Реабилитация

12.

Я о многом хотела поговорить. Но знала, что ему будет больно. Поэтому я зарыла это в себе – пусть мне будет больно.
Джонатан Сафрон Фоер.

С руки стекала кровь, я с силой ударила ей о стену. Идиотка, фирменная идиотка у которой напрочь отсутствует врачебная этика. Это ж надо было придумать заснуть с ним.
Поднявшись в комнату, я сразу рухнула на кровать, как подкошенная. Тело было ватным, и каким – то перегруженным. Сил не было, словно меня высосали через трубочку. В голове гудело, болели губы, руки, ноги, все тело.
Мне было страшно. Впервые за столько лет, мою грудь вновь сжимали липкие паучьи лапки страха. Я боялась потерять себя, потерять уважение учителя, потерять доверие своих пациентов. Если чувства выглядят так – вытесняя тебя, и забивая с ног до головы сладкой ватой, то в топку их такие чувства. 
Я не знала, что делать. Звонить Вознесенскому не вариант, я не желала испачкать светлого человека такими странными чувствами. Маме? Я точно знала, что она ответит – конечно же, девочка, люби, если любится. Ведь она была всегда и во всем за меня.
Подруг у меня не было, у красивых женщин вообще не бывает подруг, а если эта женщина еще и умная, то это конец всему. Таких женщин боятся как огня. Мужчины за то, что опасаются обжечься, а женщины, боялись нас, опасаясь того, что мы заново сможем воспламенить их мужчин.
Как это, иметь свою команду, любой из которых готов прийти тебе на помощь? Пожалуй, так бывает только у искренних и добрых людей. У людей способных вести за собой и вызывать доверие. А я же самостоятельно отгораживалась от рук помощи протянутых мне, кем бы то ни было.
После ухода отца, я надломилась. Пятилетней девочке сложно осознать, что вот он был у тебя, а потом наступает вечер, ты слышишь их крики и хлопает дверь. Минуты тишины и маминых рыданий. Твоя жизнь переворачивается, и ты начинаешь видеть мир под другим углом. Мир, искаженный осколками от стекол твоей розовой с блестками мечты. Издевательства в школе, ведь отца нет, чтобы заступиться. И ты учишься драться сама, уметь бить словом, взглядом, делом. И ты взрослеешь с ощущением дикой пустоты. Которую ничем не заполнить, которую можно лишь схоронить, лет через восемьдесят самой с собой в могиле.
Мама всегда повторяла, что однажды кто-нибудь обнимет тебя так крепко, что все сломанные кусочки соберутся воедино. 
Не собрались мама, а все стало только еще хуже!
- Да?
Николай Константинович ответил на третьем гудке.
- Добрый вечер, как вы?
- Вика? Что – то случилось?
Посмотрела на часы, какой же вечер, уже пятнадцать минут первого ночи. Стало стыдно еще больше, и захотелось нажать на отбой.
- Вика?
- Да, я хотела поговорить о Егоре Щукине.
- Я слушаю.
Минута тишины, минута на то, чтобы прийти в чувства и как можно лаконичнее объяснить свою проблему.
- Я больше не могу заниматься с парнем.
- Почему, я могу узнать?
Между нами холодно, очень холодно. Зимняя стужа. Учитель не приемлет слабости с моей стороны. Нельзя отказываться от начатого дела. Мы в ответе за тех, кого приручили.
- Да, у  меня не получается.
- Причина?
Откашливаюсь. Горло сушит, и говорить становится все сложнее.
- Не можем найти общий язык.
- Это реальная причина, Вика?
Врать не хотелось, да признаться, я и не умела.
- Нет, не все.
- Говори, девочка моя. Я сделаю все возможное, чтобы понять тебя.
- Я влюбилась в парня, Николай Константинович. И это мешает мне рассуждать здраво о его здоровье. Понимаете, почему я не могу, заниматься им?
Учитель какое – то время помолчал. Я испугалась, что вот он момент – я разочаровала его окончательно и бесповоротно.
- Виктория, порой я забываю о том, что ты еще так юна, девочка моя. Но я искренне рассчитывал на то, что ты понимаешь, что любовь не помеха к исцелению. Любить или нет мальчика, дело твое и сугубо личное, а вот вылечить его можешь только ты. Парень привязался, и заменить тебя сейчас другим или другой оттолкнет парня. Понимаешь о чем я?
- Но….
- Вика, ты здоровый и умный человек, пожалей парня. Ты вполне можешь справиться с чувствами сама, а вот он с болезнью не в силах остаться один на один.
Он был прав, а я поступала эгоистично.
- Так как? Я заказываю билет, и жду тебя на чай или еще поборемся?
Я улыбнулась, да у меня не было родного отца, но у меня был самый мудрый человек на этом свете, верящий в меня, любящий.
- Я остаюсь. Но с чего начать?
- Я не знаю, что у вас произошло, и догадываюсь, что пытать тебя бесполезно. Но вот что я тебе посоветую, не бойся ранить его сердце девочка. Ты не кардиолог. Лечи его тело, а не душу. А парень если не глуп со своими чувствами справится сам.
Разговор был закончен, а я еще долго сидела, смотря в одну точку. Решение не желало ко мне приходить без боя.
Не раздеваясь, я легла спать, сон сморил меня почти сразу, и спала я в жуткой темноте, без сновидений. 
С добрым утром меня!
Я неотрывно смотрела на свое отражение в зеркале и пыталась замазать бальзамом для губ отпечатки стычки с Егором. Это злило меня и придавало решительности. С этим пора завязывать. И ведь глупый мальчик сделал это специально, некая провокация с его стороны.
Черт побери, это моя карьера, я долгие годы пахала на то, чтобы добиться твердой почвы под ногами и уважения к своей персоне. И я тоже умею злиться. Редко, но лучше не доводить меня до таких низов.
Хирургические формы бывают разными. На этот раз я надела короткую белую юбку и блузку в тон. Безвкусица полная и обычно так я одевалась на советы, поверх непременно накидывая халат. Это женственный наряд, но сковывающий все тело. Но сегодня пришлось обойтись без него. Высокий каблук плетеных босоножек. Волосы вытянула плойкой и оставила распущенными. Не поленилась даже накраситься.
Нелепый вид, я не привыкла пользоваться внешностью, для проживания на этой планете, мне вполне хватало мозгов.
Взяв в руки стетоскоп и рабочий блокнот я, мерно цокая каблучками, направилась в свою палату. 
- Виктория Юрьевна, доброе утро.
На посту сидела медсестра, которую я видела уже пару раз, но так и не запомнила ее имени. А зря, поскольку миловидная блондинка, улыбалась мне вполне искренне.
- Доброе, - прищурилась, вглядываясь в бейджик, - Ольга. Как Егор вел себя с утра?
- Вроде бы, как всегда. Позавтракал, сделал назначенные процедуры. Даже стал идти на контакт.
- Хорошо, спасибо.
Дверь в палату, я открыла с грохотом, ведь у меня были сильно заняты руки. Тяжкий груз для меня больничная карта и блокнот с ручкой.
- Доброе утро.
Я даже не взглянула в сторону Егора. Окинув взглядом в начале обстановку палаты, стойку с капельницей у койки и медленно скользя взглядом по проводку инъекционного материала перешла на руку парня. В него вливали столько всего, что на внутренних сгибах его предплечий образовались, синя – черные синяки.
Мы так хрупки, вновь подумала я.
- Доброе.
Парень ответил лишь тогда, когда я взглянула ему в лицо.
- Куда – то собрались?
Издевка. И так легче, видя искренние эмоции на его лице, я бы отступила, а так даже легче.
- Да, ко мне приезжает парень из дома.
Слова сами по себе выглядят комично, а срываясь с моих губ были похожи на клоунаду. Но сказанного не воротишь.
- Понятно.
Отлично. Стена, кирпичик за кирпичиком, настанет момент, когда она воздвигнется с наш рост и это будет точкой.
- Процедуры через полчаса. Приготовься.
- Буду готов, через полчаса.
Елейно улыбаюсь. А парень удивляет меня все сильнее. Никаких истерик и уговоров, ведет себя так, словно ничего и не было. Если даже в восемнадцать у него есть на это силы, то в свои двадцать пять, я просто обязана быть хладнокровной.
И я, еще раз улыбнувшись, выхожу из палаты.