Рецепт горького счастья

Глава 27.

Ты так и не смог понять,
Как я люблю тебя,
Но лишь в темноте
Чувства записаны в тетрадь,
Меня не поменять,
И рядом лишь моя тень.
Мама, скажи мне:
Почему так больно?
Раны не зажили,
И ждать осталось сколько?

Глаза краснеют, апатия.
Губы немеют, не от тебя.
Глаза в глаза, но не в твои.
На, моё сердце, на — забери.
Могли бы навсегда, но некогда —
Я буду тебя ждать, я потеряна.
Ты целая Вселенная моя!

Ну, почему ему нравится другая?
Он целует её губы
И к сердцу прижимает…
(GRIVINA)

— Розенкранц, — Антуан поприветствовал дворецкого жестом, когда тот вышел на дорогу, заметив две фигуры. — Заждался? С такси возникли проблемы.

— Мсье Эго, я тут…

Розенкранц резко осекся, столкнувшись взглядом с Колетт.

— … я не стал пока убирать, — мужчина кивнул на бардак на поляне. — Хотел, чтоб вы лично убедились.

Антуан кивнул ему и сразу зашагал к ветхому крыльцу, где лежал, завернутый в тряпичное одеяло, поеденное молью, Адам. Эго присел на корточки, видимо, желая всё же пощупать и осмотреть труп.

Колетт ужаснулась той картине, что предстала её взору. Хоть света было и маловато, но погром можно было оценить и так: на тропинке всюду валялись осколки от стёкол и прочий мусор из развороченного контейнера; скамейка, на которой ещё недавно сидели Эго и Байо, теперь была разобрана по щепкам; даже забор не пощадили — много досок были поломано; с калитки сняли все металлические конструкции; замок на домике пока ещё висел, но планку изрядно потрепали — пытались снять и проникнуть внутрь.

— А вы что здесь делаете? — поинтересовался Розенкранц у Колетт.

— Так получилось, — пожала она плечами. — Да и к тому же, я подумала, что мсье Эго сейчас нужна поддержка.

— Это да, — вздохнул дворецкий, внимательно посмотрев на Колетт, которая была в мужском пальто. — Поддержка — вещь полезная. Что случилось с такси?

— Влетели в яму — машина встала, — пояснила девушка.

— Вы хоть не ранены? — забеспокоился Розенкранц.

— Нет-нет, — сказала тут же Колетт, улыбаясь. Всё же, добрейшей души человек этот Розенкранц. По нему видно, что он и мухи не обидит. И умеет переживать за других. Такие в нынешнее время — большая редкость. — Мы шли пешком. Мсье Эго очень хорошо знает местность.

— Было бы странно, если бы он не знал места, где вырос.

— Когда вы приехали, то никого из этих вандалов уже не было?

— Не было. Ещё бы они дожидались…

— Кто мог такое устроить?

— Вариантов не так много, — вздохнул дворецкий, потирая свою короткую и затекшую шею. — Думаю, что мсье Эго уже всё понял. И разберётся в ближайшее время.

— Любовник его матери, который претендует на часть этого дома? — Тату всё сказала за мужчину. — Верно? Только он так хорошо знает, как и что здесь устроено. И собаку только он мог убить.

— Но другие версии отметать тоже не стоит.

— Других версий, как вы уже озвучили, немного, — нахмурилась Колетт.

— А, получается, вы посвящены? — до мужчины наконец дошло, и брови его поползли вверх. — Обычно мсье Эго ни с кем посторонним подобное не обсуждает.

— Для меня ему пришлось сделать исключение. Я хорошая приятельница Франсуа Байо.

— А-а-а, — протянул Розенкранц. — Теперь всё встало на места. А то я недоумевал, почему хозяин так разозлился на него в последний раз. Но, честно говоря, мадмуазель…

— Тату, — подсказала девушка. — Но можно просто — Колетт.

— Да, спасибо, — смутился Розенкранц. — Так вот, мадмуазель Тату, скажу вам не кривя душой, в последний раз, когда в жизни мсье Эго появилась девушка, то всё закончилось не самым лучшим образом. Осадок до сих пор остался. И насколько я знаю, Байо был замешан в этом.

Колетт прикусила губу, задумываясь. На что он сейчас намекает? Или говорит прямо в лоб, но это она не чувствует подвоха? Розенкранц смотрел на неё таким взглядом, словно метался, наводясь меж двух огней: и хочется, и колется.

— Должно быть, вы пытаетесь сказать, что мне нечего делать рядом с мсье Эго?

— Нет, вы не совсем так поняли.

— Боюсь, что я именно так вас поняла, — Колетт прищурилась. — Только смею вас, господин Розенкранц, заверить — у меня и в мыслях не было лезть в личную жизнь мсье Эго. Я всего лишь помогаю ему как… друг.

Колетт была оскорблена, хоть и понимала, что Розенкранц просто волнуется за душевное здоровье босса. Но, черт побери, разве она давала повод так отвратительно про себя думать? Или, если Эго однажды привел её поздно вечером домой, и она задержалась до утра, означает, что у них что-то было? С какой такой стати?

— Любые симпатии так и начинаются — с дружбы, — сказал Розенкранц. — А вам, женщинам, вообще не нужны предлоги, чтобы перевести дружеские отношения в иные.

— Можете быть спокойным… я не претендую на то, чтобы…

— Не зарекайтесь.

— Боже упаси зарекаться! — Колетт передёрнула плечами. — Я не понимаю, с чего вы вообще взяли, что я и мсье Эго…

— Ну, он доверяет вам, — хмыкнул Розенкранц. — А это уже показатель.

— Показатель чего? — Колетт резко расхотелось продолжать разговор.

— Мсье Эго человек крайне сложный. И если вы думаете, что с бухты-барахты сможете добиться от него взаимности, то я хочу вас предупредить, мадмуазель Тату, потеряете кучу времени. И нервов.