Реабилитация

27.

Должно быть, я просто чересчур люблю приглядываться к людям. 

Рэй Брэдбери "451 градус по Фаренгейту"

 Увидев в конце коридора Корсакова, я сделала то, чего не делала никогда в жизни. Попыталась сбежать. Резко свернув за угол, я быстрым шагом зашагала в противоположном от мужчины направлении. Я не знала, о чем с ним разговаривать, да и разговаривать ли вообще. 
В другом направлении мне на встречу шел Соколов, и тут я окончательно убедилась в том, что это вновь, не мой день.
- Виктория?
Да, что ж такое!
- Виктория Юрьевна, - старательно в который уже раз, поправила я,- здравствуйте, Игорь Дмитриевич.
Захотелось пройти мимо, но врожденная вежливость, настояла на том, чтобы я остановилась его поприветствовать.
- Как лечение Щукина продвигается?
Не твое дело, хотелось выпалить ему в лоб, и я была бы права. С некоторых пор в консилиум врачей по состоянию Егора входит Корсаков, а не Соколов.
- Продвигается.
- Это хорошо, хорошо.
- Извините, я спешу.
И пока он не придумал, что еще у меня спросить, несусь прочь на всех порах. Настигает лишь одно желание, поскорее, куда - то спрятаться и не выходить из укрытия до той поры, пока не буду уверенна в адекватности людей вокруг. Даже, впервые за долгое время захотелось заплакать, так стало жаль себя. У меня в жизни было не так много близких людей, и кажется, я теряла последних.
В кармане зазвенел мобильный, на дисплее высветилась фотография Алекса, с подписью – ЛЮБИМЫЙ! С улыбкой вспомнила, как мужчина под предлогом позвонить, выклянчил у меня телефон и переименовал мое – КОРСАКОВ АЛЕКС, на ЛЮБИМЫЙ.
Алекс был таким всегда, шутливым, своевольным, собственником. Даже когда после нашего расставания у меня завязывались другие отношения, он считал что может мне позвонить в три ночи и спросить, какой фильм лучше посмотреть. 
- Да.
Машинально отвечаю я, все еще улыбаясь своим воспоминаниям.
- Мелкая, а ты, правда, со мной разговариваешь, или злобу затаила?
Утыкаюсь взглядом в стену. Точно такую же по цвету, как и ту, к которой он прижал меня. А когда он настоящий? Представила себе картину, как он мог бы меня ударить. И на удивление, она показалась мне не такой и сюрреалистичной. 
- Вика?
Инстинкты говорили мне о том, чтобы я поберегла себя. А им я привыкла доверять как никому другому.
- Я не знаю, Алекс.
- Переборщил, маленькая. Прости.
И лучше бы он этого не говорил, потому что на моем детекторе фальши загорелась красная лампочка тревоги.
- Все нормально, Александр Сергеевич. На связи.
И я выключила телефон. Душу больно сжало, это мой лучший друг, нельзя с ним так. Телефон зазвонил вновь, но теперь я нажала на отбой. Желание говорить пропало полностью.
- Вика.
Ну как там говорят, если гора не идет к Магомеду….
Обернувшись, я увидела, что Саша меня все же догнал. И теперь мы смотрели друг на друга, каждый выжидая ответного шага. Он обворожительно мне улыбается, и эта улыбка освещает светло голубые глаза.
- Еще раз извиниться?
И это было промахом. Он не должен был извиняться, просить прощения, разбираться в этом. Он должен был стать вновь моим Сашей тем, которого я знала и любила столько лет. Да, вот только, я никогда не любила себя обманывать. Если человек способен на агрессию, он способен на нее всегда.
- Нет.
- Вика, и все же, я был не прав.
Слова я слышала, да вот только их смысл до меня мало доходил. Я, молча, смотрела на него и не осознавала, а что сейчас вообще стоило сделать?
Перед глазами стояли картинки нашей дружбы. Вот совместные праздники, его веселые подколы, его защита и неиссякаемое желание выслушать. И всего одна вспышка, хорошенько встряхнула мое восприятие о нем.
- Алекс, дело не в твоей правоте или нет. Дело в том, что я от тебя такого не ожидала. 
- Я знаю, - он протягивает ко мне руку.
И теперь я понимаю, что испытывают жены, моральных уродов, избивающих их. Мой организм вмиг подобрался, и бессознательно я сделала шаг назад.
- Ты меня боишься? – Алекс был удивлен не меньше меня.
Признавать свои страхи, всегда было для меня сложным делом. А тем более, говорить о них другим.
- Не тебя Алекс. Того что я почувствовала, после нашей последней встречи. Саш, я знаю, что люди агрессивны, но не ты же!
Он хватается за голову и издает протяжный горловой стон.
- Маленькая, ну прости меня.
А я все же начинаю плакать. И даже не так, мое тело сотрясают крупная дрожь и рыдания. Я не осознаю, как оказываюсь в его руках, как он что – то нашептывая, гладит меня по голове. Слишком многие эмоции я пережила за последние месяцы, и когда то это должно было случиться. Глядя в абсолютно чужие голубые глаза, я отчетливо понимала, что многого добилась в жизни по одной простой причине, я никогда не врала, в первую очередь себе самой. Как бы ни было мне хорошо с Корсаковым, но пропади он из моей жизни, я выживу. 
- Спасибо.
Благодарю Алекса за то, что позволил мне минуту слабости и, шмыгнув носом, отворачиваюсь. Я не потеряла друга, но я упустила в жизни что – то гораздо большее. 
- Вик, тебя до комнаты проводить?
Он разговаривал со мной, как с душевно больной. Может, в этом и была доля правды, но не настолько же.
- Нет, не стоит.
- Вик?
- Алекс, нет. Оставь меня сегодня в покое. Чего ты хочешь? Чтобы я сказала, что ты мне не нужен? Нужен, - я беру его лицо в руки, - и если я любила тебя меньше, я бы была с тобой как женщина. Но ты достоин любви, Саш! А я не уверена, способна ли вообще на это!
Мужчина отнимает мои руки от своего лица, бережно целуя поочередно каждую мою ладонь.
- Волкова, у меня никого кроме тебя и Вознесенского нет. Так что терпеть тебе меня, долгие годы.
Я провожаю взглядом его спину. Алекс сирота. Его родители богатые бизнесмены разбились на автомобиле, когда парню было восемнадцать. Тогда он поступил в медицинский, Николай Константинович был другом его семьи и взял под крыло бунтующего мальчика. В чем - то Корсаков похож на меня, он, как и я боится любви, потому что любовь для него – потеря. Хотелось догнать его и вылечить эту боль. Но я не могла, я должна была придерживаться тех слов, что ему сказала.
Я все еще рыдаю, и это странно. Обычно я скудна на эмоции и тем более не склонна к истерикам. А тут, я не могу взять себя в руки и двигаться дальше. Я словно на берегу, и мне жизненно необходимо перебраться на другой берег, но ни лодки не плота нет, а плавать я не умею.
Вижу, как черная капелька слезы окрашенной тушью падает на белоснежный рукав халата. Потом еще одна. И еще. 
Решение приходит мгновенно, и, развернувшись на носочках, я бегу к единственному человеку, которого хочу сейчас видеть.
Еще шаг и еще!
И вот я со сбившимся дыханием и полными слез глазами, раскрываю дверь палаты номер три, палаты Егора Щукина.
Как же все же приятно осознавать, что гордость выживает даже тогда, когда гибнут все принципы и нервные окончания. Слезы высыхают мгновенно, а задержав дыхание, я могу и вовсе выглядеть спокойной.
Я сильная и уверенная в себе женщина снаружи, а внутри я подыхаю, видя поцелуй моего поломанного хоккеиста и его Марины.