уверенным в себе человеком, пользующимся уважением соседей. Однажды узнала, что он работает в министерстве республики, чуть ли не министр. Подивилась, что домик у него маленький, традиционной постройки, как и у большинства соседей. Потом уже  хозяева обложили его кирпичом и несколько приукрасили. И все-таки этому жилищу было ой как далеко до дворцов нынешних даже районных руководителей.

В семье Ткаченковых было двое детей. Девочки-двойняшки. Но не близнецы. Одна, Ольга, была крупной, темноволосой, очень похожей на отца. Вторая, Катя, -- маленькой, кругленькой, с беленькими кудрявыми волосами, вылитая мать.


Квартира Ольги располагалась рядом с клиникой, в красивом пятиэтажном доме новой постройки. Открыл мне высокий, худой и в то же время прямой как палка старик. Я его сразу узнала. Прошло столько лет, а он не состарился, он просто высох и сейчас напоминал ожившую мумию. Резануло в сердце, когда он понял, кто я, и его глаза наполнились слезами. Тяжело видеть, как плачут старики. У этого было огромное горе.

Отец Ольги усадил меня пить чай, а сам все суетился, все переставлял чашки, тарелочки с нарезкой, потом просто теребил в руках полотенце. Он не раз порывался что-то мне сказать, и все не мог решиться.

-- Я рад, что вы откликнулись на мою просьбу. Олюня так мне и говорила, что если что-то случится, я должен найти вас. Она мне рассказывала, как вы обнаружили мать своего одноклассника… Поверьте, мне просто не к кому больше обратиться. Никто не верит, что мою дочь убили. Милиция считает, что это был суицид. Но я не верю. С чего бы моя дочь, известный гинеколог, вдруг, ни с того, ни с сего спрыгнула с моста, -- старик запинался, речь его перемешалась судорожными всхлипами. Из старчески бесцветных глаз текли слезы.

 Конечно, то, что он говорил, заслуживало внимания, но внимания специалиста. Мои способности Ольга перед отцом явно преувеличила. Что я, бывший учитель сельской школы, а ныне пенсионерка могу найти такого, что позволит пролить свет на гибель Ольги? Но отказывать убитому горем старику у меня не повернулся язык. Вдруг всплыло в памяти его имя и отчество – Николай Семенович. А ведь казалось, что забыла напрочь.

-- Николай Семенович, когда это случилось? – спросила, чтобы хоть приблизительно представить ситуацию. Старик мне так и не сообщил ничего конкретного ни по телефону, ни при встрече.

-- Третьего дня. Сказали, что Олюня  спрыгнула с моста в реку. На парапете моста нашли ее сумку и жакет…

-- А саму ее? – осторожно перебила я рассказчика.

-- Нет, в том-то и дело. У нас довольно быстрое течение в этом месте. Доченька моя все рассчитала… А ведь как плавала, в институте даже разряд по плаванию получила, -- с какой-то болезненной гордостью сообщил Николай Семенович.

 А я про себя удивилась. Ничего себе. Это как же надо умудриться, умея плавать, утонуть в местной речке. Уж на что я неумеха и панически боюсь воды, но пришлось как-то раз свалиться в быстрину, и то смогла выбраться.

 В то, что Ольга решила таким способом свести счеты с жизнью, ни на минуту не поверила. Зачем заморачиваться так глупо, если в клинике под рукой столько препаратов, способных увести в мир иной быстро и безболезненно. Нет, тут что-то другое.

-- То есть, насколько я поняла, Ольгу не нашли? – уточнила на всякий случай.

-- Я же и говорю, что нет, -- простонал дед, – прошу вас, найдите ее. Мне бы только знать, где она, только бы видеть ее могилку, принести цветочки, придти поговорить с ней.

-- Вот еще что, -- вдруг встрепенулся старик, -- Олюня не так давно принесла мне вот этот ключик, сказала, если что, чтоб я вам отдал. – Он суетливо поднялся из кресла и побрел в свою комнату. Я подумала, что ему будет очень одиноко в этой огромной квартире из пяти комнат.

-- Николай Семенович, вы кого-нибудь из родни вызвали? К вам приедут хоть на время, чтобы помочь вам?

-- А кому ехать? Олюнины дочери далеко. Лида в Израиле, работает в медицинском центре, Лиля в Австралии, у нее пятеро детей. Обещали приехать на похороны. Но для этого надо найти мою дочь.

-- Но у вас  же есть еще одна дочь, Катя. Она могла бы приехать.

-- Нет, девочки не дружили. Катя очень завидовала сестре, ее карьере. Она всегда и всему завидовала. Да и не любит она меня. Все обвиняет, что  я мать загнал в могилу. Так мне в глаза и  сказала. И чтобы я не надеялся на ее помощь, если что, -- старик безнадежно махнул рукой. – Эх, да что там. Что породил, то сейчас и пожинаю. Вот этот ключик Олюня мне передала.

У меня на ладони  оказался плоский ключик, похожий на те, что в камерах хранения бывают, только без бирки или другой опознавательной дребедени. Если Ольга и придавала ему какое-то значение, то я  ничего в отношении ключа придумать не могла. Если только побывать на вокзалах, посмотреть, есть ли камеры хранения. Но это значит, что мне придется пожить в городе несколько дней. И надо пристраивать дочуру на это время в надежные руки.

Я договорилась с Николаем Семеновичем, что завтра приеду уже с ночевкой на несколько дней. Он сразу же засуетился, обрадованный появившейся возможностью приложения сил, бросился готовить мне комнату. А я отправилась на автовокзал, который располагался рядом с  железнодорожным. До отправления рейсового автобуса в мою сторону было еще достаточно времени, и я его использовала с определенной пользой.

Побродила по площади между вокзалами в поисках камер хранения. Они были, но в таком виде, что никто там свои вещи не оставлял. Все замки были раскурочены, а кое-где и вовсе двери выломаны. Впрочем, и замочные скважины не соответствовали ключу. Он был явно меньше по размеру.

На площади мое внимание привлекла яркая вывеска, даже днем мерцающая новогодними гирляндами. Почему-то принято игорные комплексы украшать подобными атрибутами. Наверное, чтобы у посетителей складывалось впечатление, что они попадают в новогодний рай или сказку, и там их ждет волшебное везение. Заглянула в дверь. Внутри было темно. Только многочисленные дисплеи светились мерцающим отсветом, бросая на играющих фантастические тени. И от этого их лица преображались, превращаясь в уродливые маски.

Мое созерцание было прервано отчаянным визгом и бранью охранника.

-- Пшел вон, зараза. Опять подкинули нам заморыша. Убью гадов. Пошел отсюда, -- охранник поддал ногой что-то невидимое мне, и на улицу вылетел какой-то черно-белый клубок, который сразу разразился коротким визгом и, упав на землю, затих. Мое сердце дернулось вверх и тут же рухнуло вниз. Не могу видеть, как на глазах убивают любое живое существо. А ведь это крохотный щенок.

Подошла к лежащему комочку и увидела, что его глаза жалобно и уже как-то отстраненно смотрят мимо меня. И взяла на руки. Щенок был небольшой, в возрасте чуть больше месяца. Один глаз его прятался в черноте пятна, второй блестел на белой половине мордочки, обведенный черной полосой. От этого он выглядел бандитом с большой дороги с подбитым глазом. Крохотные ушки двумя унылыми треугольничками свисали по бокам мордочки. Словом, обыкновенная дворняжка. Но, насколько я могу судить, пинок охранника ему ничего не повредил. То ли щенок был удачлив, то ли охранник орал больше для проформы и отрабатывал свою службу перед хозяином, а сам не собирался калечить щенка.

Щенок молчал. Он не взвизгнул, когда я его подняла, не заскулил, не дернулся. Он просто замер, ожидая, что будет дальше. Сопротивляться он не мог, и теперь ждал своей участи с покорностью обреченного.

«Ну, вот на что он мне нужен, -- возопила я мысленно, и сама же себе ответила,-- не нужен, но бросить я его не могу, потому что тогда не смогу ни есть и ни спать, думая о судьбе этого малыша».  Если бы он не попался на моем пути, я не увидела его бедственного положения, может быть, его короткая жизнь оборвалась бы уже этим вечером. Но, бог все видит, он решает, кому какая  предопределена судьба. Этому щенку она явилась в моем образе.

Я засунула пушистый комок в сумку, купила у торгующих рядом с вокзалом шаурмой  и пирожками  и того и другого. Причем, ожидающие автобуса знакомые неодобрительно покачали головами. Мол, совсем сдурела учительница, вышла на пенсию и сразу стала чудить. Виданное ли дело, покупать на вокзале мясные изделия. Да они, известно ведь, из кошатины и собачатины сделаны. Но не стану же я объяснять, что купила эти сомнительные деликатесы для одного маленького бандита, сейчас тихо лежащего в сумке.

В дороге я попыталась покормить щенка, но он ничего в рот не брал. Тихо лежал на дне и посапывал. Осторожно ощупав его, никаких видимых и ощутимых травм я не нашла и пришла к выводу, что или щенок еще не умеет есть, или права поговорка, что собака своими не питается, и шаурма все-таки из какого-нибудь Шарика.

Мое приобретение Ирка восприняла с воодушевлением. Схватила щенка, затискала, побежала хвалиться соседским подружкам. Вначале назвали его Пандой. Но кличка была тяжеловата для быстрого произношения. Поэтому, некоторое время спустя, его все-таки нарекли Шариком. Тем более, что оклемавшись, отоспавшись, щенок проявил свой нрав, с аппетитом вылизал чашку супа, молока, не отказался от кусочка мяса, а потом, лихо закинув на спину завернутый бубликом хвостик, кинулся в игру с детьми. Словно и не было вчера ужасных минут, когда его жизнь висела на волоске.

Я договорилась с горничной коттеджа, в котором провела всю последнюю зиму, о том, что дочура некоторое время побудет у нее под присмотром. С Зиной мы за зимние месяцы сдружились. Я не воспринимала себя хозяйкой этого дома, хотя  дружок и осчастливил меня этим подарком. Зина вначале видела во мне конкурентку на свое место и приняла в штыки. Но когда узнала, что мало того, что я не претендую на ее должность, я еще являюсь и хозяйкой и посягать на ее авторитет даже и не думаю, мы с ней сошлись. Она довольно жестко управляется с моей дочурой, ни в чем той не потакает. И я всегда могу со спокойной совестью оставить свое чадо на ее попечение.

Не вдаваясь в подробности, я уведомила Зину, что Ирина побудет у нее некоторое время, причем не одна, а со щенком.

Увидев наше приобретение, Зина неодобрительно покачала головой:

-- Вечно, вы, Ксения Андреевна, дурью маетесь. Выбросьте эту дворняжку. Я вам достану элитного щенка любой породы, только закажите.

-- Нет уж, Зина. Что хотели, то и получили. Элитного надо воспитывать, лечить, пылинки сдувать. А этот вырастет сам. Придется, конечно, подкорректировать характер, а так он, как трава, вырастет крепким и здоровым.

На следующий день я уехала в Малый Калинов.

Мост через городскую речку Вертиплюйку,  с которого согласно рассказу Николая Семеновича спрыгнула Ольга, находился в самом центре города, рядом со сквером, где в любую погоду сидели с ребятишками молодые мамаши.

Я первым делом прошлась по мосту, заглянула в медленно текущие между опорами струи и засомневалась. В принципе, утонуть можно и в тазике, если очень постараться.  Но стоило мне представить стокилограммовую Ольгу, летящую вниз, и в голове сразу появилась картинка, как она не вписывается в узкий извилистый поток основного русла, и смачно впечатывается в илистое дно заводи, разбрызгивая покрытую ряской воду, распугивая лягушек и мальков.

Я даже головой потрясла, чтобы избавиться от наваждения. Ну, не дураки же в милиции, наверное, тоже догадались, что с моста в это время года, даже если и захочешь, в поток не угодишь. А что вещи на парапете оставлены, так это не доказательство.

Тут мои размышления были прерваны самым неожиданным образом. Сзади ко мне кто-то подошел и цепко схватил за локти. От неожиданности я взвизгнула  и дернулась в сторону, как оказалось, перил моста.
-- Не дури, девка, что за моду взяли, топиться в центре, что, ума совсем нет? -- предупредила меня девица в форме. Потом, приглядевшись, добавила, -- Тю, ты, я думала, молодая какая, а тут бабки уже решили себе рекламу сделать…

-- Отпустите меня, какая я вам бабка? Да и не собиралась я топиться, не дура. Здесь, чтобы утонуть, надо очень постараться…

-- Ну, наша докторша, вот, смогла…

-- Интересно, как ее угораздило? Кто это зрелище наблюдал?

-- Не ерничай, а то живо упеку за неуважение. Кто ты такая, что здесь лазишь?

-- Скажем так, я подруга этой самой докторши. Так кто был свидетелем самоубийства Ольги Николаевны?

-- С чего это я буду  тебе докладывать? По какому такому праву? Ишь чего захотела? Этим делом следователи занимаются. А я здесь поставлена, чтобы больше никто не прыгал с моста. Городская управа рядом, совсем обалдели. Скоро выборы, а всякие несознательные элементы подрывают авторитет главы нашего…

-- Чем это они, интересно, подрывают? Тем, что с моста прыгают? Так к главе, я так думаю, это отношения не имеет.

-- Вот, что, гражданочка, иди-ка подобру-поздорову, пока я наряд не вызвала. Понаехали тут всякие, строят из себя умников, -- девица презрительно отвернулась, решив, что со мной больше не о чем говорить.

Я огляделась. Вокруг было много народу, но никто не интересовался тем, что происходит на мосту. Все были заняты своими делами. Ближе всего, в сквере, сидели несколько мамаш. Побродив по аллее, подсела к двум молодым мамам, пасущим своих шустриков. То одна, то другая, периодически вскакивали и бежали разнимать драчунов.

Моих соседок по скамейке занимали только темы детского питания и дороговизны одежды для малышей. Потом они перешли на обсуждение достоинств одежды, купленной на рынке и в центральном магазине. Такое впечатление, что происшествие на мосту их ни в коей мере не интересовало. Я уже подумывала, как бы намекнуть им на интересующую меня тему, расспросить потактичнее. И тут на мое счастье к ним подсела еще одна мамочка, прикатившая коляску с младенцем. Судя по тому, как они между собой обчмокались, хорошая знакомая.

-- Девчонки, что думаете об этом? – новоприбывшая мотнула головой в сторону моста.

-- А что думать? Кто-то, видать, решил рассчитаться. Сколько веревочке не виться… сами знаете, -- тут одна из мам покосилась на меня. Я постаралась ничем не выдать своего интереса, сосредоточив все внимание на играющих детях.

-- Что теперь будет? Я ведь планировала еще одного годика через два. Как теперь…

-- Было бы о чем печалиться, свято место пусто не бывает, -- безразлично проворчала до сих пор молчавшая мамаша. Тут она заметила, что ее карапуз влез на ступеньку и собирался прыгнуть. Внизу была небольшая лужа, образовавшаяся от струи фонтана. Мамаша сорвалась со скамейки и кинулась к малышу.

-- Хорошо ей говорить. Она вон третьего уже договорилась выносить. Что теперь волноваться. Обеспечила себя. А мне каково, -- неодобрительно заметила мамочка с коляской. – Жалко Ольгу Николаевну. С ней все было просто. Как теперь будет?

Тут мамаши покосились на меня, решив, что я слишком уж увлеклась их разговором, а потом дружно поднялись и пошли к своим отпрыскам. А я на некоторое время оцепенела. Чем же двоим из них так не угодила Ольга? Ни слова сочувствия. Много денег брала за услуги? Ну, так есть же в городе и районный роддом.

Мои размышления прервала подсевшая на лавочку женщина примерно моего возраста, но тяготеющая к простонародной одежке.

-- Милая, ты, видать, нездешняя? – неожиданно она решила наладить со мной контакт.
-- Почему вы так решили? – меня всегда удивляет подобная наблюдательность. Иногда коробят некоторая фамильярность, взгляд чуть свысока. Но в целом, в районных городах средней полосы, где последние десятилетия процедили население сквозь частое сито финансовых проблем и несбывшихся ожиданий, оставив на периферии только тех, кто искренне любит свой край, да еще тех, кто по возрасту или каким другим причинам оказался невостребованным в мегаполисах, обычно местные быстро вычисляют приезжих по особенностям поведения и говора. Уменьшающаяся численность жителей позволяет запоминать постоянно живущих.

-- И-и, милая, глаз у меня наметанный. Нет, не из наших ты. А то бы знала, что здесь, в этом сквере гуляют и отдыхают только денежные. А ты, я погляжу, не из состоятельных. Видать, или учительница, или в бухгалтерии где сидишь. Уж не из чиновной братии, точно. Наряд твой бедноват. Но и не из сельчан. Тех руки выдают…-- женщина замолчала, ожидая ответа.

Я рассмеялась:

-- Что сказать? Попали в самую точку: я много лет проработала в школе.

-- Никак уволили? Не дали доработать до пенсии?

-- Да нет. Сама ушла. Есть возможность уступить место более молодым. Им еще расти, делать карьеру. А у меня маленький ребенок. Надо за ним присматривать.

-- Ты часом не здесь своего ребятенка приобрела? – говорившая вдруг построжела, даже несколько отстранилась от меня.

-- Глупости, -- обиделась я на такое предположение. – Сама родила, многие сейчас в сорок лет решаются на рождение ребенка…

-- Многие решаются, да не у всех получается. Наша-то клиника очень таким помогает. Не забесплатно, понятное дело. Популярностью большой пользуется. Особенно у столичных дамочек. А ты, сама-то, что к нам приехала? В гости или по надобности? Может, чем помочь надо?

-- Спасибо за участие. Но, нет. Я к дальним знакомым приехала. Думала, может быть, здесь работу подыщу. Да вот услышала, что здесь женщина на днях утонула. Пришла взглянуть на мост. А потом решила в скверике посидеть.

Моя собеседница неодобрительно покачала головой:

-- Неужели знакомые не пояснили про сквер? Кстати, кто они? Может, я знаю?

-- Да, как вам сказать. Люди мне почти незнакомые. В детстве жили по соседству. Теперь они сюда перебрались. Пригласили меня посмотреть на здешнее житье.

-- Работы здесь на наш возраст нет. Разве только санитаркой в клинику. А что? Дело денежное. Молодежь, правда, не желает идти. Да и то, кому из них охота за больными дерьмо выгребать. Они все хотят карьеру сделать. А то не думают, что дело это хлебное. А в учреждения не суйся. Не возьмут. Своих берут, по протекции только. Ну, бывай. Надумаешь, приходи в главный корпус, спроси Марию Федоровну, я в регистратуре сижу.

-- Спасибо, я подумаю.

Наконец, Мария Федоровна покинула мою скамейку. Я заметила, что она подсела еще к нескольким отдыхающим в сквере женщинам и с каждой о чем-то разговаривала. Никак обрабатывала каждую, вербовала санитарками в клинику. Видно, не так там и сладко, если работников по скверам ищут.


В квартире Ольги меня с нетерпением ждал Николай Семенович. Он не растворился в своем горе. Мое появление помогло ему справиться с растерянностью в одночасье осиротевшего человека. Теперь у него появилась цель – заботиться обо мне.

Угощая обедом, отец Ольги с надеждой поглядывал на меня, не решаясь спросить, есть ли хоть какая информация.

Но что я могу сообщить убитому потерей дочери старику? Судя по обрывкам разговоров, не очень-то опечалены этим известием местные жители. Некоторые внутренне даже злорадствуют.

Скорее всего, узнать больше об интересующей меня теме я смогу, если действительно устроюсь в клинику. Этими соображениями я поделилась с Николаем Семеновичем, чем его крайне удивила.

-- Ксюша, да зачем вам это? Олюню там все очень любили…

-- Но с чего-то же надо начинать. В городе к прохожим с расспросами не пристанешь. А в клинике я смогу между делом порасспросить персонал, да и с больными поговорю. Меня сегодня приглашала на работу Мария Федоровна из регистратуры…

-- А, Маша, хорошая женщина, добрая, внимательная. Правда, Олюня ее не очень жаловала. Но Маша никогда не обижалась, понимала, что Олюня все-таки начальство. Поговори с ней, возможно, она что-то полезное расскажет.

Николай Семенович категорически пресек мою попытку стать к мойке. Он сам умело и тщательно перемыл посуду, все расставил по местам и уточнил, что я хотела бы съесть на ужин.

Я не стала отнекиваться. Понимала,  ему сейчас надо занимать себя делом, чтобы не остаться наедине с мыслями. Пока тело Ольги не найдено, дочь для него остается живой.

Но как же мне отрекомендоваться в клинике? Посоветовавшись с Николаем Семеновичем, я решила пока не афишировать свое знакомство с Ольгой. Хотя, я думаю, для многих это уже не секрет.