Рядом

Рядом

    Моя сестра не была идеальной. Но я не могла не любить ее.

      Кэт было семь лет, когда я родилась. В подростковом возрасте эта разница казалась пропастью, через которую я не могла перепрыгнуть без ее помощи, а она попросту не хотела.
      Конечно, в первые годы все было иначе. Кэт училась в начальных классах, носила брекеты, одевалась как заблагорассудится (нелепые розовые и фиолетовые футболки, обсыпанные блестками, странные башмаки малинового цвета и рюкзак в виде зайца). Не знаю, как ее в таком виде пускали в школу, а родители выпускали из дому, но суть в том, что в этом возрасте она была неприметной, над ней смеялись, издевались или просто не замечали. Да только мне в те года, как и всегда впрочем, нужны были не красивая внешность и мудрые советы, а тепло и ласка. Нужно было, чтоб, когда я приходила (полуприползала) к ней, Кэт не отворачивалась, не кричала, прося оставить ее одну, а просто уделяла мне немного внимания, играя и слушая нелепую бессвязную болтовню своей младшей сестры. Так и было до поры до времени. Конечно, когда она становилась старше, домашние задания стали больше, подколы и смешки сверстников ранили больнее, и Кэт все чаще закрывалась в комнате в полном одиночестве. Мне было тоскливо, но тогда она все еще была рядом. Не так часто, как хотелось бы (я желала проводить с ней каждую секунду), но все же она не гнала меня из комнаты постоянно и не ругалась, когда я прикасалась к ее вещам («У тебя руки липкие, ты все испачкаешь!»).

      Но потом что-то пошло не так. Это началось, когда Кэт перешла в седьмой класс. Первые месяцы я забегала к ней на переменках, если наши кабинеты находились рядом, иногда она заходила ко мне. Это был мой первый год в школе, и он как раз выпал на то время, когда сестра подружилась с Лиз и Энн (у них была манера сокращать свои имена и переделывать их на иностранный манер).
      Я не знаю, как получилось, что Кэт — на тот момент неприметная дурнушка — вдруг была принята в компанию самых популярных во всей школе, даже среди сташеклассников, Лизы Спиридоновой и Ани Трошиной. Как только они стали ходить вместе — Кэт отдалилась от меня. Она была увлечена подругами, занята обновлением своего гардероба, уроками макияжа и постоянными походами в кино или на дискотеки. Она уже не пропадала вечерами дома, наоборот, в это время суток, как и в любое другое, дома ее было не застать. Родители первое время ругались, когда она возвращалась поздно, наказывали, не пускали гулять. Но, так как мы жили в частном доме, сбежать для нее было не проблемой, что она каждый раз и делала. С тех пор отношения Кэт с мамой стали хуже некуда, хотя с папой и со мной она иногда все же ладила.
      В школе Кэт вела себя отвратительно. Вместе с подругами смотрела на всех сверху вниз, смеялась и издевалась над такими же, какой сама она была в начальной школе, глумилась над одиночками без компании, обзывала их психами и фриками. Если она вдруг была дома, то кричала на меня по любому поводу, повышала голос на родителей и запросто могла явиться домой в три часа ночи не в самом трезвом состоянии.
      Годы шли, Кэт не менялась. Она становилась настоящей красавицей, разбивающей сердца парней направо и налево, но оставалась все такой же стервой. Меня тогда это особо не волновало, я верила, что в ней еще осталось что-то хорошее и всегда старалась быть к ней добра. Пускай, она этого не замечала, но сейчас я понимаю, что корила бы себя, если б тогда относилась к ней иначе.

      В то утро ее будто подменили. Она спустилась на кухню, одетая в свое любимое бирюзовое платье, и широко улыбнулась нам всем: маме, спокойно стоящей в углу и наслаждавшейся крепким горячим кофе, папе, колдующему у плиты над завтраком, и мне, уминающей омлет с жареной колбасой.
      Несмотря на то, что Кэт никогда с нами не завтракала, папа всегда спрашивал ее, не присоединится ли она к «нашему скромному застолью». Так было и тогда, и она, как обычно, покачала головой, а потом подлетела к отцу, крепко его обняла и пробормотала, уткнувшись носом ему в плечо: «Я люблю тебя, пап».
      Родители удивленно на нее посмотрели. «И я тебя люблю, дочка, » — прошептал отец после небольшой паузы и выпустил Кэт из объятий, чтобы она могла так же подойти к маме и сказать то, чего очень давно ей не говорила. «Я люблю тебя»…
      Как только с признаниями было покончено, она подхватила пальто с вешалки и выбежала из дома. Я почти моментально схватила в который раз оставленные ею перчатки и побежала следом. К моему удивлению, Кэт стояла лицом к двери, будто ждала меня. В этот раз она не ругалась из-за того, что я прикасаюсь жирными пальцами к ее вещам, а улыбнулась и прошептала: «Чтобы я без тебя делала». Она наклонилась и обняла меня. Не как обычно — едва обхватив одной рукой на долю секунды, а по-настоящему, крепко.

      — Ты меня задушишь, — пропищала я и попыталась отстраниться.

      — Прости, малышка.

      Пару секунд она смотрела на меня очень пристально, будто хотела запомнить каждую черточку, а потом резко подскочила и сняла со своей шеи так нравившийся мне кулон. Давным-давно, я тогда еще даже не родилась, бабушка подарила его Кэт на память. Кулончик был сделан в форме ромба и на свету переливался всеми цветами радуги. Я всегда просила у сестры дать мне его поносить, но она никогда не соглашалась.

      — Повернись-ка ко мне спиной.

      Я моментально выполнила просьбу, а через пару секунд почувствовала холод от цепочки на своей шее.

      — Пусть он останется у тебя, — прошептала она.

      — Ты мне его отдаешь? Насовсем? — не поверив, спросила я.

      — Насовсем, — Кэт кивнула и поцеловала меня, снова крепко обняв. — Будь собой. Всегда. А я буду рядом.

      Она резко отпрянула от меня и убежала по тропинке, слегка покрывшейся инеем, к калитке, у которой ее уже ждала Лиз с двумя стаканчиками кофе. Радостная, я заскочила в дом, показывая подарок Кэт родителям.

      Дальше тот день не нес в себе ничего необычного. Только поздно вечером меня начало что-то тревожить и, уже пролежав в постели с час, я так и не смогла уснуть. Стало понятно, что именно меня волнует, когда в ночью к нашему дому подъехала полицейская машина. Такого раньше никогда не случалось, так что наутро все соседи были взвинчены и жаждали узнать, что случилось. Я же сразу подумала — Кэт опять что-то натворила, но на этот раз ее ждут большие неприятности. Я ошиблась.
Когда женщина в форме вошла в дом и присела в гостиной на диван, чтобы поведать родителям, почему она в такой поздний час явилась к нам, я выбралась из комнаты, села за углом, слегка выглядывая, чтоб мне было все видно, и приготовилась слушать.

      Еще долго после той ночи я толком не могла вспомнить ни одного слова женщины-полицейского. Как только я возвращалась в воспоминаниях в минуты ее рассказа, слышала лишь мамин крик. Он резал уши, и я начинала плакать. Но сейчас прошло достаточно времени, чтоб я могла уловить что-то, помимо этого отчаянного возгласа.

      — Сегодня поздно вечером девушка, которая училась в одной школе с вашей дочерью, Женя Агеева, пыталась совершить самоубийство. Насколько мне известно, Екатерина была вместе с ней в последние минуты, пыталась отговорить. Они стояли около трассы, в пяти километрах от города.

      — Но как они там оказались? — спросил папа. У него не укладывалось в голове, что Кэт бывала так далеко от дома.

      — Один парень, Никита Игнатов, увидел, как Катя убежала в сторону леса с вечеринки одного старшеклассника, который живет в коттеджном поселке за городом, и направился за ней. Она что-то кричала, но была слишком далеко и Никита не мог разобрать ее слов. Когда он наконец догнал ее, девушки стояли лицом друг к другу… Мы так поняли, Катя бежала именно за Женей, возможно, она что-то знала о ее планах, — женщина громко вздохнула, вытерла платком лоб и ненадолго замолчала. — Женя стояла неподвижно, а потом внезапно выпрыгнула на дорогу прямо под колеса проезжавшего мимо джипа. По трассе никто не ездит медленно, сами знаете… Но Катя успела среагировать и вытолкнуть девушку на обочину. Сама она погибла мгновенно…

      Тогда напряженную тишину в доме разорвал крик. Мама упала вперед, закрыв ладонями лицо, и горько заплакала. Отец сидел неподвижно. Не вставая, я уползла к себе в комнату, закрыла дверь, залезла на кровать и закричала в подушку. Я не могла поверить, что Кэт больше нет, что она никогда не придет ко мне, не поцелует, не обнимет, не пожелает спокойной ночи или доброго утра. Да, она часто повышала на меня голос, ругалась, порой я ее просто ненавидела. Но она была моей сестрой. Не идеальной, но самой родной и горячо любимой.

      Я заснула лишь под утро, когда слезы кончились, а глаза невероятно слипались. Уснула, крепко сжимая в руке подаренный сестрой кулон и вспоминая ее слова. «Будь собой. Всегда. А я буду рядом».