С нас хватит...

С нас хватит...

Как заставить себя отложить эту чёртову газету? 
Она жжёт пальцы, но нет сил бросить ее. Действительность распухает,
перекашивается. Ли садится рядом; я обожаю ее гладкое личико, но сейчас я вижу лишь равнодушные глаза, идеальные зубы перемалывают жвачку. 
- Что там? - Она указывает глазами на газету. 
Бессмысленно. Наверняка, если включить телевизор, этим ужасом уже захлебываются все крупные телеканалы. И я захлебнусь сейчас. Что-то поднимается со дна меня самой. Но ей все равно. Она не читает газет и не смотрит телевизор. Хотя если она выходила в сеть... Даже чертов Инстаграм уже полон... 
Я вскакиваю из-за стола и бегу в ванную. Меня сгибает над умывальником; сухие спазмы выкручивают наизнанку. Вдруг я понимаю: я плачу. Я плачу. 
Я не плакала уже так давно. Чтобы вот так, навзрыд. Мне незачем. Я ничего не теряю, ничего не обретаю. Меня давно уже ничто не трогает так, чтобы улыбнуться сквозь слезы. 
Грани стираются со временем, так же, как и воспоминания. Это я уяснила. 
Мне было это на руку. Я убедила себя в том, что выше всего этого. Что могу заменить тепло и энергию одного человека десятками других, не годящихся ему и в подметки. Что могу просто спать с красивым телом, не зависеть от пола, отрицать условности и правила, не привязываться. 
Мне весело; я окружена пестрой публикой. Несколькими действительно хорошими друзьями. 
А внутри - вакуум. Он поглощает меня саму. Заставляет гнать куда-то, хвататься за все подряд. Я кричу, рву глотку за все, что мне более или менее интересно. Хотя... Интересно - это колоссальное преувеличение. Мне ничего не интересно. 
Мне больше неинтересна и я сама. 

Я смотрю в зеркало. Оно отражает опухшее, бледное лицо, взлохмаченные короткие волосы. Внезапно я словно вижу темную, блестящую волну на своём плече, чувствую лёгкое прикосновение пальцев, отводящих ее в сторону. Пальцы сменяются горячими губами. В них - вся нежность этого мира. 
Желудок скручивает спазмом, и меня шумно рвёт. 

Ли стучит в дверь. Я сажусь на ледяной пол и вытираю лицо туалетной бумагой. Стук усиливается; она все же прочитала газету. 
- Эй... Что ты там... Ты в порядке? 

С чего я решила, что эта кукла обладает человеческими чувствами? 
Я встаю на ноги; меня качает, и я понимаю, что должна делать что-то. Умываюсь, просто чтобы не упасть в обморок. Рывком распахиваю дверь в ванной, едва не ударив Ли. Она отшатывается, но я уже роюсь в своём драном рюкзаке, нахожу телефон. Он выключен. Пальцы дрожат, я едва могу нащупать кнопку и включить его. Экран вспыхивает и десятки сообщений и пропущенных звонков бросаются на меня. Оставьте меня в покое... Краем глаза я отмечаю, что звонили даже те, кто клялся и имени его вслух не произносить. Пошли вы все... 
Я набираю один номер. Там мне помогут.
Один гудок... второй... Боже... Давай, ну давай же...
- Мама! - кричу я хрипло, сомневаясь, что она узнает меня. Горло надорвано, я заикаюсь. 
- Детка, ну где же ты! - От нежности и непролитых слез ее голос тоже дрожит. - Я звоню уже два часа. 
- Телефон... выключила... Мама... что делать?! - Я выкрикиваю это, вытирая лицо рукавом. Ли подошла и с ужасом смотрит на меня. Смотри... смотри сколько тебе влезет... 
- Я смогу быть там через четыре часа. - Мамин голос успокаивает, но я плачу все сильнее. - Пусть кто-то отвезёт тебя. Не садись за руль. Не хватало еще... 
Ее напускное спокойствие трескается, как ледяная корка. - Милая, это так страшно... Но надо надеяться... Я буду молиться за него... 
- Спасибо... Встретимся там... 
Я роняю телефон. - Ты отвезёшь меня? 
Ли смотрит на меня. Она больше не жуёт жвачку, иначе я ударила бы ее. 
- У меня сьемка через полтора часа, - говорит она. 
Я поднимаю с пола телефон и обхожу ее. Бросаю в рюкзак паспорт, какие-то вещи. 
- Я все понимаю, но... - начинает она, но я сгребаю в кулак толстовку на ее шее. 
- Молчи. Поняла? Ты ни хрена не знаешь и знать не можешь...
В ее невероятно красивых, стеклянных глазах отражается ужас. Она выдирает толстовку из моих пальцев и отходит. 

Я вылетаю из дома под аккомпанемент постоянно звонящего телефона. 
Никто ничего не забыл, я это прекрасно понимаю. Но вся эта грязь отступает перед тем, что произошло только что. 
Я вклиниваюсь в секундную паузу между двумя звонками и сама набираю номер.
- Джей, умоляю, отвези меня туда, - хриплю я, не дожидаясь его приветствия. 
Джей - новый друг из новой жизни, но его бы с распростертыми объятиями приняли бы и в старой. Точнее, с иронично изогнутой бровью и обменом дурацкими шуточками. В солнечное сплетение снова впивается волна боли. 
- Я звонил тебе все утро. Где ты? - Громогласный Джей еле слышно выдыхает в трубку. Он - хороший человек, внимательный и полный сострадания, о чем знают далеко не все. Не каждый дает себе труд заглянуть под пеструю, местами отталкивающую оболочку. 
- Я... я ещё возле дома. Мама тоже едет, - сказала я невпопад. 
- Подождёшь пятнадцать минут? 
- Спасибо. - Я не сажусь, а падаю на край помпезной клумбы, бросаю рядом рюкзак. 

Солнце пригревает; в звенящем воздухе разлит покой и запах цветов. Эта атмосфера - то, ради чего я возвращаюсь сюда. Здесь я немного успокаиваюсь, приостанавливаю бешеную гонку за тем, чего априори быть уже не может. За тем, что казалось мне слишком земным когда-то. Устоявшимся, постоянным. 
С одной стороны, мне хотелось какой-то константы в совершенно фальшивом, бешено вращавшемся мире вокруг нас. Некто дал мне эту константу. Глаза, руки, крепкое плечо. Шутки, сострадание, любовь, способность найти что-то положительное в любой ситуации. Мгновенно каменеющую челюсть и желание сразиться с каждым, кто посмел бы косо взглянуть на меня. 
«И это все?» - въедливо спросил внутренний голос тогда, когда своё собственное дыхание можно было уже спутать с его; когда я с закрытыми глазами могла предсказать малейшую модуляцию голоса, малейшее движение изменчивого лица. Каждая родинка на теле, каждая реакция - словно мои собственные. Это я ласково заглядываю в глаза сама себе, прошу у себя самой ещё больше любви, определённости, строю планы на будущее.