Рождённая стать Ведьмой

Египет 310-331 г г. до н. э.

Песчаная буря затихла так же внезапно, как и началась. Огненное солнце медленно садилось за горизонт, прячась за высокими песчаными дюнами. Безоблачное небо, в этот вечер, было необыкновенно красивым, как в самом начале мироздания. Голубой свет смешивался с золотистым, создавая неповторимую иллюзию таинства, священнодействия, между всемогущими Богами и стихиями. Храм на вершине горы Света и Огня в догорающих лучах заката пребывал в магическом безмолвии. Высокие каменные стены хранили тайны, и тишина, не нарушаемая дуновениями горячего ветра, приносила покой и безмятежность четырём волхвам.

Они сидели возле алтаря, на котором в форме квадрата, были выложены сандаловые ветки. Их принёс с Востока, и первым разложил младший из всех четверых волхвов. Сын Утренней Зари, в светлом плаще, с золотистым отливом. На ногах у него красовались коричневые сандалии, из змеиной кожи, с застёжкой, в виде головы льва, с острыми зубами. Закрывая светлые волосы, и голубые глаза, широким капюшоном, он внимательно наблюдал за остальными волхвами, пребывая в глубокой задумчивости, развитой не по летам. Молодой, полный сил, тщательно скрывал свои слабости, и всячески с ними боролся.

Ветки молодой акации, поверх сандаловых, сложил волхв Вечерней Зари, и, поклонившись алтарю, заметно смущаясь, небрежно расправляя полы пестревшего золотом плаща, обвёл робким взглядом остальных.

Третий из волхвов, Полудня, отличался от остальных. На нём была одета широкая рубашка, в ярких, розовых и красных, цветах, причудливого вида туфли, с острыми, загнутыми к солнцу носками. Высушенные на равнинах прутья кедра, собранные в горах Ливана, лежали параллельно с ветками акации.

В чёрных, тончайших одеждах, из шерсти, сидел волхв Полуночи. Он был старшим из всех волхвов, и самым мудрым. Мрачный, угрюмый, среднего роста, с лицом, высеченным из камня, он делал глубокие вдохи, надолго задерживал дыхание. При этом с блаженством закрывал глаза, и глубокие морщины, вокруг глаз, казалось, что выжжены небесным огнём, молниями, и покрыты тоненькой плёнкой пепла. Веточки дуба, ещё не совсем подсохшие, имели маленькие, зелёные отростки. Волхв Полуночи небрежно почистил их, бросая молодняк под ноги, и после сложил на алтарь, сбоку от остальных, как пирамидку.

Когда всё было готово к проведению ритуала, каждый достал из сумы по несколько кремней, и в такт, дружно, волхвы разожгли огонь. Храм наполнился глухим, прерывистым гулом, который бившись в потолок, вырвался наружу, через открытые двери, в пустыню, теряясь среди безликих барханов. Голубоватые снопы искр, острыми стрелами летели к веткам. У основания пирамидки, первые язычки пламени, робко и несмело, поднимались, и разгорались. Огонь вначале был почти незаметным, но приобретая силу, становился сильнее и сильнее. Нашёптывая слова молитвы, волхвы поднялись, и слегка раскачиваясь, словно подражая рвущимся в небо синим языкам племени, всё громче и громче произносили заклинания.

Когда костёр на алтаре горел в полную мощь, внезапно случилось непредвиденное. Мощная, незнакомая волхвам сила дохнула на огонь и потушила его. Растерянные волхвы с изумлением увидели, как ещё тлеющие ветви, на их глазах, превратилась в чёрную золу, уродливой формы.

Это было дурным знамением, и старший из волхвов, Полуночи, приблизился, и взял в руку догоревший прутик. Поднося к лицу, принюхиваясь, он растёр его пальцами, и зарыдал. В храме стоял тяжёлый дух серы. Предчувствие непоправимой беды нависло над волхвами. Они стояли в безмолвии и слёзы текли по их исхудалым лицам. И когда в храм влетел сокол, закричал, и ударил крыльями по алтарю, волхвы приняли дурное знамение за неизбежность. И неоспоримую волю Всевышних Богов.

Караваны уже больше недели не пересекали пустыню. Принося своим хозяевам невосполнимый ущерб. Люди ругались, спорили, но боялись идти, и везти товары на рынки Египта. Ежедневно ветра, обжигающим песком, обсыпали дюны, завывая, как голодные и злые шакалы. Дыхание смерти поселилось в Египте, ежедневно забирая человеческие жизни.

Старый Хасан, держал в руках не большую глиняную статуэтку Сета, и с умоляющими глазами смотрел в небо. Читая заклинания, ждал, когда Сет проявит милосердие, и его караван сможет продолжить путь. Бури третий день не стихали, и ветра рвали на куски хрупкие укрытия, из палок и тряпок. Рабы лежали на раскалённом песке, прижимаясь к земле, прячась за широкими спинами верблюдов. Вода заканчивалась, и если сегодня вечером не утихнет буря, им придётся возвращаться обратно, в Нубт, на западный берег Нила, в провинцию Кена.

- Хасан, иди, помоги.

Хасан плотно сжал губы, и поправил повязку на лице.

 - Верблюдов надо поить. Видишь, они всё время спят. Надо хоть немного очистить песок. Верблюды зарылись так, что только ноздри торчат.

В тёмном до земли халате, младший брат Хасана, невысокий, приземистый Нафат, копошился, возле верблюдов, и бил ногами разленившихся, исхудалых рабов.

- Не порть товар, особенно женщин, - крикнул Хасан, и схватил Нафата за рукав. Это я за них платил деньги. Золото. Если хочешь иметь своих рабов, заработай денег, купи верблюдов и будь караванщиком.

Нафат вырвал руку, и с ненавистью на лице отвернулся. Он всегда завидовал старшему брату. Более хитрому и пронырливому. Тот всячески обижал Нафата, перед рабами, бессовестно ставя его на место, и показывая, кто в караване главный. Нафат никак не мог забыть прекрасную Изекиль, которую продали за сто золотых монет, толстому и уродливому купцу. Уговаривая брата, что он беззаветно любит Изекиль, и хочет на ней жениться, так и не разжалобили Хасана. И Нафат не смог оставить прелестную рабыню возле себя. Хасан был непоколебим, и плевал на сердечные раны брата. На первом месте у него стояло золото и нажива. Нафата разъедала жгучая ненависть, и он давно помышлял убить брата. Этой ночью он исполнит задуманное, и навсегда избавится от Хасана.

В караване было двое его сторонников, преданных людей, отпетых грабителей, нечистых на руку проходимцев. Готовых за десять монет убить любого. Имея небольшие сбережения, Нафат уговорил их, два дня назад, убить Хасана, и завладеть караваном. Везли они сладости, тюки с тканями, оружие и два десятка рабов. Сгорбившись, он взял бурдюк с водой, и недовольный пошёл поить верблюдов. Хасан снова прижал к губам фигурку Сета, и спрятал поближе к сердцу. Близилась ночь, выдавая рабам сухие, чёрствые лепёшки, воду, устраивался спать. Подложив под голову туго свёрнутое одеяло, засыпая, Хасан увидел во сне Сета. С красными, огненными глазами, копьём в руке, величественный и непоколебимый. Сет в колеснице спускался на землю, в свои владения, к западу от Нила, под непрекращающийся вой шакалов. Бог Хаоса, не покоя, ждал своего брата, Осириса.