Стеблей винтажность, и — в бутонах, — цвет сапфира,
застывший искорками на гранях кристаллов,
узорчатостью серебра, как пением хоралов
церковность славит свой уклад для всего мира,
также стремится приукрасить фото Анны,
которую уже целует солнца блик —
там, в отражении воды, Зверь прячет лик...
и лучше всё исполнить так, чтоб не обманны
для Волкодлака оказались уверенья
солнца лучей, что будет рада поцелую
девичья юность... Жаль, слова «Ань, я тоскую»
остались только звуками стихотворенья;
и строк витиеватость навсегда вошла
в фантазию изысканности ювелирной,
чтобы известность Аннушки стала всемирной,
если уж сущность Хищника их привнесла
орнаментальностью в созвучия металла,
воспев кузнечной ковки звон как музыкальность,
и в унисон хоральный слов влилась тональность,
чтобы душа девичья смысл тоски впитала:
«Склониться бы незримо пред душою милой;
лицом уткнуться в Аннушки чужой колени...
Кто Анну, также как и я, ещё оценит,
с отказом для меня не став даже постылой,
не говоря уже о том, что должен Зверь
теперь маниакально всех возненавидеть,
чтобы считать правом своим — Анну обидеть,
и правдой ревности ломать квартиры дверь?
Ласкать любимую фигурку Зверя взглядом
и наслаждаться телом, за ткани нарядом,
от счастья близости с сердечком обомлев,
хотелось бы! Жаль, это лишь мечты напев...»
*****