Рождественская встреча

***

Декабрь, 2008 год

— Мисс Грейнджер, вы так бледны, словно увидели… призрака, — невозмутимо тянет Северус и, кивнув в сторону нацеленной на него палочки, ухмыляется. — Предлагаю обсудить этот инцидент где-нибудь в другом месте. Сюда в любой момент может забрести кто-то из постояльцев. Гермиона неуверенно кивает, все еще не спуская с него испуганного взгляда, и медленно убирает палочку. Северус не без удовольствия отмечает, что руки ее при этом мелко подрагивают. Что ж, значит, он все еще в форме, если уже повзрослевшие бывшие ученики испытывают перед ним благоговейный ужас.

Май, 1998 год

Шаги, как и вкрадчивое, вселяющее ужас шипение наконец затихли. Пора было принимать оставшиеся зелья и выбираться из этого проклятого места. С него хватит. Когда-то он многое бы отдал, чтобы искупить вину вот таким вот способом — умереть, захлебнувшись собственной кровью, парализованный смертоносным ядом любимицы Темного Лорда. Но с тех пор прошло слишком много времени. Слишком многое изменилось, и прежде всего, он сам. Сейчас как никогда хотелось бороться за эту чертову жизнь, чтобы после обрести покой там, где его не найдет ни одна живая душа из тех, с кем он так или иначе был связан. Последняя воля Альбуса Дамблдора выполнена, мальчишка сейчас наверняка уже на полпути в директорский кабинет. Чувством вины Северус еще будет терзаться до тех пор, пока жив. Но умирать сегодня он не собирался.

Медленно, очень медленно, превозмогая боль, тошноту и головокружение, Северус открыл глаза. Никого. Он сделал вдох, чувствуя, как из рваной раны на шее стекает кровь, пропитывая одежду. Не бьет фонтаном, в такт пульсу. Значит, противоядие все-таки сработало. Значит, не зря он тратил каждую минуту свободного времени на расшифровку, чтение и перевод древних манускриптов, рукописей и десятки неудачных экспериментов. Северус попытался усмехнуться, но закашлялся, выхаркивая кровяные сгустки. Рука дрожала, пальцы не слушались, но он все равно потянулся к карману мантии, когда приступ прошел. Тишину хижины прорезал мелодичный перезвон склянок, которые он, откупорив одну за одной, вливал себе в рот и отбрасывал в сторону. Кровь теперь лишь сочилась тоненькой струйкой, но Северус был уверен: скоро все закончится, процесс свертывания уже начался и шел полным ходом.

Еще какое-то время он не двигался, прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи, и собственным ощущениям. Вокруг замка снова разгорелась битва, а паралич хоть и отпускал, но не настолько быстро, как хотелось бы. Зато теперь не хотелось после каждого глубокого вдоха выплюнуть легкие. Нужно подождать еще немного, а потом аппарировать подальше отсюда. И попытаться при этом не сильно расщепиться.

Оказавшись в тупике Прядильщиков, Северус кое-как добрался до дома, где принял еще несколько зелий — только для того, чтобы в самый неподходящий момент не рухнуть без сознания от потери крови. Все его скромное имущество, что он заберет с собой в новую жизнь, уже давно собрано и уменьшено заклинанием. В последний раз он окинул взглядом дом, где ни разу не чувствовал себя счастливым, рассовал по карманам свежей мантии уменьшенные коробки с редкими книгами, ценными ингредиентами и кое-каким лабораторным оборудованием и, прихватив увесистый мешочек галлеонов и портмоне с маггловскими деньгами — все, что удалось скопить за время работы в Хогвартсе и варки сложных зелий на заказ, — вышел на улицу, даже не утруждаясь закрыть за собой дверь.

Декабрь, 2008 год

В маленьком неприметном кафе уже вовсю готовятся к встрече Рождества: стены украшены еловыми ветками, с потолка свисает и переливается всеми красками праздничная мишура, а на окнах яркими огнями мерцают гирлянды. В который раз Северус удивляется размаху, с которым в мире магглов каждый год празднуют Рождество. Они садятся за столик, и Гермиона заказывает капучино и круассан официанту в красном колпаке, который возникает рядом словно из ниоткуда, стоит им присесть. Северус окидывает его чуть насмешливым взглядом, когда официант поворачивается к нему. Ярко-красными чернилами у него на бейдже выведено имя: «Дашер». Всмотревшись в лицо официанта, Северус изо всех сил сдерживается от язвительного замечания по поводу его огромных оленьих глаз и заказывает черный кофе. Чай в Люксембурге не пользуется популярностью, и ту бурду, которую у них принято гордо именовать чаем, он пить наотрез отказывается.

Северус не спешит задавать вопросы, как будто предоставляет Гермионе шанс самой вести беседу так, как вздумается. Он вообще выглядит очень расслабленно и держится непринужденно, словно не раз оказывался в подобных ситуациях. Чего нельзя сказать о Гермионе. Не нужно быть легилиментом, чтобы увидеть, как она нервничает, пробегая глазами от одного столика, стоящего за его спиной, к другому, лишь бы не встречаться взглядом с черными тоннелями, которые будто изучают, гипнотизируют, пытаются проникнуть в самую душу. Время от времени она комкает бумажную салфетку дрожащими тонкими пальцами, а в какой-то момент, словно опомнившись, прячет лицо за большой кружкой и делает глоток, чтобы скрыть смущение. Иногда она едва заметно кивает своим мыслям, но по-прежнему не произносит ни слова.

Северус откидывается на спинку стула и продолжает наблюдать. Его забавляют смущение и робость Грейнджер, особенно если вспомнить, что никогда раньше этих черт в ней он не замечал. Чуть прикрыв глаза, он чувствует, как его конечности согреваются после холодного воздуха улицы. Ему интересно, почему она молчит. Не может быть, что бесстрашная Гермиона Грейнджер до сих пор пребывает в ужасе от встречи с бывшим и по официальной версии мертвым профессором до такой степени, что ей наконец-то нечего сказать. Наверняка в ее голове сейчас вертится не одна сотня вопросов, и она просто не знает, с какого именно начать. Стоит ей открыть рот, как их мощный шквал снесет на своем пути все, до чего дотянется.

Жестом Северус подзывает того же официанта и заказывает еще чашку черного кофе. Он вопросительно смотрит на Гермиону, но она лишь качает головой и отворачивается к окну. Вопреки его ожиданию, молчание вовсе не тяготит. Это не та напряженная тишина, когда неизвестно, откуда ждать нападения. Это молчание, наоборот, скорее подогревает интерес.