Русская Деревня

Русская Деревня

Митрофаныч

Занималась заря. «Погожий будет денёк»- подумал Митрофаныч, смачно сплюнул и довольно крякнул. Снежок тихо поскрипывал, как бы в ожидании его кряжистой поступи. Но старый охотник шёл неожиданно легко, словно скользя по насту. Я вот как рассуждаю -продолжал он внутренний диалог, - кабы, в своё время, Прокопий Петрович не запретил отстреливать волков, то и беды-б не было. Хорошо, всётки, что снежком всё припорошило – зверя за версту видно! Митрофаныч довольно ухмыльнулся и бодро вздохнул. Лёгкие наполнились свежим, зимним воздухом. Восходящее солнце поигрывало в кристалликах снега, берданка легко постукивала по бедру, но охотник этого по привычке не замечал. Добродушная улыбка пряталась в его густой бороде, глаза слегка прищуривались, кажется, даже морщины на лице разгладились. Вдали тропу старика перебежал русак, Митрофаныч только усмехнулся – беги, беги, ушастый, от плутовки лисы не убежишь. Не заяц, и даже не лиса были целью охотника.

Тень пробежала по лицу Митрофаныча, морщина разделила его лоб надвое, ноздри задрожали – он почуял врага. На гладком снежном одеяле выделялась цепочка следов. «След недавний» - промелькнуло у старого охотника – таким вещам его научил отец, когда старик Митрофаныч ещё был безусым юнцом Игнашкой, годы только отточили его чутьё. Скинув с плеча короткие, но широкие лыжи, выточенные им из разбитого молнией ясеня, и, быстро нацепив их на унты, он отправился вдогонку за зверем. Через несколько минут на этом месте можно было увидеть только уходящую вдаль цепочку следов и две непрерывные линии рядом с ней. Постепенно уменьшалась вдали всё ещё крепкая, несмотря на прожитые годы, фигура Митрофаныча.

Поскрипывание снега дополнилось тяжелым дыханием. Митрофаныч замер и повел носом – он уловил запах. Чуткий нос не испортили годы курения крепкой махорки. Левой рукой Митрофаныч нащупал в кармане телогрейки свой амулет – старую пулю. Эту пулю он достал из черепа первого убитого им медведя. Почти мгновенно, по направлению ветра, Митрофаныч определил расстояние до зверя – не больше двухсот шагов, в овраге, кустистые заросли которого были сейчас щедро припорошены снегом. Неторопливо старый охотник освободился от лыж, скинул берданку, и, по обычаю, обтёр ложе снегом.

- Никак ружьё потяжелело...годы уже не те... - с горечью подумалось старику.

- А всё- таки внуки меня «дедом» не называют! - промелькнула утешительная мысль, и вправду – трудно было назвать дедом этого крепкого, статного мужчину. Многие бабы в деревне заглядывались на него во время шумных деревенских праздников, когда Митрофаныч, выпив самогонки, шёл вприсядку.

Охотник лёг на снег и почти не слышно, ужом, пополз в сторону оврага, не отрывая взгляд от кустарника.

- Доползу до дерева, оттуда его и сниму - прикинул Митрофаныч и принял влево – к высокому старому дереву, раскинувшему свои ветви над оврагом. Сейчас ветви дерева прогнулись под свежевыпавшим снегом.

Наверное, последняя моя охота - тяжело дыша, Митрофаныч привалился к небольшому холмику в нескольких метрах от ствола дерева, в тени огромного сука. Внезапно налетел порыв ветра. Крупная ветка, под которой затих старик, с треском надломилась и обрушилась на Митрофаныча. Последним, что отразилось в его сужающихся зрачках, была бескрайняя снежная пустыня.

Заросли кустарника раздвинулись, оттуда осторожно, на полусогнутых лапах вышел матёрый серый волчище. Он прокрался к распростёртому телу охотника, принюхался и начал слизывать с ветки разбрызганный мозг Митрофаныча.

Николай и Егор

Знатный дояр Николай вышел на крыльцо, с хрустом потянулся и зевнул. Восходящее солнце своим лучиком, перепрыгнув с застывшей на травинке капельки росы, пробежало по крепким белым зубам Николая. «Хорошо!» - подумал дояр, протерев глаза. И вправду – было диво как хорошо: летнее солнце стояло уже высоко, но роса ещё поблескивала на сочной, зеленой траве. Вдали мычало и блеяло деревенское стадо, которое гнал в деревню пастух Егор – здоровый детина сорока лет, но немного дурной. Николай пощурился на солнышко, почесал грудь, громко рыгнул и поплелся к хлеву.

Длинное желтое здание на окраине деревни было построено ещё немцами, и старики поговаривали, что это – уцелевший барак концентрационного лагеря, но Николай в эти байки не верил и любил свою работу, приходя сюда каждый день как на праздник. Когда дояр подошел к хлеву – у входа уже собралась небольшая толпа, в центре которой возвышался Егор.

- Эк! И Прокоп здесь! - про себя отметил Николай, он не жаловал председателя.

- Чо столпились-та? -зычно прокричал дояр, - Али дают чаво?

От внимательного взгляда Николая не укрылось, что при первых звуках его голоса деревенские жители как-то попрятали глаза, а Егор начал глупо улыбаться.

 -Привет, Николай! - протянул ему руку председатель, а другой - полуобнял и повел несколько в сторону от деревенских, всё это время прятавших глаза от Николая.

- Тут такое дело...Коля...я тебя, сызмальства знаю... - начал Прокопий Петрович.

 - Прокоп! Не тяни, давай к делу! - обрубил Николай. Председатель пожевал губы, вдруг, резко схватил Николая за плечи и исподлобья, глядя ему в глаза, выпалил:

 - Маруську волки задрали!

Слова медленно проникали в дояра, гулко отдаваясь в его мигом потяжелевшей голове. Предательски задрожали губы, и, неожиданно, Николая как прорвало – большой мужчина зарыдал во весь голос, срываясь на вой. Прокопий Петрович неуклюже его обнял, уткнул лицо Николая себе в плечо и горячо зашептал: