Рецепт горького счастья

Глава 25.

Ну и зачем же ты так со мной?
Сейчас будет ой-ой-ой!
Тонкие кружева,
Мой голос простуженный.
Бутылка красного вина —
И ты уже почти пьяна,
Бутылка белого вина
И она уже тоже до дна…

Сигареты на полу тлеют,
Я, когда выпью,
То люблю тебя сильнее.
Я в тебе так сильно уверен,
Что себе перестал быть верен.

Ты посмотри в мои глаза —
Там, как два года назад,
Пылает азарт!
Ты — моя птица
Под названьем «Рай»,
Крыльями взлетай!

Бутылка красного вина —
И ты уже почти пьяна,
Бутылка белого вина —
Мы оба выпиты до дна…
Думал, что тебя не стою —
Куда мне до тебя простому?
У тебя район «спальный»,
Но ночами не спали мы!

Кружили в танце до утра —
И ты уже почти моя,
После бутылки полусладкого
Эта музыка свела с ума.
Торчал у твоего балкона,
Забыл, как выглядит
Родная мама дома.
Русые волосы,
Белые конверсы…
(HOMIE)

Байо, натянув на руки чёрные кожаные перчатки, дождался, когда в двери войдёт кто-нибудь ещё. Он соблюдал осторожность, возможно крайнюю, и двигался медленно, будто робот. Ему повезло — бабулька, дежурившая сегодня, увлеклась сериалом, и не записала его в журнал посетителей. Когда же, наконец, он отошёл на приемлемое расстояние от стола консьержки, в нём проснулась какая-то странная мандра: шаги стали уверенными, и он сам выпрямился. Зеркальные створки лифта разъехались, пропуская внутрь. В эту секунду Байо увидел в отражении не себя, а какого-то малолетнего хулигана. Ладони чересчур вспотели. Да и хрен с ними! Хрен!

И вот он оказался на восьмом этаже. Длинный коридор, освещенный неярким зеленоватым светом, уходил в обе стороны. Франсуа двинулся вдоль стены. И снова оглядывался через каждый метр. Сердце у него бухнуло где-то в районе горла, мышцы свело, когда он остановился возле металлических дверей с цифрой «Шестьдесят шесть».

Каково это — почувствовать себя хозяином положения? Способным принимать решения и нести за них ответственность? Франсуа Байо и правда был ребёнком. Его внутренний мир не был до конца сформирован, хоть мужчина и пытался убедить всех в обратном. Он был крайне уязвимым, особенно на почве навалившихся неприятностей. Бывает, что тормоза обрываются, как электрические провода в шторм. Бывает, что одним словом можно убить или же возродить из пепла. Бывает, что одно сиюминутное наваждение может затмить собой все предыдущие логические решения. И Байо уже не был уверен в доводе, что «не стоит делать зла другим, пока не убедишься, что сам способен жить по всем правилам». Как там ещё говорится: от тюрьмы и от сумы… что? Не зарекайся? Нет! Беги! Если уже не добегался.

Байо привык жить сегодняшним днём, стараясь не оглядываться в прошлое. Впрочем, сейчас волновало только будущее во всех его проявлениях. Липкое, и до подступающей тошноты, отвратительное ощущение закрадывалось в душу подобно насекомому. У подавляющего большинства отношение к членистоногим одинаково. Это страх. Казалось бы, с чего? Что может сделать букашка? Но подсознание упрямо посылает сигналы в мозг, побуждая немедленно отойти, убрать руку (ногу, голову и другие части тела), закрыть глаза, нос, рот… лишь бы обезопасить организм от соприкосновения с этими древними, а оттого и неприятными, существами. Байо помнил, что как раз Антуан Эго сравнивал воров и взломщиков с тараканами.

В кабинете царила темнота. Байо знал пространство довольно хорошо, чтоб уверенно лавировать между мебелью. Карманный фонарик был очень кстати. Байо достал его и включил, направив луч света себе под ноги. Шпионский детектив просто!

Продвигаясь к письменному столу, Франсуа открывал для себя новые детали обстановки: Антуан, за то время пока они не виделись, успел поменять шторы и несколько шкафов для своих рецензий. Луч света неровно скользил по стенам, уходящим к потолкам красными дубовыми пластинами. Отделка, конечно, на любителя. Байо вспомнил, как однажды сравнил эту комнату с гробом. Эго, помнится, был жутко оскорблён. Когда наконец до стола осталось всего-то ничего, Байо зачем-то направил фонарик на стену, где у Эго висели грамоты и его гордость — портрет, написанный с натуры одним из ведущих реалистов Парижа.

Секунда — и вот уже громадная фигура, будто вылезает из рамы, и нависает на Байо, как тапка над тараканом. Байо зажмурился. Он повторял про себя что-то несуразное, кажется, слова из своей любимой песни. Затем резко открыл глаза — видение исчезло. За эти минуты Байо поседел.

Сейф открылся почти бесшумно. И слава всем богам, что Эго не додумался поменять десятигодичной давности пароль — дату своего рождения. Но и тут всё было не так просто: Франс едва не прошляпил шанс, когда дважды неверно набрал последние две цифры. У Эго просто было два дня рождения. Один — родной, а второй — псевдонимический. Перепутать их — проще простого. Для несведущего человека это вообще покажется невыполнимой задачей — верно распознать, где месяцы и числа поменяны местами. А Байо знал, что настоящий день — это четырнадцатый, а верный месяц — десять отнять два.

На несколько секунд мужчина замер, уставившись на аккуратные стопки документов и купюр. Сколько здесь? Не меньше двух лимонов. Евро. Хорошо, что не рубли. Хотя… Байо некогда весьма доверял российской валюте. Она считалась надежным способом вкладов. В крайне нестабильное время только рубли могли оставаться на плаву. Франсуа, быстро складывая пачки денег в портфель, заметил у задней стенки сейфа ещё одну папку. Он помнил её потому, что эта папка когда-то была гарантией, что Франс вернёт Эго долг. Там лежали его расписка и заверенная нотариально копия на имущество в случае уклонения от уплаты.



Отредактировано: 23.03.2019