Религия теней

Глава III. И смилостивится Господь

Двери отворились, и в дом вместе с Бадди ворвался гул ветра, прокатившийся по зале душистым цветочным ароматом. Солнечные блики упали тонким кружевом на мраморный пол и сплелись в блестящие узоры.

Бадди сжимал букет пионов в руках настолько крепко, что лепестки опадали прямо ему под ноги, но он ничего не замечал, только широко улыбался и дышал тяжело. Жилет на груди натягивался от сбивчивых вздохов. Ни для кого не было секретом, что Бадди слыл в обществе завидным женихом и был красавцем. В нём удивительным образом сочетались чёрные как смоль волосы и светло-голубые глаза. Если бы Камелия не относилась к нему как к другу и не видела в нём маленького мальчика, с которым когда-то познакомилась, то наверняка бы влюбилась.

– А мы едва успели накрыть на стол. Пунктуальность – наша вторая мать. Доброе утро, Бадди, – Берта кокетливо улыбнулась, поправляя прядь светлых волос, и поднялась из-за стола.

– Доброе утро, Бадди, – не остался в долгу и Джереми. – Рад тебя видеть у нас снова.

Камелия, глядя на друга, думала, что Диана влюблена в него. Ей не нужно говорить об этом, ведь слова иногда ничего не значат, особенно если человек хочет скрыть правду. Всё скажут глаза. Диана всегда холодно держалась в обществе, но как только рядом появлялся Бадди, она менялась. Любовь вдыхала в неё жизнь, и она раскрывалась, как цветок после дождя. Зелёные, как луговая трава, глаза сияли, а жесты становились мягче. Диана впускала в душу любовь, и та, словно прибой, мягкими волнами сметала сомнения и предрассудки, оставляя вместо сердца пылающий факел и надежду. Камелия твёрдо знала: там, где надежда, есть и спасение.

Каждый в этом доме видел чувства Дианы, но только Бадди по-прежнему ничего не замечал или искусно играл роль слепого, а матушка с завидным усердием настаивала на свадьбе. Никто не знал, сколько лет отведено Камелии на обетованной земле, но Берта мечтала увидеть дочь в свадебном платье не на похоронах, а у алтаря.

– Я слышала, что мать Дианы выходит замуж, это правда? – шёпотом поинтересовалась Камелия, как только Бадди удалось вырваться из гостеприимных оков её родителей и сесть рядом.

– Сплетни, приправленные любопытством, как пожар – разлетаются вмиг, – он улыбнулся миссис Крофтон, руки которой кружили над столом, словно птицы, разливая по чашкам чай.

Аромат мяты тонким шлейфом окутал плечи.

– Значит, очередная ложь, – Камелия хмыкнула и посмотрела на друга. – Однажды мы сидели в саду перед домом Дианы, когда её мать вернулась после очередного неудачного свидания. Она сказала, что любовь не имеет никакого отношения к браку.

– А ты как думаешь?

– Думаю, что Дакота Патерсон – несчастная женщина, ведь это наказание – жить без любви. Пусть Господь смилостивится над её душой.

– Я думаю, что важно, не как любовь зародится, а к чему она приведёт. Миссис Патерсон любовь привела к отчаянию.

Родители Камелии наблюдали за ними с благоговением и о чём-то шептались. Матушка знала о чувствах Дианы, но продолжала настаивать на своём, и Камелии приходилось подыгрывать, хоть она и не могла забрать её любовь. От мысли, что Диана может повторить судьбу матери, становилось не по себе.

Бадди много улыбался, и Камелии нравилась его тяга к жизни. Она с детства знала, что жизнь хрупка, словно крылья бабочки. Матушка рассказывала, как смерть забрала её брата из пелёнок и положила в сырую землю, а колыбельную ему пели птицы. Иногда они бывали на кладбище, чтобы навестить Вернона. Зная, насколько смерть близка, Камелия ещё больше любила Бадди за страсть к жизни, которая тлела в нём неугасаемым огоньком свечи.

Сквозь запах ароматного чая вдруг просочилось солёное дыхание ветра, и Камелии привиделось, будто она по пояс стоит в тёмном море. Мокрая ткань платья стала тяжёлой и обвила ноги, словно тугой кокон, а мягкие волны убаюкивали, будто море – заботливая матушка, а Камелия – дитя, которое она без устали укачивает на руках. Нега мягким шёлком опутывала её, как тонкая паутина, пока спокойствие не прервал взгляд карих глаз, смотревших на неё с затаившейся тоской. Море заволновалось, а вода почернела. Запах гнилых водорослей просочился в ноздри.

– Камелия... Камелия, ты нас слушаешь? – тихий взволнованный голос матери вкрадывался в сознание, словно маятник часов. Стрелка на циферблате с раздражающим тиканьем двигалась вперёд, но Камелия чувствовала, что застыла на месте и ноги будто проваливались в топкую вязь илистого берега реки Темзы.

Камелия быстро заморгала, чтобы прогнать морок, и оглянулась, как только мутная пелена спала с глаз: она сидела за столом и чувствовала на себе внимательные взгляды. Липкие, как мёд, удушающие, словно чахоточная болезнь.

Когда наваждение спало, Камелия уловила привычный аромат чая и запах жареной утки, разбавленный пряным ароматом свежего хлеба.

– Бадди, может, расскажешь нам, как вы с семьёй съездили в Уэльс? – Берта аккуратно взяла тост с маслом, чтобы не запачкать пальцы, и улыбнулась, стараясь скрыть волнение.

Камелия знала, что матушка боится сорванного завтрака. Джереми выглядел спокойным, и лицо его не менялось, будь он на церковной службе или дома за семейным столом. «Издержки профессии», – жаловалась Берта и становилась хрупким сосудом, куда стекалось не только её волнение, но и отца.

Вот и сейчас она почти незаметно постукивала вилкой по белому краю тарелки и кусала губы, изредка кидая неодобрительные взгляды на Камелию.

– Матушка, а если Бадди не хочет об этом рассказывать? – Камелия сделала глоток чая, чувствуя, как тепло растекается по горлу, и отставила чашку.

Она ощущала, как в груди поднимается шторм, способный смести всё в округе. Она не знала, откуда он появился, и не могла унять его.