Рождество для Лоретт

глава I

— Лоретт, сколько можно копаться, мы опаздываем, а дядюшка Этьен не терпит опозданий, ты же знаешь! — раздался из-за двери раздраженный женский голос. 

— Да-да, мадам, уже иду! 

Девочка раздраженно тряхнула головой так, что две длинные толстые глянцевито-черные косы, перевитые нарядными ало-золотыми лентами, больно хлестнули ее по спине. Вечно эти взрослые куда-то торопятся и все время заставляют думать о том, как бы не совершить того, что неприлично или того, что не терпят другие взрослые. А книжка ведь такая интересная… 

Тяжело вздохнув, Лоретт наклонилась и любовно уложила в свой чемоданчик поверх десятка нарядных, почти что кукольных платьев, внушавших ей глубочайшее отвращение, толстую книгу, на обложке которой крупными буквами значилось «Госпожа Бовари». Старая гувернантка Жислен, конечно же опять будет возмущаться, что девочке столь нежного возраста еще не пристало читать подобную литературу, но несмотря на то, что ей только-только минуло двенадцать лет, ее воспитанница была не по годам умна, упряма и остра на язык. Ее не могли укротить ни увещевания, ни проповеди о том, как подобает вести себя истинной леди, ни даже весьма суровые наказания, на которые были щедры ее мать и гувернантка. Вместо того, чтобы покорно выполнять их требования, девочка виртуозно обучилась хитрить, дерзить и исполнять задуманное любыми способами. Одним словом, по мнению ближайшего круга общения семьи Ферье она была просто несносна. 

Одернув платье и с грохотом захлопнув крышку чемодана, девочка спустилась по лестнице, раздраженно пиная поклажу перед собой. Ей абсолютно не хотелось провести целый месяц зимних каникул в огромном, мрачном, продуваемом всеми ветрами фамильном особняке в обществе престарелого неулыбчивого дядюшки, суровой гувернантки и вечно печальной матери. Но такова была семейная традиция, нарушение которой грозило самым страшным наказанием — лишением доступа в огромную библиотеку дяди. 

Спустившись по лестнице, Лоретт увидела, что мать уже стоит в холле, недовольно поджав губы и держа в руках ее капор и пальто. 

— Опять ты читала эти низкопробные слащавые бредни вместо того, чтобы помогать нам готовиться к отъезду? — резко спросила она. — Надо бы запретить Этьену пускать тебя в библиотеку. 

— Нет, матушка, пожалуйста, только не это! — огромные темно-синие глаза Лоретт наполнились вполне искренними слезами. 

— И слышать ничего не желаю, — отрезала мать, застегивая ей пальто с такой яростью, что пуговицы чуть было не разлетелись по прихожей. 

Убрав антрацитовые косы дочери под пушистый капор, Вивьен Ферье вытолкала ее на крыльцо и, подойдя к стоявшему во дворе запряженному гнедой лошадью фаэтону, швырнула пожитки девочки на сидение, но промахнулась и распахнувшийся от удара чемодан упал на снег рядом с транспортным средством, явив свое содержимое. Чуть не плача, Лоретт бросилась на колени, стремясь спасти свое единственное бумажное сокровище среди пестрого вороха бесполезных тряпок. Но уже через мгновение ее рывком подняли на ноги, а еще через миг щека будто вспыхнула огнем от материнской пощечины. 

— Мерзавка! Я запретила тебе читать эту отвратительную богомерзкую книгу, как ты смела меня ослушаться, да еще и дерзнула пытаться тайком провезти ее в приличный дом! — гневно воскликнула Вивьен. — В ближайшее же воскресенье мы идем в церковь, и к библиотеке вы, юная леди, даже не приблизитесь! А сейчас собери свои тряпки и марш в фаэтон, я не хочу из-за тебя приехать за полночь. 

Полуослепшая от выступивших слез, Лоретт принялась ползать по сугробам на коленях, зачерпывая длинными рукавами пальто снег и собирая выпавшие из чемодана вещи. Щека горела, как будто по ней со всей силы хлестанули крапивой, внутри все переворачивалось от горя, гнева и унижения, но девочка стиснула зубы и постаралась обрести контроль над бушевавшими в ней эмоциями. Она даст им волю позже, в каком-нибудь укромном уголке дядюшкиного имения, но никогда не заплачет перед этой гордой, холодной, чопорной женщиной, от

которой за всю жизнь не слышала ни единого ласкового слова.

Собрав разлетевшуюся по снегу одежду, девочка попыталась было добраться до лежащей в поблизости книги, но не успела она сделать и шагу в этом направлении, как Вивьен схватила ее за руку и швырнула в экипаж, будто тряпичную куклу. Приподнявшись на локтях, девочка наблюдала, как мать лично защелкнула латунный замок чемодана и вручила его спустившемуся с козел кучеру по имени Тома. Толстяк принял из рук хозяйки чемодан и перед тем, как закинуть его на крышу фаэтона, кинул сочувственный взгляд в сторону девочки и ободряюще подмигнул ей. Вивьен тем временем подняла лежащую в сугробе книгу и взяла ее подмышку. Забравшись в фаэтон, она уселась возле открытого окна и велела кучеру трогаться. 

Как только экипаж пришел в движение, мадам Ферье распахнула окно, в которое тут же ворвался ледяной ветер и снег, и швырнула книгу прямо под колеса. При виде этого зрелища, у Лоретт перехватило дух. Сжав кулаки до побелевших костяшек и впившихся в ладони ногтей, она смотрела на мать, кривившую губы в довольной улыбке. 

Услышав звук рвущихся под копытами и колесами страниц, девочка кинула на мать еще один взгляд, полный жгучей обиды и ненависти, и невидящими глазами уставилась на проплывающие за окном деревья. В голове билась только одна мысль: это Рождество в ее семье будут вспоминать еще долго. 

Поначалу, ей даже хотелось выпрыгнуть за бортик и броситься со всех ног домой, но фаэтон набирал скорость, и пытаться спрыгнуть с него на всем ходу было попросту опасной затеей. Ей ничего не оставалось, как прижаться к обитому тканью бортику и, борясь с душившими ее слезами, угрюмо смотреть на проплывающие мимо заиндевевшие деревья и засыпанные снегом поля и пастбища. 

Вскоре, измученная утренними событиями и убаюканная мерной рысью лошади, девочка задремала и проснулась только тогда, когда гувернантка Жислен, полная одышливая пожилая женщина с вечно растрепанными седыми кудрями, потрясла ее за плечо. 

— Вставайте, мадемуазель, мы прибыли, — обратилась она к Лоретт, помогая ей выбраться из коляски на подъездную дорожку, припорошенную снегом, искрящимся в лучах закатного солнца красным, розовым и фиолетовым. 

Отойдя немного в сторону от фаэтона, девочка огляделась. Дом, мрачный высокий старинный особняк, возвышался перед ней громадой из серого камня. Острые черные шпили на его башнях будто пронзали багрово-красное закатное небо, в окнах мерцали бледно-желтые, почти призрачные огоньки свечей, и от него веяло чем-то зловещим. Поодаль от замка располагались хозяйственные постройки, которые сейчас практически тонули в полумгле. 

Со страхом глядя на кружащихся над ними ворон, девочка поежилась и оглянулась туда, где ее мать беседовала с дядюшкой Этьеном, высоким худощавым мужчиной с короткими блестящими черными волосами, уложенными на прямой пробор и аккуратными усиками. Заметив смотрящую на него племянницу, он высвободился из крепких, со стороны напоминающих удушающие, объятий сестры и что-то коротко сказал ей. Вивьен повелительно махнула рукой, приказывая дочери подойти ближе. Когда Лоретт подошла к ним, дядюшка Этьен шагнул к ней, высоко поднимая длинные ноги в блестящих черных башмаках. 

— Дайте-ка мне взглянуть на вас, мадемуазель, — произнес он резко контрастирующим с его телосложением густым басом и, прижав девочку к груди, сухо и деловито расцеловал ее в обе щеки. 

Воротник его накрахмаленной до хруста рубашки был жестким и неприятно тер ей замерзшее лицо, отросшая щетина и усы кололи щеки, но Лоретт, не видевшая даже столь скупой ласки от матери и гувернантки, радовалась и такому проявлению родственной любви. 

— Она здорово похудела и вытянулась с вашего последнего визита, Вивьен, — обратился он к сестре, отпустив племянницу. 

— Да, растет она быстро, знай успевай только одежду покупать, — проворчала мать, заставив Лоретт вспыхнуть от досады. 

К счастью, дядюшка не стал развивать тему, позвав их за собой в дом. 
Оказавшись в замке, который был