Роза ветров

Глава 1

Март всегда казался Молли странным временем. Слишком холодный, слишком тесный, слишком неприкаянный. Скованный, по-зимнему темный, сдержанный и бесцветный, но, в отличие от предшествующих января и февраля, – на взгляд Молли, неоправданно, – жизнерадостный. Впрочем, определения можно подбирать бесконечно; на данный момент в ее сознании лидировало одно, и оно могло бы выразиться в одном-единственном слове: скучный.

Думая об этом, Молли грустно улыбалась. Если бы ее спросили – ну, так, давайте представим, что кому-то было бы интересно, и этот кто-то усадил бы ее перед толпой… ладно, перед комиссией, состоящей из умных специалистов по неизвестно чему, и предложил бы честно ответить на вопрос о том, что с ней не в порядке, – она бы сказала примерно следующее:

– Ваш вопрос не имеет смысла, господа. Потому что со мной не в порядке практически все. Нет резона перечислять – придется шаг за шагом пересказывать всю мою предыдущую жизнь, а это вам наверняка не понравится, потому что займет слишком много времени и, в особенности, ваших бесценных сил, а у каждого из вас, я знаю, есть тысяча причин поскорее закончить со мной.

С недавних пор Молли все чаще казалось, что окружающим хотелось поскорее закончить с ней. Не то чтобы это желание сильно ее задевало или ей важно было быть в центре всеобщего внимания, но все равно это было обидно.

Впрочем, и вполовину не так обидно, как осознание того, что в свои двадцать семь она, кажется, окончательно перестала видеть в своем существовании хоть какой-то смысл.

Кажется, считать жизнь осмысленной – это обязательно, не так ли?

В этом месте Молли переставала улыбаться, зябко обхватывала себя за плечи и устало опускала глаза.

Поздними зимними вечерами, когда до весны еще оставалось довольно много времени, и гнусавый шепот лондонского марта лишь брезжил где-то далеко, не достигая стен ее одинокого жилища, в котором редко бывали гости, а еще реже – хорошее настроение, Молли периодически представляла себе невидимый совет, расположившийся перед ней на уютных бархатных сиденьях, словно в кинотеатре, и терпеливо выслушивающий ее очередной монолог.

«… Взгляните вокруг. Все люди о чем-то переживают. Все чем-то заняты. Работают, играют, учатся, борются, сражаются, выигрывают, ошибаются, плачут, смеются, занимаются любовью. Приезжают в Лондон, бегут в пригороды от несчастной любви, пьют чай, играют в крикет, совершают преступления. Попадаются иногда. И только я, как разрядившаяся батарейка, лежу, никому не нужная, в пыльном ящике стола. Впрочем, даже у разрядившейся батарейки есть преимущество передо мной: в отличие от вашей покорной слуги, она когда-то приносила пользу».

В этом месте ее глаза обычно делались влажными, но не настолько, чтобы заплакать, – так, лишь осторожно намекнуть на слезы, тихо, в духе побочной линии в музыкальной теме.

«Любой человек, куда ни глянь, чем-то озабочен, даже нищий на площади, – продолжала она, – любому есть к чему стремиться и есть что оплакивать. Им есть куда двигаться и есть откуда идти. Лишь я не вижу во всем этом никакого толку».

В этот момент, по замыслу Молли, в группе слушающих должен был пробежать встревоженный гул, который продолжался бы несколько минут, пока кто-нибудь (предварительно посовещавшись с соседями и значительно кивнув головой), не решился бы задать вопрос:

– Но чего же вы хотите, Молли? Не может быть, чтобы вам ничего было не нужно. Или вы боитесь неудачи?

Здесь ей следовало понимающе усмехнуться и, как следует взвесив предложенный аргумент, выложить свою лучшую карту на стол.

У Молли не было сомнений, что именно с этого момента и ни секундой раньше она позволила бы себе по-настоящему разойтись.

«Неудачи? Ах, неудачи?! Вы считаете, это правильное слово для того, чтобы описать то, что со мной происходит или происходило всегда, сколько я себя помню? (Выпрямленная спина, высокомерный взгляд). Хорошая попытка, спасибо. Но я полагаю, что «неудача» – это все-таки слишком слабо сказано».

Добравшись до этой части своей пламенной речи, Молли буквально видела, как жестко и уверенно припечатывает интервьюеров своими звонкими и справедливыми словами.

«Я, как липкая бумага для мух, притягиваю неприятности, – преисполнившись вдохновения, вела она дальше. – Всю мою жизнь было именно так. Не помню ни одного случая, когда бы мне повезло. Когда бы я знала, что я нужна кому-то. Впрочем, возможно, я просто неправильно понимаю ситуацию: возможно, в этом и состоит мое предназначение – будто пылесос, всасывать проблемы, чтобы другим было легче дышать».

На финальной фразе запал заканчивался, на Молли наваливалась тоска, и она начинала плакать. Прорыдав оставшуюся часть вечера и окончательно убедившись в собственной никчемности, она засыпала глубоким спокойным сном.

Поутру Молли обнаруживала себя усталой, несчастной и потерянной, от мудрого консилиума в голове оставался единственный мерзкий голос, который шипел что-то про вред безделья и кризис среднего возраста, и все грозило повториться снова. Исключение составляли дни, когда в Лондоне объявлялась ее лучшая подруга Элла, с которой они познакомились во время учебы в университете. У Эллы был непробиваемый характер и специфическое чувство юмора, – может быть, поэтому она была единственной, кому удавалось ненадолго вывести Молли из состояния привычного уныния и, по ее собственным словам, «как следует прочистить от мусора твой пылесборник, раз уж ты у нас такой пылесос».

Процесс очищения проходил в долгих прогулках по лондонским набережным, паркам и мостам, иногда спонтанно начинался в театрах и скверах, но чаще всего активизировался в маленьких ночных барах, где они порой просиживали до утра.

В один из вечеров, когда они сидели за столиком в полупустом кафе, медленно потягивая безалкогольные коктейли и лениво рассматривая немногочисленных посетителей, как и они, очевидно, выбравших это место не столько за его привлекательность, сколько за м-м-м… концептуальность и отдаленность от центра города, с его блеском, сувенирной радостью и суетой, Молли, вяло вращая соломинкой в стакане, как раз собралась попросить счет и предложить отправляться по домам, когда Элла, покопавшись в сумочке и убедившись, что в очередной раз не может отыскать ключи от квартиры, раздраженно сказала:

– Слушай, Молли, я знаю, ты устала, тебе одиноко и все такое, но, в конце концов, это не повод раскисать. – Она снова порылась в сумке и извлекла на свет божий мобильный телефон, на экране которого тут же высветилось: «Джордж – 5 пропущенных вызовов». Элла закатила глаза. – Наоборот, ты даже можешь извлечь из этого пользу, – она сделала пару глотков из своего стакана и, поморщившись от терпкого вкуса, выжидательно посмотрела на подругу.

– Пользу? И какую же? – Молли даже не подумала отвлечься от своего захватывающего занятия.

– Да какую хочешь. – Элла явно не собиралась сдаваться. Молли вспомнила, что несколько лет назад, по окончании университета, она пошла на какие-то курсы по психологии, после чего в ее лексиконе появились слова «психическая устойчивость», «личностная целостность» и другие наукообразные термины, которые, впрочем, ею никогда не использовались в их совместных вылазках. За что Молли, надо сказать, была Элле искренне благодарна. Тот факт, что в этот вечер за их столиком впервые запахло жареным, говорил о том, что ситуация действительно критическая.

Молли оторвала взгляд от стакана.

Элла сидела, откинувшись на спинку стула, и задумчиво вертела в руках мобильный телефон. Молли вздохнула и постаралась придать своему лицу заинтересованное выражение.

– Попробуй… не знаю, писать о своих чувствах. – Элла взглянула на экран телефона, на котором снова высветилось: «Джордж», и, не дожидаясь, пока зазвучит рингтон, сбросила звонок. – Начни дневник, разговаривай сама с собой, заведи блог.

– Чем мне поможет гребаный блог в Интернете? – подперев щеку рукой, Молли снова опустила взгляд в стакан и принялась выводить соломинкой причудливые узоры на поверхности напитка.

– Откуда я знаю? Будешь писать обо всем, что с тобой происходит. Говорят, это помогает справиться с чувствами, – с едва скрываемым раздражением сказала подруга.

Следующая фраза возникла сама собой и выглядела так, словно Молли всегда носила ее внутри и лишь сейчас – под действием чужого вопроса и собственной усталости – выпустила на свободу.

Молли медленно подняла глаза и посмотрела на Эллу.

– Со мной ничего не происходит.

***

– Мне кажется, вы собираетесь сделать глупость.

Молли, стоявшая на краю моста Сомерсет с обратной стороны перил, крепко взявшись обеими руками за поручни и глядя на черную воду далеко внизу, вздрогнула и подняла голову.

Мягкий бархатный баритон, произнесший эти слова, звучал негромко, но эта видимая (слышимая?) деликатность сполна компенсировалась уверенностью, с которой они были сказаны. Молли оторвала одну руку от парапета, запахивая воротник пальто, и медленно обернулась на звук.

Хозяин голоса стоял менее, чем в метре справа от нее, легко опираясь одной рукой о перила моста, другую держа в кармане. В свете ночных фонарей, бьющем ему в спину, незнакомца трудно было разглядеть: Молли удалось различить лишь некоторые детали – черный длинный плащ, встрепанные волнистые волосы, поднятый воротник.

Несколько секунд Молли внимательно рассматривала его, ожидая, что он скажет что-нибудь еще, но незнакомец молчал. Тогда она, решив, что случайный прохожий, увидевший девушку, собравшуюся броситься с моста, и остановившийся ради очистки совести, не стоит ее внимания, отвернулась, пожав плечами, и снова сосредоточилась на созерцании реки.

То, что самоубийство – естественный и логичный итог ее нелепой жизни, которого она в продолжение длительного времени не видела исключительно по причине собственной трусости, Молли поняла относительно давно. С теорией у нее всегда было все в порядке, этого не отнять. Но вот реализовать свои умозаключения на практике и воплотить идею о самоубийстве в жизнь все как-то не удавалось. Молли, которая давно уже перестала верить в то, что любое из ее начинаний способно достичь успешного завершения, поначалу списывала это на свою природную невезучесть (перебрав множество способов покончить с собой и сходу отметя требующие использования огнестрельного оружия, выбрасывание из окна и повешение и остановившись на эстетичных и цивилизованных таблетках или утоплении, она в конце концов, предпочла последнее), поскольку каждый раз, когда она собиралась отправиться на один из лондонских мостов и свести, наконец, счеты, со своей однообразной жизнью, что-нибудь случалось – то шел проливной дождь, так что даже высунуть нос на улицу было страшно, то оказывалась закрытой нужная станция метро, то звонила соседка, отправлявшаяся в путешествие и просившая присмотреть за ее котом. В результате, лишь спустя месяц после того, как она приняла необратимое решение, у Молли появился шанс реализовать свой план.

И вот теперь ей снова помешали.

Молли нахмурилась и, сцепив зубы, посмотрела на воду. Наверняка холодная. Она чуть заметно передернула плечами. Ерунда. Нельзя позволять обстоятельствам брать верх над собой. Ей плевать на холод, плевать на то, что до воды не меньше четырех метров, и на незнакомца, который…

Который стоит сзади и, похоже, не планирует уходить.

– Чего вы ждете? – низкий голос был преисполнен презрения пополам с сарказмом. – В это время года едва ли стоит тратить время, рассчитывая, что река потеплеет, а я что-то не вижу машин для подогрева воды.

Молли вспыхнула, резко откинувшись назад. Развернувшись к незнакомцу, она свирепо посмотрела на него. Досадным было не столько то, что он угадал ее мысли, сколько ощущение собственной беспомощности перед по-прежнему мучившими ее сомнениями и ужасом неизвестности.

– Не пойму, зачем вам это, – светским тоном, словно они беседовали в теплой уютной гостиной, продолжил незнакомец. – Непохоже, чтобы вы были покалечены, физически неполноценны или неизлечимо больны. – Он не спеша облокотился на поручни, и его профиль на мгновение оказался в полосе света, но тут же пропал. – Мысль о том, что вы разочаровались в жизни, и тому подобную чушь я бы тоже сразу отбросил, – мужчина наклонил голову и пристально посмотрел на Молли. На секунду у нее возникло ощущение, будто она является диковинным препаратом на столе азартного исследователя, целиком поглощенного поиском ответов на глобальные вопросы бытия. Но это ощущение сразу же исчезло, поглощенное его следующими словами:

– Так как неудавшиеся отношения и сантименты также можно смело исключить, остается только одно – ваша непроходимая тупость, – радостно завершил незнакомец и, выпрямившись, с чувством выполненного долга умолк.

У Молли буквально глаза полезли на лоб.

Нет, это невозможно. Всему есть предел, подумала она. Невезучесть невезучестью, но когда вместо того, чтобы спокойно покончить жизнь самоубийством, ты вынуждена стоять на холодном мосту и выслушивать оскорбления, это уже переходит границы всякого терпения.

– Что вы себе… – переступив с ноги на ногу, гневно начала она.

– Только так можно объяснить желание выбросить лампочку, которая еще работает, – безапелляционно перебил незнакомец. – Наглое расточительство. – И зачем-то добавил: – Не переношу этого.

– Лампочка перегорела, – сквозь зубы ответила Молли, сама не зная, для чего ему отвечает, и покрепче сжала руки на поручнях. Мужчина скептически хмыкнул, затем, прежде, чем Молли успела что-либо сообразить, ее правую руку накрыла горячая ладонь, согревая побелевшие от холода костяшки пальцев.

– Если так хотели покончить с собой, надо было выбрать что-нибудь более театральное, – мягко сказал мужчина, – Тауэрский мост или мост Блэкфрайерс. Было бы где развернуться. – Он помолчал. – Если хочешь поразить зрителя, будь добр тщательно выбрать сцену, – по его интонации невозможно было определить, были последние слова странным парадоксальным советом или обычным издевательством. – А вы скукожились здесь, как какая-нибудь скучная дебютантка.

– Я... – Молли высвободила руку и неловко вытерла слезы, текущие по щекам, – я и в самом деле дебютантка, – горько сказала она. – Это моя первая попытка.

– И оттого не менее идиотская, – категорически отрезал незнакомец.

Молли принялась откровенно всхлипывать.

– Послушайте, – мужчина прислонился правым боком к парапету и скрестил руки на груди. Казалось, он больше не пытался утешить ее, и его захватила какая-то более увлекательная идея. – Я могу предложить вам решение.

Ветер взъерошил его волосы, придавая облику мужчины необъяснимой таинственности и легкого озорства. Молли внезапно представилось, что перед ней не человек, а некто… ну, кто-то вроде волшебного помощника, какой-нибудь рыцарь или страж моста.

Ага, гляди, еще плату потребует. Молли мысленно дала себе пинка. Нашлась госпожа, королева ночи. Она вновь ухватилась покрепче за поручни и недоверчиво посмотрела на него.

– Какое такое решение?

– Уж точно лучшее, чем стоять здесь, жалеть себя и ждать, пока вода Темзы поднимется, чтобы поглотить вас, – фыркнул незнакомец.

– Знаете что? – Молли набрала побольше воздуха в грудь и обиженно запыхтела.

– Знаю, знаю, – его голос опять зазвучал насмешливо. – И вам тоже расскажу, если вы соблаговолите перелезть обратно через эти глупые перила и пойдете со мной.

Мужчина отошел назад и поклонился с наигранной галантностью.

– Почему это я должна пойти с вами? – опешила Молли. – А, это у вас такой способ находить себе девушек, – предположила она и тут же прикусила язык, поняв, какую глупость сморозила.

– Девушки – не совсем моя сфера, – будто и не заметив ее оплошности, поморщился мужчина.

– Парни? – подняла брови Молли. Она решила, что после всего сказанного терять ей уже нечего.

– Спасибо, не заинтересован, – в тон ей ответил ее собеседник. Даже в предрассветных сумерках было видно, как сузились от сдерживаемого смеха его глаза.

– Это сейчас нормально, – не удержалась от подколки Молли.

– Я знаю, – спокойно ответил незнакомец. – Так вы идете или нет?

Молли повернула голову, устремив взгляд вдаль, туда, где просыпающийся залив встречал первые мелкие катера и грузовые баржи, следя за тем, как гаснут ночные огни и сквозь утренний туман проступают очертания города, и скорее почувствовала, чем поняла, как в мартовском воздухе рождается нечто, чему она пока не могла дать названия, но что определенно имело смысл рассмотреть и попробовать на вкус.

– Да, – медленно сказала она, – если только вы ответите мне зачем.

Холод занимающегося утра упрямо пробирался под кожу, грозя через несколько часов обернуться внезапной затяжной простудой.

– Затем, что у вас неплохой потенциал, – вкрадчиво сказал мужчина. – И было бы полным идиотизмом с моей стороны его не использовать.

Молли нахмурилась, очнувшись от своих мыслей.

– Потенциал к чему? – на ее памяти впервые кто-то отозвался о ней в том духе, что она на что-то способна. Нет, ее хвалили и родители, и работодатели, и школьные учителя, не говоря уже о преподавателях в университете. Но это были обычные, банальные похвалы, сродни политическим колонкам в прессе. Разве кто-то на самом деле станет обращать внимание на подобное?

Впрочем, дело было не в похвале как таковой. Вовсе нет. Молли умела и успешно отличала дежурные комплименты и заслуженные слова одобрения от… от чего-то особенного. Прищурившись, она внимательно посмотрела на незнакомца. Никто из ее близких, из тех, с кем она работала или училась вместе, никогда не говорил о ней таким тоном.

Как будто в ней было что-то невероятное.

О чем она сама никогда не догадывалась.

Молли моргнула и протянула незнакомцу правую руку.

– Падать, надеяться, рисковать, – горячие пальцы снова обхватили ее ладонь, поддерживая и унимая дрожь, – опускаться на самое дно и подниматься на поверхность. Ну, и находить проблемы, конечно. Практически идеальный набор.

– Для цирка, – помимо воли вырвалось у Молли.

– Почти угадали, – кивнул мужчина. – Ну что, вы идете? – он провел по волосам второй рукой, одетой в черную перчатку.

– Так вы что, клоун? – ехидно спросила Молли, опираясь на его ладонь и осторожно перелезая через ограду моста.

– Хорошее определение, – оценил незнакомец. – Многим моим знакомым понравилось бы. Но об этом долго рассказывать, а я голоден и хочу курить. К тому же, вы замерзли, а больная и немощная партнерша мне ни к чему. Налицо, как минимум, три причины поскорее оказаться дома.

Он поправил украшающий его шею дорогой синий шарф и, сделав ей знак следовать за ним, двинулся вперед.

Молли вздохнула и пошла рядом, стараясь поспевать за его быстрым шагом.

– И куда же мы… – негромко начала она.

– Как вас зовут? – не сбавляя темпа, осведомился мужчина, чуть обернув к ней лицо, давая, наконец, возможность как следует рассмотреть его.

– Молли… Молли Джейн Хупер, – ответила она, пытаясь справиться с непонятным ощущением, похожим на то, которое бывает, когда смотришь на оптические иллюзии, вроде тех, где тебе предлагают обнаружить несколько фигур, спрятанных на одной картинке. Нечто подобное представляло из себя лицо ее нового знакомого – бледное, длинное, с кошачьим разрезом прозрачных глаз, – физически казавшееся некрасивым, оно обладало смутной, почти надприродной привлекательностью, невольно наводя на мысль о том, что так могли бы выглядеть пришельцы с других планет, не настаивай поп-индустрия на дурацком образе зеленокожих головастиков с врожденной дистрофией.

– ...негде купить сигарет, – рассеянно осматриваясь вокруг, тем временем бормотал про себя ее странный спутник, не обращая внимания на робкие попытки Молли поддержать разговор. – Когда мы доберемся до моего дома, и здесь, – строго посмотрев на нее, он поднял руку и продемонстрировал белое тонкое запястье, – будет не меньше трех никотиновых пластырей, вы получите ответы на все ваши вопросы, мисс Молли Хупер. А сейчас замолчите и не мешайте мне ловить такси.

С этими словами он отвернулся от нее и, отойдя к обочине, резко поднял руку, останавливая вынырнувший из серого тумана черный маленький кэб.

Молли смотрела на то, как он подходит к автомобилю, открывает дверцу и нетерпеливо постукивает по крыше, ожидая, пока она сядет внутрь, после чего решительно выдохнула и покорно залезла в машину.

– Бейкер-стрит, 221B, – бросил мужчина водителю и, обернувшись к Молли, добавил: – Меня зовут Шерлок Холмс. Можно просто Шерлок.

И подмигнул.