Репка.

Репка.

  Жили были дед да баба, но не было у них курочки Рябы. Зато имелся огород, от ворот и до ворот. И чего там только не было, - ничего не было. Одна репка посередине, зато такая большая, что даже огромная. Со всей деревни приходили смотреть и показывать пальцем. 
 Так и выросла, у всех на виду. Подошло время урожая. Вышел дед, схватил, тянет-потянет, а вытянуть не может, - не вынимается. Осерчал старик от обиды на свои немощные руки, на слабосильные ноги. На шум вышла из избы баба, а дед и на неё орать стал. Когда охрип, стали тянуть вдвоём. 
Дедка за репку, бабка за дедку, за его тощие бока. Тянут-потянут, а ничего не выходит, не отдаёт Земля урожай. Взмокли, а репка не шелохнётся. Зато старик с каждой попыткой улыбается всё сильнее, и скоро от смеха и стоять не может, ложится прямо на землю, чуть ли не в грязь. 
 На этот раз рассердилась и бабушка, а дед даже заплакал, так его разобрало. Баба уже и ругаться устала, примолкла (она опасалась сумасшедших), а дед откашлялся и говорит человеческим голосом, вернее его остатками: 
 - Не бери меня за рёбра, я от этого слабею. 
 - А за что мне тебя брать, старое ты коромысло, - взорвалась бабуля. 
 - За «талью» бери. Крепче будет и для меня спокойней. 
 - Всю жизнь вместе прОжили, а не знала, что у тебя «талия». 
 Тут и баба покатилась, смешно ей показалось. А дед, глядя на подругу жизни, опять ослабел. Лежат они рядом и гогочут. На шум явилась внучка - белая ручка. Посмотрела и опять ушла. Решила не мешать, потому что знала - смеяться полезно. 
 Когда во дворе стихло, вышла, проверить не стало ли кому плохо. Дед сидел на камне, скручивая козью ножку, баба лежала рядом, без движений. Внучка кинулась, но дед остановил. 
 - Не трогай, пусть спит. Она со сна всегда добрая. А то встанет ни свет, ни заря, потом весь день зевает и на людей кИдается. 
 Внучка села рядом. Дед козью ножку закурил, внучка в зеркальце макияж проверила. Она была уже взрослая, хоть и внучка. 
 - Ну что деда, у меня электричка в три пятнадцать. Давай что-нибудь делать. 
 Стали бабку будить, а она не будится. Лежит как спящая красавица, улыбается во сне, и как грудной младенец слюни пускает. Испугались тут все, дед козью ножку бросил, заплакал в рукав, коза перестала бекать, глаза вытаращила, внучка крашеный ноготь сломала, кошка колбасу бросила, собака в будку забилась и завыла. А с бабушкой никаких изменений, - прежняя улыбка и бесчувствие... 
 И видит она сон про белого быка. Сама знает, что её ждут, а сделать ничего не умеет. 
 - Белый бык, не снись. Ждут меня, пора мне... 
 -Бу-у-у-д-у, отвечает белый бык... 
 А дед умный был, каждую неделю по две газеты прочитывал. Лёг на землю рядом со старухой и говорит: 
 - Я сейчас засну, встречусь там с бабушкой и разбужу. 
 Лежит, а сон не приходит. 
 - Эх, зря я выспался намедни. 
 Внучка тоже легла. 
 - Может у меня получиться, мне всегда спать хочется. 
 Собака вытянулась, лапой нос прикрыла, кошка развалилась, хвостом укуталась, куры присели. Всё лежат, спящих изображают. Одна коза ходит вокруг, тревожным колокольчиком звенит. 
 Проснулась бабка, а все вокруг валяются. «Наверное, случилось что!», - подумала она и побежала за милицией. Выскочила на дорогу, а милиционер вот он, на машине едет, сейчас скроется. Припустила бабуся, едва догнала. 
 Затормозил милиционер, чтобы дорожного происшествия не случилось, а баба никак остановиться не может, чуть мимо не пролетела. Милиционер из машины вышел, и даже фуражку снял. 
 - Что случилось, - спрашивает. 
 - Ничего не случилось, - отвечает заслуженная пенсионерка, - только мои все лежат. 
 - И мои лежат. Рано ещё, - не удивился милиционер. 
 - Ты не понял. Мои во дворе лежат. 
 - Закаляются что ли? 
 - Нет, прямо на земле. Дышат, но неживые. 
 Милиционер за ухом почесал, фуражку одел, и как кинется. Они всегда так делают, если тревога. То стоят как вкопанные, то бегут куда попало. Вот и этот, вскочил в кабину и по газам. А газов в машине выше крыши, бабка за ним, но куда там, такая скорость в двигателе. 
 Доехал, почти на ходу выпрыгнул, кобуру расстегнул, прицелился. А стрелять не в кого, - все свои. И не лежит никто, все по двору ходят, в укромные места заглядывают. А укромное место во дворе одно - под крыльцом. Вот и стоят, под крыльцо смотрят. 
 - Что у вас происходит! 
 - Бабушка у нас пропала, - отвечает дедушка, а сам, можете себе представить, вовсе не грустен. - Не видели случайно. 
 Милиционер фуражку почесал, за ухом поправил. 
 - Случайно видел. Вон она, по полю скачет. 
 Посмотрели на поле, и действительно их родная бабуся мчится. Платок развевается, земля содрогается, рука кулак показывает. Прям Чапаев, только без боевого коня, и вместо казацкой шашки в руке сотовый телефон, предпоследняя модель. Дедушка увидел ненаглядную, и почернел от радости. 
 Прибежала, а сказать ничего не может. Дыхание перехватило, одни согласные в алфавите остались. Схватилась за форменную портупею: 
 - Ч..т..ж..т..п..д..д ... 
 - Не гони. Я на тебя протокола не пишу. 
 Стоит бабушка, успокаивается, наклоны делает, приседания, чтобы постепенно, без вреда. В конце бег на месте и водные процедуры. После душа вышла вся такая бодрая, моложавая. Дед посветлел, с бабкиного платья соринки выщипывает, а она встала перед стражем порядка, рукава закатала: 
 - Что же ты не подождал. У меня ведь сердце больное и ноги не ходят. 
 - Куда мне тебя, у меня в машине двенадцать человек. 
 Посмотрели, и действительно двенадцать, и все милиционеры. Лежат как селёдки в бочке, в окна одни сломанные фуражки заметны и приплюснутые к стёклам носы видны. 
 - Дай команду, пусть выйдут, - запричитала бабка. - Мне на них смотреть больно. 
 - Не стоит, им потом обратно не влезть. 
 Тут внучка всех на место поставила: 
 - Айда,- кричит,- репку тянуть. 
 - Даёшь! - заревел дед и бросился. Упал сначала, но скоренько поднялся и пример другим показал. Бабка за дедку, внучка за бабку, потом собака, кошка. Всё как положено. А в конце милиционера поставили, хотя он пробовал улизнуть. Преступления, мол, вокруг совершаются, а раскрываемости не происходит. Едва уговорили. Только за кошкой не захотел, за внучку уцепился. Сказал, что так он будет тянуть успешнее. 
Тянут-потянут - не вытягивается. Сначала поддаётся, но потом на место становиться, как на резиновой привязи. Мучились-мучились, решили перекур сделать, - разошлись. Кто присел, кто прилёг, милиционер от внучки отлипнуть не может, сердится, что работу остановили. Но дед ему кривой кулак показал и вставными зубами щёлкнул. Обиделся, хотел уйти, но его парашютной стропой к репке привязали. Сидит, протоколы задним числом заполняет. Задумчивый такой, - не знает где запятые нужны, а где восклицательные знаки необходимее. 
 Тут мышонок из любопытства на ногу ему и прыгнул, не понял, что перед ним живой милиционер. Если сказать, что живой милиционер не любил мышей, это равно как ничего не сказать. Он их и ненавидел, и боялся, и просто с ума сходил, когда видел не в телевизоре. А в паспорте у него, между прочим, было написано: «Мышкин Николай Трофимович» Можете себе представить иронию судьбы. 
 Увидевши этого зверя прямо у себя, прямо на ноге, он так рванул, что и парашютные стропы не выдержали. Никто не опомнился, а милиционера и след простыл. Осталась лишь фуражка да недописанный протокол. Дед поднял листок, одел очки и прочёл: «Сим сообщаю, что...». Больше ничего не было. «Наверное, эта бумага не очень важнА» - решил дедушка и оставил документ себе, на случай «козьей ножки». 
 Тут внучка снова всех к жизни вернула: 
 - Гляньте,- кричит,- на нашу репку! 
 И все увидели, что лежит она на боку, вся вынутая. Это милиционер, убегая, развил такой момент силы, что и сама Земля не удержалась от смеха и отпустила. Но из песни слОва не выкинешь, даже если оно на стихи и не похожее. 
 Лежит репа посреди двора, и такая вся огромная, что даже большая. Со всей деревни пришли смотреть. Смотрели и показывали пальцами. Тут и сказке конец.