Розовый слон с зелёными пятнами

Розовый слон с зелёными пятнами

         Рассвет проходил через рваную занавеску. Майское солнце покрасило её в молочный, как и всю комнату. Дырочки и дыры, разбросанные по ткани, напоминали сигаретные ожоги. Они были то красными, то нежно-оранжевым, то жёлтыми, как подсолнухи. Занавеске было далеко за двадцать. Старые жильцы знатно поработали над внешним видом общажной комнаты. Помнится, они были любовной парой, которая изрядно экономила, но и жить в хлеву не собиралась. Возлюбленные давным-давно переехали, но их наследие до сих пор украшает студенческую каморку.

— Дашка моя хороша, — смеясь, начал Семён, третьекурсник мехмата. Улыбка змеилась и скорее пугала, чем радовала, в полустеклянных карих глазах отражались незаправленная кровать, столик с бутылкой и закусками, деревянный шкаф и шарик «5 лет!», чёрные волосы сильно растрепались — всё от алкоголя. — Приготовит, постирает, обнимет когда нужно, замолчит если скажешь. — Он улыбался, зачем-то стукнул по затылку и крепко взял стакан. — Да что там, и говорить-то ей не нужно, хватит одного взгляда. — Студент икнул и выстрелил прищуром в лицо собутыльника. — Понимаешь?

— Влюбился, что ли? Ещё не слышал от тебя такого, — ответил Коля, который был почти трезв и смотрел голубыми глазами так же — трезво. Он тоже учился на третьем курсе мехмата, но был значительно старше однокурсников, потому что долго не мог найти себя; «Пошёл бы в армию, да и туда из-за сердца не берут» — говорил он себе, в очередной раз думая о деле всей жизни.

— Не знаю, просто тянет к девке. Бегаю за ней, как мальчишка. Холод, жара — всё ни по чем. Рыжая, как я люблю… — Семён задумчиво взглянул на потолок и надолго остановил на нём взгляд, будто на сером, местами текущем полотне рисовался портрет его Дашки.

— Интересно, — Коля развалился на стуле и высоко заложил ноги. — По-моему, обычная шлюха…

         Взгляды, пьяный и трезвый, яростный и спокойный, встретились. В желудке у Семёна что-то разорвалось и окатило всё тело горячей и горящей волной; маленькие молнии забили в кончики пальцев. Коля же поднял носок повыше, поза стала ещё увереннее; самодовольство так и играло в нем.

— Катя — вот обычная шлюха, — Семён приподнялся на руках, из-за стола показалось смешное короткое тело. — Она бросила тебя с двухлетним пацаном, а ты… — по худому лицу пробежала ехидная улыбка, — …рогатым стал.

         На кровати кто-то пошевелился, спрятал ножку под одеяло. Видимо, от пьяных возгласов проснулся именинник. Прежде Влад тоже некрепко спал и, в общем-то, слышал, о чем говорят отец и сожитель. Теперь же, когда голос Семёна повысился и задвигались стулья, он вовсе проснулся — проснулся в испуге и предчувствии нехорошего.

— Пускай рогатый, зато мужчина, — в тонких чертах Колиного лица отразилось страшное, всемирное презрение; он выпрямился во весь рост и засучил рукава праздничной рубашки. 

— А я не мужчина, да? Да, подонок? — Семён подошёл к силачу. Голос не дрожал, руки напряглись, как по команде, а глаза свернули бесстрашием. — Я-то не мужчина?

         Коля ударил в челюсть, так что противник едва не свалил шкаф и оказался аж у самой двери. При этом Коля не изменил спокойствию слона: скулы не двинулись, а рука полетела в противника так свободно и естественно, будто он исполнял трудовой долг на заводе, а не дрался. Грохот был приличным, следом послышались ахи и охи. Влад не мог не повернуться и не выглянуть из-под одеяла. Он боялся за папу, когда к нему подошёл дядя Сёма, и от страха вцепился в подушку так, что на ладошке остался кровавый след: порезался ногтем. Но какое ликование охватило детское тело, когда угроза свалилась. Влад чуть не пискнул от счастья, и волнение словно тут же исчезло: «Мой папа — герой, и он всегда меня защитит». Ребёнок даже забыл, что его мать назвали тем некрасивым словом: «А что-то да значит…» — хотя прежде он только об этом и думал.

         Семён не сдался, с хрустом поправил челюсть и встал. Когда он ещё раз осмотрел высокое и сильное тело Коли, в сердце запрыгало, а перед глазами появилась дымка. Семён понял, что иначе никак. Он быстро подошёл к противнику и резко, у самого живота, вытащил нож. Коля только услышал металлический звук и заметил блик острого лезвия.

         Птицы запели у окон. Кого-то их трель ласкала, кого-то — бесила, но возразить против её красоты не мог никто. В этих звуках — само лето, со вкусом черешни, с запахом клубники, со звуками молодой реки, с ярким солнцем, которое печёт в середине дня и скоро уходит, с широкими улыбками, которые застывают на лицах ребят, — словом, со всем его счастливым очарованием.

         Визгнул и поднялся на ноги Влад. Он застыл, стоя на кровати. Посреди комнаты верещал и бился дядя Сёма. Из сухой ляжки торчал кинжал. Отец же его, Коля, уже собирал сумки, опрокидывая стулья, выворачивая шкаф наизнанку.

— Влад, одевайся, не стой, — он кинул сыну тёмные джинсы и коричневую куртку. — Мы уходим.

         Ребёнок не словил одежду — так он был напуган. Всё казалось невозможным. Влад было подумал, что происходящее вокруг — это кошмар, лишь злобная игра фантазии. Тем временем Коля носился по комнате, искал паспорт, студенческий и свидетельство о рождении сына; поднимал футболки, шорты, кофты, брюки, пальто и курточки и силой запихивал тряпки в две кожаных сумки.

         На фоне играли не Бах и не Шуберт, а птицы, мат и вопли Семёна.

— Малыш, — отец наконец-то нашёл время подойти к сыну, — я понимаю, что ты боишься, что всё напоминает кошмар, — Коля поцеловал детскую щёчку. — Это и есть кошмар, который закончится, только если мы оденемся и уйдем как можно быстрее.

— Правда? Всё закончится? — Влад говорил еле-еле, в глазах стояли крупные слёзы.

— Да, обещаю, только одевайся, прошу.

         Коля окинул комнату долгим, внимательным взглядом, мигом перебрал в голове детали: «Всё готово…» Но, когда он осматривал кровати и шкаф, стол и лежащего рядом Семёна, в дверях мелькнуло две фигуры, которые он не мог не заметить. То были сосед и дежурный. Оба лезть не стали, подорвались и наперегонки побежали к консьержу. К этому обстоятельству Коля был готов, а потому он не смутился, выдохнул и сел рядом с кроватью, чтобы и завязать сыну ботиночки.