Рентген, Геолог, огурцы

Рентген, Геолог, огурцы

В селе его все звали Геологом. За глаза. Потому что бородатый, хмурый как северная ночь и неразговорчивый. В глаза все больше лебезили, заискивали и лишнего старались не говорить.

Геолог не любил лишнего. Лишних слов, лишних людей в своем окружении, лишних новостей. Он ходил гордый и независимый, заросший, как чеченец, курчавой бородой цвета ржаной хлебной корочки, и плевать он хотел на окружающее его, гудящее как улей, информационное пространство, состоящее из сплетен, домыслов и кривотолков. Это пространство он игнорировал легко и непринужденно, как легко и непринужденно можно игнорировать включенный телевизор. Бубнит там что-то, создает фончик для работы и отдыха, да и бог с ним.

Его не любили, но уважали. Да и не то, чтобы уважали, скорее – побаивались. Побаивались, потому что не знали, чего от него ждать. Человек-загадка. Всегда молчит, точнее помалкивает, слова лишнего не выпросишь, только смотрит пристально черными колючими глазами, словно тёркой шкуру соскребает.

Местные бабенки, завидев его на улице, разом смолкали. Здоровались, низко, в нарочитом подобострастии усаживая обвислые подбородки на монументальные груди. Потряхивали семечками в зажатых кулачках, ожидая, пока Геолог не выйдет из зоны слышимости и не настанет момент, когда можно будет взяться на перемывание его внутренностей.

Геолог прозвал местное «благородное» собрание лавочных кумушек «рентгеном». Озвучил при ком-то из мужиков, да так и зацепилось – рентген и рентген. Подходящее слово. Мужики хохотали по углам под чекушку: Геолог говорит редко, но метко.

Образ жизни, привычки и поведение Геолога много кому в селе не давали покою. Работящий, ответственный, непьющий, себе на уме. Всегда вежлив, опрятен, точен как часы на Спасской башне, минутка к минутке. Грехов за ним не водилось, а если и водились, то о них никто из посторонних не знал. Близких родственников у Геолога не было, а дальние, они на то и дальние, что их и днем с огнем не сыщешь. К тридцати трем годам семьи не создал, баб не портил, ни в чем порочащем не замечался. Зато построил кирпичный дом в четыре окна, усадил его яблонями, вишнями и облепихой, посадил на цепь злющего страхолюдского волкодава, завел трактор, грузовик и легковушку, умел зарабатывать деньги и с умом их тратить. Жил бобылем, никого к себе не подпускал. Служил инженером в линейно-производственном управлении магистральных газопроводов, где ему был положен отменный по меркам села оклад, да плюс подрабатывал. Закупал по окрестным деревням мясо и овощи, ездил в Нижний и сбывал это все по одному ему известным надежным адресам. Половине села вспахивал землю под картошку по весне, выкапывал урожай осенью. В город ездил на грузовике, в поле – на тракторе. Это называлось «калым». Дополнительный приработок. Ни в чем не нуждался, ни у кого ничего не просил, не одалживался и не одалживал. Впрочем, может потому и не одалживал, что кто ж у такого одалживать-то станет?

Шептались по углам: денег у Геолога немерено!

Люди удивлялись: куда? Куда ему деньги? Ни семьи, ни родственников, обеспечивать некого, неужто всё мало?

И только старик Сапожников, бывший совхозский агроном, поглядывал на Геолога одобрительно. Знал: Поляковы без работы сидеть не могут, вот и крутятся. Что отец его, Николай Митрич, тридцать лет на комбайне отъездивший, царствие ему небесное, что сам Женька - люди работящие, исконно к земле привязанные, к труду, к созиданию, а не созерцанию. Не деньги его заботят, а желание трудиться и приносить пользу людям и себе. А что пока некого обеспечивать, так то плохо, конечно, но дело-то поправимое, какие его годы? Возраст Христа! Такого-то жениха вмиг с руками оторвут, лишь бы поманил… Сапожников и сам Полякову не удивлялся, и другим пытался про него втолковать, да все зря. Умных людей редко когда слушают.

А Геолог манить к себе никого не собирался, ему и так как есть было уютно. Его никто не трогал, он никого не трогал. Дом стоит, работа идет. Ну а для особенных нужд, когда приспичит, в городе наезжал он к двум «хорошеньким», как они их называл. Одна – Катя, дважды вдовочка, чуть постарше его, схоронившая сначала «афганца», преставившегося от пьянки, потом бизнесмена, погибшего в аварии. Вторая – не особенно умная, но добрая Наталья, медсестра кардиологического центра. Ни той, ни другой Геолог не грезился в качестве супруга, ни та, ни другая не тянули его в ЗАГС, и за это только уже можно было их любить… Что Геолог и делал. По расписанию и с большим удовольствием.

Сельских баб он сторонился. Замужние – чужой товар, а те, которые свободные – лучше б на глаза не попадались. И на характер злые, и в уме три копейки вместо мозгов. Не все, разумеется, но каждая вторая из них точно. Попробуй с наскока в них разберись. Бабьё – народ хитрый. Не успеешь ступить, увязнешь по уши. После – не вырвешься, хоть испинайся весь. А вырвешься – так потом не отмоешься. Слухи пойдут, шептания за спиной. Неприятно. В деревне грязь гуще прилипает, чем в городе. В городе до тебя дела никому нет, а в деревне каждый проходящий - в твоей кровати третий и в делах советчик. Разбираться в ситуации никто не будет, выведут на лбу клеймо, и иди, гуляй, отсвечивай. Какую славу себе сослужишь, с такой и помирать ляжешь. Деревенский люд до сплетен быстрый, до скандалов памятливый.

Одним словом, без обязательств жилось как-то спокойнее.

До поры до времени.

Слух о том, что двадцатилетняя Юлька Малахова переехала жить к Геологу, облетело село быстрее Гагарина вокруг Земли, и шуму наделал не меньше.

Рентгенкабинет интенсивнее заработал языками. Монументальные груди мгновенно покрыл слой семечковой шелухи, слетаемой с проворно мельтешащих губ. Вот это новость! Геолог и Юлька! Тринадцать, прости Господи, лет разницы! Ничего себе кунштюк! Наши бабоньки ему не милы, за девку взялся. За сироту обездоленную! Потешиться захотелось! А может, нажиться? У девки-то наследства-то целое хозяйство осталось…