Рунные сказки. История первая

В темноте

– Scheisse! Scheisse!*

От досады Астрид стукнула кулаком об пол, глубоко вздохнула, гася бешенство – это ничем не поможет. Закрыла глаза. Хотя, могла бы этого и не делать – что с открытыми глазами, что с закрытыми ее окружала холодная темнота. Карцер запечатывал экран – заключенная почти не чувствовала магических потоков, редкие слабые струйки нащупывались с трудом. Без магии было непривычно, страшно, почти больно. И очень холодно. Казалось, ледяная тьма капля за каплей высасывает из нее силы.

Снова глубоко вздохнув, медленно, по слогам, проговорила любимое папино:

– Mach es jetzt, zum Donnerwetter!**

Сосредоточилась, нащупала щель в закрывающем камеру барьере, зацепила тонкую нить и, преобразовав по намертво впечатавшейся в памяти формуле, щелкнула пальцами.

Еле заметный короткий всполох, мгновенно сожранный темнотой. Проглотив рвущееся ругательство, Астрид глубоко вздохнула и прижалась затылком к холодной каменной стене. Она устала от душной темноты, устала от холода. Сколько она уже здесь сидит? Год, не меньше. Хотя, справедливый подсчет времени подсказал - часов одиннадцать. Обед уже прошел, ужин тоже. Астрид скривилась: кружка холодной воды и кусок хлеба. Ладно, будем считать, она на диете. Тем более, хлеб оказался мягким и вкусным. Скоро отбой, вот только спать совсем не хочется. Холод и сосущий голод еще можно потерпеть, экранирование от магии тоже, но что по-настоящему невыносимо – она не чувствует Сиф. Совсем.

Это ощущалось сродни тому, как если бы от нее отрезали половину. Боли не было, но от звенящей пустоты внутри хотелось выть. Сиф… Астрид слабо улыбнулась, вспоминая их первую встречу. В тот день двенадцать девочек в серых кителях и темных шерстяных юбках до колен стояли кругом. В центре на золотистом песке лежали шесть крупных разноцветных яиц. Одно из них – темно-синее, почти черное, с серыми прожилками сразу привлекло внимание Астрид так, словно взгляд прилип. Она почти не замечала другие яйца и других девочек. А потом на матовой скорлупе появилась первая – совсем маленькая, изогнутая, как молния, трещина. Нестерпимо захотелось расширить ее, добавить новые, освободить заключенное внутри создание, но приходилось сдерживаться. Дракон выбирает ведунью, и никогда наоборот.

Трещины множились, ширились и, наконец, скорлупа распалась ошметками, а на теплый золотистый песок с писком вывалилось серебристо-синее Чудо. Тонкая изогнутая шея, острая мордочка с ярко-синими глазами, полупрозрачные, еще поблескивающие влажные крылья. Хотелось подбежать, прикоснуться, но приходилось сдерживаться – дракон выбирает ведунью, и никогда наоборот…

И это головокружительное чувство, когда, нетвердо стоя на тонких лапах и растопырив крылья, маленькое серебристо-синее создание, спотыкаясь, поковыляло к ней и уткнулось в протянутые ладони. И этот невероятный всплеск, когда магия восьмилетней девочки и новорожденного дракона слились. Семь лет они были едины, и вот на восьмой антимагический экран отрезал их друг от друга. Если ей так плохо, то даже страшно представить, что сейчас чувствует Сиф.

Вот стукнуло же ей в голову прилюдно и громко назвать профессора Драгомирова мерзким старикашкой, который только и может, что унижать студентов на занятиях. Строго говоря, он это заслужил, и каждое ее слово - правда. Но куратор ее курса так не считал, поэтому… Карцер. Холодный каменный мешок без окон; хлеб и вода; тонюсенький матрас и темнота.

Студентка Королевской академии Виденшен ни о чем не жалела. Впервые заработать дисциплинарное наказание только на восьмом курсе – это надо умудриться. Младший и средний Виденшен она прошла как идеальный кадет. В коридорчике блока их курса даже висел ее шуточный портрет с подписью: “Восьмое чудо Академии – Безнаказанный кадет”. Однокурсники делали ставки, продержится ли она до окончания; родители – оба закончили Королевскую академию – гордились ей. Как они отнесутся к отметке в личном деле о заключении в карцер? Впрочем, плевать. Мама даже не заметит, папа… Узница невольно поерзала. Папа поймет, хотя и поворчит немного. Важнее другое: неужели ей наконец удалось побороть свою стеснительность, которая так сильно мешала? Астрид частенько хотелось высказать то, что она думает или врезать по обнаглевшей морде, но каждый раз она сомневалась – права ли она, да и кому вообще интересно ее мнение. Вайорика постоянно ругала ее за нерешительность и стеснительность. Ну вот, решилась. И к чему это привело?

Зло скривив губы в подобии усмешки, Астрид прижала коленки к груди, потом уткнулась в них подбородком. Живот издал страдальческое бурчание, холод пробирал до костей. Астрид натянула форменную темно-серую шерстяную юбку почти до щиколоток. Засунула заледеневшие руки в карманы. На самом дне нащупала маленький бархатный мешочек. Перед заключением в карцер у нее отобрали все личные вещи, даже зеркальце и расческу, а его почему-то оставили. В нем Астрид хранила вырезанные на лунном камне гадательные руны. Их отдала ей бабушка. Старинные, они передавались в их семье старшей в своем поколении, когда ей исполнялось тринадцать лет. Мама отказалась от них, папа никогда не воспринимал всерьез, считая руны лишь одним из образчиков письменности. Бабушка относилась по-другому. “Руны не предсказывают, они рассказывают, – говорила она. – Прошлое, настоящее, будущее – руны могут рассказать обо всем. Просто нужно уметь их услышать”.

Астрид покрепче сжала мешочек – прикосновение к рунам успокаивало, перекатывающиеся под бархатом камешки словно шептали: “все получится”. Вытащив руку из кармана, Астрид вытянула ее перед собой, медленно выдохнула, вновь нащупывая тонкие ниточки просачивающихся сквозь плотный экран магических потоков… формула…