Рыбалка по первому льду

Рыбалка по первому льду

В человеческой жизни есть моменты, ради которых стоит жить. Они не становятся вехами, но о них всегда вспоминаешь с удовольствием и легкой грустью, ещё и ещё раз испытывая то приятное чувство, которое посетило тебя тогда. В прошлом. Тогда ты этому ни придал значения, а пришло время, и ты оценил – какое оно было великолепное, это прошлое. Азартное, приключенческое. Но всё закончилось благополучно…

Ещё с вечера стало понятно – назавтра пруды встанут. Их скуёт особый ноябрьский лёд: тонкий, прозрачный, звонкий. По такому льду рыбачить одно удовольствие.

Утром Василий остановился у порога, для порядка глянул в зеркало, всё ли сидит на нём ладно, ощупал карманы: не забыл ли сотовый, деньги, пенсионное удостоверение и баночки. Баночки были священны. Одна из тонкого дерева неизвестной, но очень стойкой породы. Другая – жестяная, с рельефной крышкой. На крышке – Гагаринский старт. Память о солдатской юности. Ещё один взгляд на зеркало, и с богом!

На остановке общественного транспорта только Михеева. И то, кому же ещё быть-то? Молодёжь вся, как есть, обзавелась машинами. А Михеева уже несколько лет вдовствовала. И как-то так распустилась, что понятие о её возрасте у односельчан совсем стёрлось.

Василий кивнул издалека, но подходить не стал. Только подойди, так начнёт собирать всякую всячину. Небо, например, ракетами проткнули, так не далеко до того, что оттуда, чего-нибудь падать начнёт. Прошлый раз рассказывала, что умные люди уже видели, как покойники падают. Ну, в дыру-то оступятся, и на тебе, уже на Земле. И таких много. Она и сама замечала, что как будто раньше видывала человека, а потом он умер, и тут вот тебе на. Тот же человек, только на Михееву ноль внимания – не узнаёт. Да и то, как тут узнаешь, когда с такой высоты, чай, не с крыши сарая, на Землю ахнешься.

Василий усмехается воспоминаниям. Качает головой. Ему ли не знать, как от Земли оторвался, так сразу космос – пустота без конца и без края. Он-то это хорошо помнит. Ему сам генерал Сергунин весной восьмидесятого рассказывал, какие там, за синевой, необъятные дали.

Они, салаги, тогда попали на Байконур, на строительство 45 стола. И чего-то там проштрафились. Дело дошло до начальника космодрома. Думали, загремят в штрафбат. Генерал приехал, велел собрать всех в красном уголке. И вместо того, чтобы распекать с его на его, рассказал историю, приключившуюся с отдельным взводом снабжения в конце войны. Сфилонили, не выполнили приказа, и седьмого мая, когда уже война-то фактически закончилась, по их вине погиб батальон. Отцы, братья, мужья. Думали, войну прошли, живы остались, но разгильдяйство нескольких человек погубило сотни жизней. У друга генерала Сергунина в том последнем бою погиб отец, прошедший в пехоте всю войну от Бреста до Берлина. И друг, здоровый крепкий парень, плакал навзрыд, и клял последними словами тех пацанов, кто по дурости, по глупости, из-за лени и тупости не выполнил своей работы.

– А на ваших плечах, ребята, космос. Там, за синевой, такие дали – не описать.

Потом позвал комбата и спокойно сказал, что бойцы готовы исправить свои ошибки. Через пять месяцев генерал приехал с инспекцией. А у Василия как специально полетела муфта на фрикционе. И он при свете фонаря собирал механизмы, чтобы утром приступить к работам. Не видел, что чуть в стороне стоит человек в штатском и смотрит. Заметил, только когда привернул все болты на диске, выбрался и уселся у гусеницы. Штатский подошёл, спросил:

– Что, солдатик, так стараешься? Внеочередной отпуск зарабатываешь?

– Нет, не зарабатываю. Слово я дал генералу. Отступиться теперь не могу.

– Когда ж ты успел самому генералу слово дать?

– Было дело.

– А твоя третья рота вместе с тобой слово держит?

– Ага, – протянул тогда Василий и догадался, что перед ним тот самый генерал, только в штатском.

Вскочил, руку к пилотке бросил, хотел рапортовать, да слова все, как одно, потерялись.

А мужчина достал из кармана коробку, протянул Василию.

– Возьми, солдат. Товарищей угостишь.

Подал коробку и ушёл. Там оказались обычные леденцы. И никто в роте Василию не поверил, что сам генерал «королевскому пажу» леденцы подарил, но конфеты съели моментально. Только коробка у Василия и осталась.

Раздумался о прошлом, чуть не прозевал маршрутку. Михеева окликнула. И первая в микроавтобус залезла, а всё равно угнездилась рядом с Василием. Он не успел убрать пакета, как баба шмякнулась в кресло. Взвизгнула. Василий выдернул из-под неё пакет. Деревянная коробочка развалилась.

– Ой-ё! Села на кого-то! Чо ж ты бросашь-то? Куда-то со своей тарой?

Василий промолчал, закусил губу, стараясь приладить отвалившуюся стенку деревянной коробочки и перебирая наугад, чем бы её по приезде домой скрепить.

Михеева замолчала. Что-то высматривала в окно, как будто первый раз видела тысячу раз виденное. Но долго безмолвия выдержать не могла.

– Знать-то морозы пришли? – то ли спросила, то ли пыталась подтвердить очевидное.

И уставилась на Василия.

– Лютые, – кивнул он и решил женщину подначить. – Всё небо ракетами попротыкали, чего ещё ждать?

– А вы и рады, – с издёвкой и невпопад откликнулась Михеева.