Рожденный для войны

Рожденный для войны

 – Ты выучил песню, – сказал мне учитель. – Теперь должен упражняться без меня.

Я кивнул. Молча – чтобы словами не выдать нетерпение и радость. Нужно оставаться спокойным, хотя бы внешне. «Это главное, чему следует научиться», – учитель не уставал напоминать мне об этом.

Я молчал, стараясь стать несокрушимым и безучастным, как окружающие нас стены. Стены комнаты-пещеры в сердце гор, скрытой от посторонних глаз и от холодных ветров, но связанной с остальным городом незримыми путями и темными переходами.

Стены нависали, превращались в скальные своды. Мне казалось, что они насмехаются надо мной, говорят: «Никогда тебе не достичь нашего спокойствия, твоя душа – как снежная буря в безлунную ночь». В этой сумрачной пещере, доме учителя, я жил долгие годы и знал наизусть каждую неровность, каждый выступ на черных камнях. Одна из стен была волшебной: под ее гладкой блестящей поверхностью жили звезды, отражение неба над вершинами гор. Созвездия медленно поворачивались, сияли, и я часами стоял, прижав ладони к стеклу, и как завороженный следил за движением света.

Когда мне исполнилось шесть лет, меня забрали из нижнего города, привели сюда. «У тебя особая судьба, – так мне сказали. – Высшая судьба. Ты будешь жить и петь в чертогах тайны».

С тех пор прошло восемь лет, и все эти годы я учился смирять свою душу. Она никак не могла свыкнуться с высшей судьбой, тосковала по нижнему городу. Он почти стерся из памяти, и я знал, что если окажусь внизу – то буду чужим среди живущих там, и все равно хотел спуститься. Это мешало мне сосредотачиваться, мешало думать и петь, но я продолжал лелеять тоску в глубине сердца. Зачем я делаю это, почему не могу принять высшую судьбу и покориться ей?

Учитель смотрел на меня выжидательно, неторопливо перекатывал по столу белый шар светильника. Озеро света двигалось, выхватывало из сумрака очертания кресел, стопку книг у изголовья кровати, высокий кувшин с золотистым вином, черные стаканы. Мерцание светильника не скрывало следов времени: руки учителя были сухими, как пергамент в древних книгах, и морщины на лице казались глубже. Длинные пряди ниспадали на темную одежду, серебрились, – седых волос в них было больше, чем черных.

Учитель ждал, не отпускал меня ни жестом, ни словом, а значит молчание не было достаточным ответом.

Но если я хочу спросить о том, что для меня важно, то должен быть совершенно спокойным.

Я опустил взгляд.

Мое запястье оковывал золотой браслет, – широкий, тяжелый, с прозрачным синим камнем. Учитель дал мне его давным-давно и сказал: «Когда мысли начинают разбредаться, а чувства рвутся наружу – смотри в глубину камня, запечатывай внутри него свою душу. Так ты достигнешь спокойствия». С годами тяжесть браслета стала для меня привычной, а память о синем камне всегда сияла на краю сознания. Я запирал там свои тревоги и чувства, никто не мог прикоснуться к ним.

Мне достаточно было теперь одного взгляда на браслет, чтобы усмирить сердце.

– Я могу упражняться где угодно? – спросил я. – Даже внизу, в городе?

– Да, – ответил учитель.

Дверь затворилась за моей спиной, высокие своды ответили глухим и протяжным эхом. Я сделал несколько шагов и остановился – один посреди коридора. Здесь, в чертогах тайны, невозможно забыть, что находишься внутри гор: пол под ногами – камень, отполированный множеством шагов; комнаты и залы – пещеры, а коридоры между ними – переходы в толще скал, расширенные и укрепленные.

Город пронизывал горы, как токи крови пронизывают тело. Но внизу – там, куда я так хотел вернуться, – жизнь кипела, в коридорах толпились люди, а лампы под потолком сияли ярко, лишь ночью свет их становился тише, но никогда не угасал. Здесь же царил вечный сумрак: светильники висели далеко друг от друга, белое сияние трепетало и дрожало, словно под стеклом горело не электричество, а живой огонь. И здесь почти всегда было пусто, – редко когда встретишь кого-нибудь в коридоре, редко услышишь что-то, кроме звука своих шагов.

Так тихо и пусто, но исток жизни города здесь, здесь ее сердце. И скоро я прикоснусь к тайне тайн – учитель обещал, что я пройду посвящение еще до того, как тронется лед на реках.

Но пока рано думать об этом, сейчас я должен упражняться в песне перемещения.

У каждой песни свое волшебство: одни удерживают душу острой как клинок, другие помогают впитать свет звезд и нашей силы и передать его другим. Магия струится и сияет в каждом из напевов, но только одна песня открывает все дороги.

Песня перемещения. Я должен упражняться в ней, должен достичь совершенства.

Я закрыл глаза. Мир за зажмуренными веками разделял сумрачный горизонт, – темнота мешалась в нем с реками света, вспыхивали черные росчерки молний. Песня уже звенела в груди, – пока еще тихая, как дальний поток воды, но готовая вырваться на свободу. Я должен лишь представить, вспомнить то место, куда хочу попасть, и песня впитает его. Мой голос зазвучит, звуки закружат меня, и я окажусь, где пожелаю.

Но я хочу попасть в нижний город.

Воспоминания о нем – как сон, могу ли я довериться им?