С любовью, Джейн

2

Наше путешествие проходило спокойно, без каких-либо приключений. Качка кончилась, и пассажиры судна «Принцесса Элис» стали все чаще выходит на палубу. Мне нравилось смотреть на море — с виду скучное, но на самом деле постоянно меняющееся. Я достала бумаги и краски и рисовала в свободные минуты, но чаще мы вдвоем с Сент-Джоном учили индустани. Я занималась прилежно, и с каждым днем мой учитель все чаще и чаще хвалил меня.
Я то и дело украдкой смотрела на Сент-Джона, когда он сидел рядом со мной с книгой. Теперь, когда все волнения и разногласия остались позади, он не казался мне таким уж суровым. Он стал снисходительнее ко мне, и все же, считала я, когда придет время, он снова станет требовательным и властным.
Мои занятия рисованием не остались незамеченными для многих пассажиров, однако большинство из них проявляли сдержанный интерес, не отвлекая меня. Но одним погожим утром, когда все еще наслаждались последними минутами сна, ко мне подошла женщина. Это была леди Марволо — нас представили друг другу днем ранее. 
— Доброе утро, — она с трудом опустилась в плетеное кресло рядом со мной, — вы чудесно рисуете, миссис Риверс. Одно только море — скука смертная, но у вас получается каждый раз разная картина. Вы умеете показать настроение. Хотя, я иногда думаю, что вы таким образом рисуете совсем не море.
— Доброе утро, миледи, — отозвалась я доброжелательно. — Меня тоже удивляет, как море может быть таким разным. Оно то сердится, то словно резвится, как ребенок. Мне порой кажется, что мне не хватает красок и умения, чтобы передать все нюансы.
— Ах, у вас отлично получается. Я нанимала моей дочери самых лучших учителей и что? У нее получается намного хуже! — она вздохнула, но тут же улыбнулась. — И все же, признайтесь, ваше море — это не совсем море, так?
— Боюсь, я не понимаю, о чем вы, — ответила я искренне.
— Ваш муж. Простите меня, но мой возраст позволяет мне говорить вам это. Ваш муж похож на это море, — она повела рукой. — Глубины, которые могут скрывать сокровище или хранить мрачные трагедии. Любопытно, что такой интересный молодой человек нашел в вас?
— Мистер Риверс прекрасный человек и никаких темных глубин в нем нет, — ответила я настолько почтительно, насколько позволило мне мое возмущение. — Его ждет тяжкий труд миссионера, и я надеюсь быть ему достойной помощницей…
Леди Марволо закатила глаза и рассмеялась:
— Вы так юны и так наивны, и вы ничего не понимаете в мужчинах, хотя вам, конечно же, кажется, что вы знаете о них все и читаете как открытую книгу. Будьте осторожны, послушайте совета, будьте осторожны с ним. Здесь скучно, а я люблю наблюдать за молодыми людьми — это намного интереснее, чем смотреть на море. Он выглядит таким холодным и бесстрастным, но его глаза иногда так сверкают, когда он смотрит на вас. 
— Я учту то, что вы сказали, — ответила я, вставая, — а сейчас мне пора. Прощайте.
— Прощайте, — она открыла зонтик и выставила его так, чтобы первые лучи солнца не попадали на ее лицо.
Я была полна негодования! Как такая почтенная дама могла говорить о таких вещах? Как она могла думать, что знает Сент-Джона? И все же ее слова оживили в моем сердце прежние страхи — что если я ошиблась и сделала неверный выбор? Что, если я должна была остаться в Англии? Я боялась снова просить совета у Бога, тем самым показывая свое неверие.
«На нашем пути будет много искушений и преград, Джейн, — вспомнила я слова Сент-Джона, — мы должны выстоять, стать сильнее для того, чтобы помочь нуждающимся!»
Это воспоминание успокоило меня, и я вошла в каюту, позабыв о словах старой леди.
Наше путешествие продолжалось. Ветер дул свежий и теплый, что было непривычно для большинства из пассажиров: любуясь заходящим солнцем и нежась в потоках теплого воздуха, многие засиживались на палубе допоздна. Мы с Сент-Джоном ложились рано — каждый в свою кровать, все так же прощаясь перед сном нежным поцелуем. И этот вечер не стал исключением. Немного качало, и я уснула быстро, как младенец в колыбели, которую качает заботливая мать. Но посреди ночи я проснулась. Я сама не знала, что заставило меня открыть глаза. На небе сияла полная луна, озаряя скромное убранство нашей каюты.
— Сент-Джон, — позвала я, но никто не откликнулся — койки, узкие и жесткие, располагались одна над другой, и мне пришлось встать. Я была уверена, что Сент-Джон спокойно спит, но нет. Одеяло было отброшено в сторону, подушка смята, но самого Сент-Джона не было. Я села на постели, не зная, что делать. Сердце билось, как птица в силках. Мне было тревожно и немного страшно. Я повторяла себе снова и снова, что сейчас он вернется и я зря волнуюсь, но шли минуты, Сент-Джон не возвращался.
Я не выдержала и, наскоро натянув на себя платье, вышла на палубу. Ветер стал сильнее и не был уже таким теплым. Мои волосы растрепались, и я уже подумывала вернуться назад — корабль ощутимо качнуло, но тут я заметила одинокую фигуру. Я подошла ближе. Сент-Джон, а это был он, стоял, держась за перила, опоясывающие палубу, смотрел вдаль и на его лице застыло странное выражение, которое я ни разу не видела раньше. Я привыкла думать, что он не испытывает сомнений, не знает, что такое страх и всегда полон решимости действовать, но сейчас можно было подумать, что он растерян, на его высоком лбу залегли морщины.
— Сент-Джон, — позвала я его, делая шаг вперед.
— Это ты, Джейн? — спросил он, словно ожидал увидеть кого-то другого.
— Да, это я. Мне не спалось, а вы не возвращались…
— Джейн… — он взмахом руки подозвал меня ближе и обнял, впервые за все дни путешествия, обнял не как друг или брат: в его объятии было что-то иное.
— Вас что-то печалит? Вы скучаете? — спросила я.
— По сестрам? Мы привыкли жить в разлуке, и я знал, что так будет.
— Я говорила не про Мери и Диану, — сказала я, не в силах продолжить фразу и спросить, скучает ли он по милой Розамунде Оливер.
— Тогда о ком? — недоуменно спросил Сент-Джон.
— О мисс Оливер, — ответила я.
Сент-Джон взял меня за плечи и отклонился так, чтобы видеть мое лицо. Он всматривался в мои глаза, словно пытался разгадать какую-то загадку.
— При всей своей внешней невзрачности, Джейн, ты будишь во мне странные чувства, — сказал он, и в его голосе явственно читалось раздражение, — ты спокойна, когда я жду сопротивления, и сопротивляешься там, где нет никакого к этому основания. Ты ревнуешь меня к прошлому, хотя я давно  закрыл эту страницу.
— Вы любили ее? — не удержалась я.
— Нет, разве я отказался бы от нее, если бы любил? Это была страсть, и с ней я справился. Любовь может стать основой для многих хороших дел, но разве мог я совершить что-то действительно хорошее и значимое рядом с мисс Оливер? Другое дело ты, Джейн.
Он потянулся ко мне и поцеловал в губы. Его поцелуй не походил на те горячие поцелуи, полные горечи, боли и страсти, которыми когда-то награждал меня мистер Рочестер, но в них было столько уверенности в своем праве, что я не могла пошевелиться. Долг повелевал мне слушаться мужа, следовать за ним и, хотя мое сердце было готово разорваться от новой волны боли, я не стала отталкивать Сент-Джона.
— Вы упрекаете меня в холодности и одновременно подозреваете, что я храню нежные воспоминания о мисс Оливер, но вы, миссис Риверс, точно такая же: вы холодны со мной, но ваше сердце все еще жжет огонь страсти! Наши чувства похоронены под слоем льда, так стоит ли его ломать? Да, порой я испытываю сомнения, но я молюсь, чтобы Бог наставил меня. И я умею побеждать себя, — сказал он, но его голос дрогнул, и Сент-Джон поспешно отошел от меня. Это было похоже на то, как если бы он мучился от раны, но не желал являть ее миру.
Было так странно видеть его слабость, но это пробудило в моем сердце сострадание, и я невольно вспомнила слова леди Марволо, что Сент-Джон похож на океан, хранящий в себе необузданную силу и мощь.
— Нам всем нужна поддержка и человеческое тепло. Вы мой друг, вы мой наставник, я стала вашей женой и постараюсь стать для вас лучшей спутницей. Вы можете быть уверены во мне и в моей поддержке.
— Но? — он снова повернулся ко мне. — После таких признаний всегда следует «но».
— Нет никаких «но», — я нахмурилась. — Я хотела просить вас помочь мне в этом, не отталкивать меня. Почему вы не хотите довериться мне? Почему даже наедине со мной вы все время носите маску?
— Ты ошибаешься, Джейн, — Сент-Джон снова приблизился ко мне, — это не маска. Я не из тех, кому добродетель досталась даром, но я тот, кто готов усмирять плоть, чтобы стать ближе к Богу.
— Как мы будем жить дальше? — наверное ночь, лунный свет, теплый ветер придали мне уверенности и смелости. Я точно знала, что при свете дня ни за что не смогу заговорить об этом. — Как брат и сестра?
— Разве не этого вы хотели?
— Разве это не попытка обмануть Бога? Принести клятвы верности и…
— Я не собираюсь их нарушать! — повысил голос Сент-Джон.
— Но в мыслях вы далеко, сэр, — сказала я нежно, беря его за руку. — И уж если вы относитесь ко мне как к сестре, зачем обманываете? Не много ли лжи для того, кто хочет стать ближе к Богу?
Он тяжело дышал. Глядя на меня сверху вниз, его лицо в свете луны представлялось мертвенно-бледным.
— Я вам противен? — спросил он наконец. — Когда я прикасаюсь к вам, вы закрываете глаза и думаете о том, кто остался навсегда в сырой земле Англии? Сравниваете нас?
— Вы не противны мне! — воскликнула я с жаром. — Вы достойнейший из людей и вы прекрасно знаете, что красивы.
— И все же, вы сравниваете меня и его?
— Я не буду лгать, — я понурила голову, — я пока не смогла забыть мистера… — мне было тяжело произнести вслух имя моего дорогого хозяина, — я вспоминаю его, но я ни на минуту не забываю, что я принесла клятвы верности вам. Я не забываю, что вы рядом, а он — нет.
— Он не сделал бы тебя счастливой, я уверен, — сказал Сент-Джон, вновь обращая свой взор к океану. — И больше не будем об этом. Отныне и навсегда ты моя жена и… — Он замолчал, а я вспомнила старую детскую сказку, прочитанную еще в Гейтсхэдхолле, об одном хитреце, который перехитрил сам себя. Сент-Джон хотел видеть рядом с собой помощницу, ученицу, ту, которая будет следовать его указаниям и не прекословить, и при этом хотел остаться равнодушным к своему созданию. 
— Я иду спать, Сент-Джон, — заявила я строго, — спокойной ночи.
Я раздумывала, должна ли я подойти к нему и поцеловать, правильно ли это будет теперь, когда он порывисто обернулся, зажимая пальцами мой подбородок, чтобы я не смогла повернуть голову ни на дюйм, и поцеловал меня. О, насколько не был похож этот поцелуй на предыдущие и как он напугал меня! Словно замерзшее озеро вдруг взметнулось в небеса искристым фонтаном; в этом поцелуе не было страсти, но было отчаянье и я, затаив дыхание, замерла и только ждала, что будет дальше.
— Джейн… — Сент-Джон отшатнулся от меня, тяжело опираясь на перила. — Ты этого хотела, Джейн?
— Я хотела, чтобы вы были более откровенны со мной и не носили бы броню отчужденности тогда, когда этого не надо, — осторожно ответила я ему. Мне было трудно дышать, я смотрела на Сент-Джона словно впервые. Растерянный, без вечного надменного выражения на красивом лице он был похож на пробужденную от сна скульптуру. Его волосы, всегда так тщательно причесанные, растрепал ветер. В его глазах горел огонь, а губы после поцелуя были полуоткрыты, он тяжело дышал и не сводил с меня напряженного взгляда. Мне казалось, что он злится на меня за то, что я увидела его в минуту слабости.
— Моя броня нужна не только мне, — выговорил он наконец, выпрямляясь и приглаживая волосы; новый порыв ветра снова растрепал их.
— Простите, — пробормотала я и кинулась к каюте. Мое сердце билось от непонятного волнения. О, нет, ни на минуту я не забывала о мистере Рочестере, но впервые за последнее время я допустила мысль, что горе раньше или позже забудется и мне опять захочется простых радостей: домашнего уюта, горячего очага, любви и счастья, всего того, что так презирает Сент-Джон.