Реверанс судьбы.

Часть 1. За семью печатями. Пролог

Первая робкая нота тихонько рассыпалась в уютную тишину музыкального салона, легкая, как дуновение летнего ветерка, совсем не похожего на стенающую за заиндевевшими стеклами вечернюю вьюгу. Эту суровую повелительницу зимы, гнущую ветви непокорных деревьев, заметающую для одиноких потерянных путников дорогу к желанному родному огню. Всего лишь исчезающий звук, простой и незатейливый, словно до боли желанное прикосновение к тающему в пустоте детству.

Тонкие изящные пальчики, с привычно уверенной мягкостью, скользили по податливым клавишам, рождая почти позабытую мелодию. В ее чарующей прелести еще не была слышна седая метельная круговерть, а лишь ласково раздавались нежные кружевные звуки раннего снегопада. И не было в том ничего сложного или дурного, только крохотные ледяные кристаллики, сверкающие вестники холодного волшебства. Да ноты, ласково и тягуче сменяющие друг друга, удивительно вторя хрустальным танцующим звездочкам, укрывающим далекое небо.

Ритм взволнованно колотящегося сердца молодой девушки, сидящей за старым роялем, сбивался, доверчиво сплетаясь с бархатной паутиной, раскинутой мягкими снежными крыльями за стеклами уютно протопленной комнаты.

- Доктор сказал, что рана не внушает серьезных опасений для жизни, но способна доставить немало проблем в дальнейшем, - голос ближайшей подруги и неизменной советчицы заставил Лидию оторваться от задумчивого порхания по клавишам черно-белого полотна.

- Я никогда не желала ему зла, - оборвав с сожалением замерший аккорд, княжна Оболенская резко поднялась с места, сделав несколько шагов в сторону покрывшегося затейливыми узорами окна, за которым свирепствовала разыгравшаяся буря, - но Серж предпочел не замечать очевидных вещей.

- Граф оказался не в меру обидчив и ревнив, - невозмутимо пожала плечами мадмуазель Разумовская, - инцидент не стоил даже выеденного яйца, а наследник Алексея Григорьевича усмотрел в нем предательство и намек на измену.

- Я не стала перечить желанию Михаила и приняла предложение герцога Карлайла, - помолчав, негромко выговорила девушка, напряженно вглядываясь в наступившую темноту.

- Полагаю, ты говоришь это не всерьез, chère, - в свою очередь, поднимаясь с уютной софы, воскликнула Дарья.

- Император разгневан, и даже его привязанность к семье Репниных не в силах этого изменить, - бесцветно продолжила княжна, - я не могу позволить маменьке – принять на себя этот позор.

- Но сделаться супругою человека, одержимого столь тяжким недугом, что он не противиться более чем странному брачному соглашению, в конце концов, не более ли беспечно? – приближаясь к подруге, взволнованно спросила мадмуазель Оболенская.

- Я никогда не смогу обрести свое счастье с Александром, - обернувшись, Лидия пристально посмотрела в знакомые ясные очи, - он не простит мне случившегося с Сергеем. А герцогу необходим формально благовидный союз, дабы унять глупые сплетни и пересуды. Лучшей участи сложно пожелать.

- И ты согласишься на брак, не способный тебе принести радости материнства и разделенного чувства? – пытливо поинтересовалась Дарья Александровна, слывшая в свете особой чрезвычайно неутомимой и настойчивой.

- Я довольно искала любви, чтобы вновь полагать это вероятным, - чуть резче, чем ей хотелось, откликнулась Лидия, - и теперь лишь хочу избавления от постылого осуждения и сочувствия. Даже если для этого мне придется оставить родных и Петербург.

Красивый серебряный подсвечник чуть качнулся в сторону, очевидно рука, только что опустившая его на низкий туалетный столик у кровати, предательски дрогнула. Молодой человек, пристально вглядывающийся в лицо больного, доверенного его заботам около полутора месяцев назад, отнюдь не испытывал радужных прогнозов по поводу несчастного отпрыска знатного семейства, волею случая ставшего пленником этих холодных покоев.

Рассеянный взор мимолетно скользнул по весьма и весьма скромных размеров спальне, если так можно было именовать это непрезентабельное помещение, в коем едва хватало места для уродливой формы комода, стула и давно прогоревшего камина. Последний, к слову сказать, был выкрашен в обыденный белый цвет и мог похвастать разве что более или менее сносным металлическим ограждением. О положенных для такого рода пациентов шестнадцати градусах тепла в комнате не моглось и мечтать, единственным средством обогрева оставалась остывшая каменная бутыль с когда-то горячей водой. Машинально отметив покосившейся умывальник и тяжелые бархатные портьеры, свисавшие с облупившегося карниза, доктор отчетливо тяжело вздохнул.

Помимо всяческого на то пожелания, юноша сделал шаг к маленькому платяному шкафу, покрытому черным лаком, дабы взять стоящий на нем графин с водой и стакан. Крохотное зеркало, висящее посереди стены, не отчетливо отразило его искаженное судорогой отчаянья лицо.

О, да, в подобном приступе неподвластной сердцу хандры он не пребывал еще никогда. Даже в пору служения в благотворительной больнице Святого Георгия, существовавшей лишь на добровольные пожертвования горожан и не имевшей никакой государственной поддержки. Но и там больным позволяли дышать свежим воздухом и тщательно следили за обязательностью прогулок.

Еще один тяжкий вздох огласил спальню. У него не было выбора, вне зависимости от яростного голоса совести, не дающего спать по ночам. Тот, кто прислал его сюда, был его наставником, именно он дал неопытному ученику приют в своем доме и доступ к личной библиотеке. Увы, все благочестивые мечты о собственном семейном гнезде в каком-нибудь респектабельном районе и частной практике рассыпались в прах. Стали невозможными в тот день, когда мистер Грин слег с очередным приступом подагры и более не смог посещать своего больного лично. Ныне он и вовсе лежал в горячке, без особой надежды на скорое выздоровление.