Реабилитация

57.

 Странно, но никто не интересуется по-настоящему важными вещами. Кем работаешь? Сколько получаешь? Куда ездишь отдыхать? Какая машина, и когда ты менял ее последний раз? Вот и все, что интересует других. Ну, плюс еще «какое любимое блюдо?» и «есть ли семья?»… Даже если я подробно и добросовестно отвечу на все эти вопросы, что вы узнаете обо мне? И никому не придет в голову спросить, что я чувствую, когда летней ночью смотрю на двух мерцающих в темноте светлячков. Или когда слушаю шелест ветра в зарослях тростника туманным осенним утром.

Мацуо Монро.

 Мне казалось, это мой бок и ребра пронзила вспышка боли. На секунды я действительно испугалась, что в этом мире есть что-то за пределами наших тел, что-то, что связывает любящих на столько, что боль друг друга воспринимается как своя собственная. 
И даже сильнее!
Егор поднялся на лезвия, и не заметно для себя, я тоже подскочила с пластикового кресла на ноги. 
Он сильный, все эти мальчики на льду сильные. После первых десятков ударов, я поняла, что обычный не тренированный и не рвущийся к победе человек бы давно валялся на полу и корчился от боли, а они продолжают игру, как ни в чем не бывало.
Азарт, великий ускоритель.
Рядом со мной кто-то прокричал – Медведи вперед, и загудел в свисток так, что я думала, оглохну на пары минут уж точно. Но, не смотря на гул в голове, я весело улыбнулась сидящему рядом парню и даже подмигнула, от чего тот, наконец, перестал издавать из прижатого к губам свистка эти адовы звуки.
- Любите хоккей?
Неуместный способ завязать знакомство, решила я для себя. И не только потому, что на вид пареньку было лет шестнадцать, но и потому что сейчас я чувствовала себя как за витриной магазина с табличкой на груди – ПРОДАНО.
Поразившись своим мыслям и усмехнувшись их точности, я все же ему ответила.
- Люблю хоккеиста.
Гул болельщиков поглотил окончание моей фразы и парень так и не понял, о чем я.
Медведи вели в счете, как не старался мне Егор объяснить правил игры, соображала я лишь в том, как после матча буду залечивать его синяки и царапины. Что поделать, но я медик до мозга костей, и им навсегда и останусь.
Каждому свое….
Сердце забилось чаще, матч подходил к концу, и я искренне радовалась тому, что вскоре руками смогу ощутить, что он цел и невредим.
Макеев посадил Егора на скамью, за несколько минут до конца матча. Облегченно выдохнуть удалось лишь на мгновение. Я сидела так близко к действию, как только могла и со своей позиции почти как на ладони увидела голубые глаза Егора. Он смотрел прямо на меня, что было так для него не характерно. Медведи все еще сражались на льду, а их капитан казалось, сосредоточил все свое внимание на моем лице.
- Сейчас?
Не могла сказать, что умею читать по губам но, по-моему, он произнес именно это слово.
В недоумении я наблюдала за некой борьбой в его взгляде, а потом что-то растворилось в синих льдинках, и Егор прямо на коньках подорвался с места. 
Сидящая за ноутбуком Оля выглядела в таком же недоумении, как и я, но услышав что-то от Щукина, протянула предмет в его протянутую ладонь. 
- Егор, на место! – Макееву пришлось отвлечься от последних секунд матча. 
Две, одна, свисток. 
Победа Медведей. 
Но почему-то никто не скандирует, внимание многих болельщиков сосредоточено на вспотевшем и раскрасневшимся парне, в двух шагах от меня.
- Что? – судорожный выдох из моих легких, застревает где-то на полпути в сковавшейся в тиски груди.
Я забываю дышать.
О, Господи Всемогущий!
Не верю, что возможно стоя на острых лезвиях опуститься в проход на одно колено, но Егору Щукину и это, оказывается, по силам. Если бы не этот цепкий взгляд, я бы смутилась от того сколько глаз устремлено в нашу сторону.
Маленький синий футляр, легкий хлопок, слышный только мне. Я готова засмеяться при виде кольца, но почему то замечаю что плачу. Тонкий золотой ободок, а по центру выложенный красными камнями крест.
Красный крест!
Мой медицинский красный крест.
Отрываю взгляд от блеска камней и перевожу его на губы парня, он что-то говорит, но я с трудом разбираю слова. Слишком волнуюсь, слишком шокирована и наконец слишком смущена его действиями.
- Что? – самый глупый ответ. Толпа улюлюкает тем, более мешая мне слышать его.
- Волкова, я еще раз повторяю, что ты единственное в этой жизни для меня, что имеет значение. Выходи за меня.
Казалось это даже не вопрос, и не предложение, это констатация того факта, что нам давно пора это сделать и жить дальше, как в детских сказках. Таких не правдивых, но таких единственно правильных.
Долго и счастливо.
Его странные слова, произнесенные так серьезно, что это почти причиняет боль. Что же мы делаем друг с другом? Так невозможно любить, так возможно лишь выжигать. И клянусь, я лучше сгорю, чем потеряю его хоть однажды.
- Конечно.
- Щукин, услышал что хотел, иди на место, - Макеев улыбается, как и все вокруг.
Секунда, легкий проблеск на моем пальце, а Егора как след простыл. Не оборачиваюсь, выхожу с трибун, мне нужно побыть одной. 
Кольцо легкое, красивое, и как-то сразу прижилось на моей руке. Край красного креста прикрывает белую полоску шрама. Все в моей жизни, все дороги, вся боль от предательств, все толкало меня в этот день, к этому мужчине.
Наверное, со стороны я кажусь глупой влюбленной дурочкой. И как хорошо, что эти люди не могут заглянуть за театральную завесу и увидеть, с каким скрежетом и лязгом сейчас вновь воздвигаются города у меня в душе. По кирпичику, ряд за рядом, в ветхие лачуги возвращается уют.
- Виктория?
Со стыдом понимаю, что за всем этим и попросту забыла о том, что должна была встретиться с Пуховым. Но по расплывающемуся в улыбке лицу пожилого мужчины, было видно, что он не злится. 
- Моя внучка сильно огорчиться, что не видела всего этого своими глазами.
- Я буду рада лично рассказать ей обо всем.
Улыбка мужчины становится еще шире.
- Девушка, я должен признаться, что за свои семьдесят два года, я встречал не много хороших людей. Вы должно быть ангел, раз я со своей дотошностью, слышал о вас лишь хорошее.
- Ангел? – звучит действительно смешно, - не думаю, - искренне признаюсь я. Во мне грехом не меньше, а то и больше, половины тех людей, что собрались на этом матче.
- Вы красивая пара, Виктория. Рад за вас. Держите, - морщинистая рука мужчины протягивает мне белый квадрат визитки, и только теперь я понимаю, что он доверился мне на столько что пришел без охраны.
- Я позвоню. Обязательно позвоню.
Похоже на то, что жизнь налаживается. Кручу на пальце желтый ободок кольца, чувствуя, как сзади меня обнимают сильные руки, и, посылая неумолимую дрожь по телу, губы парня слегка прикусывая, целуют пульсирующую жилку пульса у меня на шее.
- Ты сегодня такая красивая.
Тело сотрясает крупная дрожь, меня бросает то в жар, то в холод, а речь становится настолько бессвязной, что я могу лишь стонать.
- Понравилось? – он переплетает свои пальцы с моими. И, так же как и я минуты назад, прокручивает ободок кольца, поглаживая большим пальцем белесый шрам, - никогда не спрашивал, откуда он?
- Кольцо потрясающее. Даже больше, чем просто потрясающее, - разворачиваюсь в кольце его рук, и слегка прикусываю за край его нижней полной губы. Руками я зарываюсь во влажные волосы на его затылке, он только из душа и пахнет так вкусно, что я готова разлить его по каплям во флаконы.
Это, какое-то помешательство, смутной тенью проносится в голове мысль, но пусть даже так, такой эпидемии своей влюбленной крови, я не боюсь.
- А шрам?
Не унимается парень, стремясь узнать обо мне все. Чтобы не осталось никаких секретов, никаких потаенных уголков в моей душе, а я как будто бы даже не против этого.
Неуместно говорить об этом сейчас, но мне пора привыкать к тому, что этот человек имеет полное право, задавать любые вопросы в любое время.
- Тогда в больнице, я вернула кольцо Алексу, когда ты попал с травмой во второй раз. Я сорвала его так, что повредила палец.
Недоверие во взгляде, а потом улыбка.
- Ты самая решительная и сильная, из всех людей, что я встречал, любимая.