Рождественская история

Рождественская история

Я вспоминаю о нём. Очень часто. И каждое такое воспоминание сродни сдиранию марлевой повязки с засохшей раны — больно и кровоточит. А потом ты посыпаешь кровоточащую рану солью, вспоминая самые приятные моменты вперемешку с моментами самыми драматическими — и снова накладываешь эти чертовы бинты, в который раз обещая самой себе, что как можно дольше не станешь их снимать. Но если бы можно было постоянно контролировать собственные мысли!..

В окно не барабанит привычный дождь. Не так давно он сменился снегопадом, и за ночь снега намело столько, что, стоит на шаг сойти с протоптанной дорожки, ведущей от крыльца к гаражу, как тут же проваливаешься по колено. И спешишь в дом, чтобы поскорее снять угги и вытрусить из них снег, протянуть промокшие ноги поближе к потрескивающему в камине огню. И сразу же тебе приносят чашку горячего шоколада и заботливо укутывают тёплым пледом. Целуют в щеку, легонько кольнув отросшей за ночь щетиной, и говорят:

— Белла, любимая, тебе нужно себя беречь. И не только себя. Это чертово бельё, посмевшее затвердеть на морозе, я собирался снять сам, как закончил бы с электропроводкой, честное слово. Тебе стоило немного подождать.

— Прости, — тут же отзываюсь я, — но я же не больна! Мне можно и нужно двигаться!

— Я понимаю, — соглашается Джейкоб. — Но всё же я требую, чтобы ты как можно меньше занималась работой. Хватит с тебя. Отдыхай. Моего заработка нам вполне хватит. И в магазин я сам могу смотаться, и ковёр пропылесосить… И вообще, тебе не стоило самой развешивать эти гирлянды. Когда я увидел тебя, балансирующую на старом стуле а-ля канатоходец в цирке, меня чуть инфаркт не хватил. Тебе нужно было только сказать! Я всё для тебя сделаю, ты же знаешь.

Конечно, знаю. И всё же хмурюсь и, чтобы удержаться от готовых уже сорваться с языка слов, о которых наверняка пожалею после, ныряю взглядом в недопитый шоколад и делаю несколько приторно-сладких обжигающих глотков. А Джейкоб, довольно урча, зарывается носом в мои волосы.

— Люблю, как они пахнут. Зелёное яблоко, — шепчет он.

А меня словно пронзает током. И воспоминания накрывают меня подобно разрушительному цунами и совершенно сбивают с толку. И я уже не принадлежу реальности, выпадаю из этой уютной гостиной, где у окна мигает разноцветными огоньками рождественская ёлочка, а на каминной полке стоит наша с Джейкобом свадебная фотография, и возвращаюсь в прошлое.

В наш первый с Эдвардом урок.

Биология. Одна парта на двоих. Его странный взгляд, которому нет объяснения и от которого я отгораживаюсь шторкой собственных волос. Не могу сосредоточиться на уроке, я полностью поглощена мыслями о нём…

Чувствую разлившееся по животу тепло и весьма ощутимый толчок изнутри. Прямо Джейкобу в руку.

— Ого, как он сильно толкается! — радостный голос Джейкоба вырывает меня из липкого плена воспоминаний.

Я рвано вздыхаю. Обвожу взглядом знакомую гостиную, точно желаю удостовериться, что я сто процентов дома. И, немного успокоившись, кладу голову на плечо любимого и чувствую себя в полнейшей безопасности.

— А вдруг это не он! — немного капризно отвечаю я и надуваю губы. — Вдруг это девочка! Просто она стесняется, поэтому на всех сеансах УЗИ поворачивается к нам спинкой!

— Я не против, — мурлычет Джейкоб, — наоборот. Если малышка будет такой же красивой, как её мама, я буду самым счастливым во Вселенной.

Я фыркаю и хихикаю. «Красивой, как её мама»! Вот ещё. Никогда не считала себя красавицей. Но безумно приятно, когда любимый человек произносит эти слова. В конце концов, он смотрит на меня совершенно другими глазами, и, в отличие от меня, ему не свойственно критически относиться к моей внешности. Особенно сейчас, когда главным моим достоинством Джейкоб считает большой кругленький животик, в котором, судя по силе шевелений, живёт будущий футболист или балерина.

— Беллз, обещай, что хотя бы в ближайшие дни останешься дома, — говорит Джейкоб и заправляет прядь моих волос за ухо. Он не любит, когда между нами возникают какие-либо «шторы». Мой муж открытый и бесхитростный человек, душа нараспашку, и привык ничего не скрывать ни от меня, ни от своих друзей. А мне иногда хочется закрыться от всего мира. Даже от того, кто любит меня больше жизни.

— Обещаешь? — допытывается Джейкоб.

Я не хочу лгать и поэтому ухожу от прямого ответа. Ставлю чашечку на край журнального столика, поворачиваюсь к Джейкобу, задеваю чашку локтем, опрокидываю её, целую мужа, настойчиво и долго, так, что он сам не выдерживает и, вырываясь из моих объятий, сконфуженно шепчет:

— Белла, родная, что ты со мной делаешь? Не надо, прошу. Мы же договорились… Чтобы не навредить ребёнку…

Закусываю губу. Черт подери, Джейкоб! У меня переизбыток гормонов и иногда я просто умираю от желания. Но он прав. Нужно держать себя в руках. Ради малыша, которого мы так долго ждали. А насладиться друг другом мы ещё успеем, у нас впереди множество счастливых дней и ночей.

— Беллз, кажется, мне пора, — виновато протягивает Джейкоб. — Я уже должен быть в автомастерской… Но я могу позвонить Эмбри и он заменит меня…

— Нет! — спешу отговорить его я. — Не стоит за меня переживать! Я не совсем ещё беспомощная. Не лишай Эмбри законного права на отдых. Езжай со спокойным сердцем. Обещаю, что буду осторожной.

Джейкоб по своему обыкновению бурчит что-то по поводу того, чтобы в его отсутствие я занималась исключительно просмотром сериалов и поглощением сырников, нежно целует, кончиками пальцев проводя по округлостям моей фигуры, задерживаясь на животе, отчего на меня накатывают волны нежности, и, поддавшись порыву, я становлюсь на цыпочки, обвиваю крепкую шею мужа и выдыхаю:

— Джейкоб, я так люблю тебя!

— И я тебя, Беллз! Больше жизни!

Наше прощание растягивается ещё на несколько поцелуев с привкусом шоколада и отрывистых, но таких сладких признаний в любви. В такие моменты мне самой не хочется отпускать от себя Джейкоба, и больше всего на свете мне хотелось бы провести в его объятиях всю жизнь. В буквальном смысле. Он — моё солнышко, мой воздух, моя земля, моя Вселенная. Моё всё.