С небом наперегонки

ПОЭЗИЯ

ПАМЯТИ

ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО

1.
 

Давно ль Христовы раны открывались

Глазами Лазаря в сердцах врагов?

Давно ли Савла в Павла превращали

Мелодиею сброшенных оков

Твоя гортань на ноте прорицанья,

Твоя, на вздохе откровенья, грудь,

Органными мехами потрясая

Безликий свод, куда лишь орды прут

Пожитки ненасытных суесловий?

В хмельных глазах, распластанных под ноль,

Голгофу дыбил голос твой давно ли?

Глазам твоим лишь мир иной давно ль?

Давно… А будто вот, за поворотом —

С налета в лоб звон струн и хрипотца,

Как лат бряцанье, страха и упрека

Не ведающее — гитары царь!

О, рыцарственный строй былых мгновений,

Поминовеньем скорбных лет восстань во мне,

Таранным лязгом лобового пенья

Броню забывчивых времен разбей!

Восторга пилигрим, мытарствуй с миром,

В пустыне беспросветной немоты

Нещадно расточай глагола миро,

Любимец замогильных палестин.

2.

Разбег был крут, а смерть – полет, паденье ль?

Искупится ли весь надменный быт

Парением коленопреклоненья

Пред искренностью «быть или не быть»?

В «Охоте на волков» играешь Волка —

То Гамлета ль себе в суфлеры брать,

Иль в оцепленье, на потребу толпам,

Флажком испуга рдеть и трепетать?

На сцену хлынула возня галерки.

На небе дно. И все едино мне,

Где Гамлет — в гардеробной иль суфлерской.

Вот жаль Офелию — ей на панель.

Увы, лягушка не всегда царевна.

Толпа — всегда толпа, а не народ.

И только лишь чекан стихотворенья

Сквозь ретушь времени судьбу ведет.

ОКТЯБРЬ

1. Узнаванье октября.

Сожженных мостов остывающим пеплом
ложится листва в пестрый наст бытия.
В зеркал отрешенье подобьем поблеклым
отторгнут — о Боже! — да это ли я?

Моя ли рука содроганьем отметит
сникающий пульс, словно мельк маяка
в густеющем сонмище шторма — несметен
провал или вал в маяте моряка?

Горька, солона на меже предрассветной
несбыточность снов, и к рассвету закат
так близок, как призрак седеющей вести
предснежья зимы в октября облаках.

2. Ветхозаветность октября.

В утробе требы октября,

как в озареньях поглощенного Ионы,

Ниневии наития горят

немыми угольками исподбровья.

Испробована соль стократ,
И снова рыка льва непревзойденней
собачий вой: Экклезиаст —
последний полнолунья акт задернут.

Июлю в след октябрь попал,

как в след Израиля Иеремия,—

о, лета бабьего печаль,

тебя ль нарек Амнон Фамарью милой.

3. Последний бунт октября.

Просторы убраны блистаньем паутины.
Тоскливостью высокой взбиты облака —
шиньон Антуанетты перед гильотиной:
и падает кровавым лезвием закат.

В отребьях траурного обрамленья веток
на месте, падающей в обморок, листвы
зияют, жадным к зрелищам кровавым, блеском
невосполнимые пробелы пустоты,

как взгляды, жадной к наслажденьям казнью, черни.
Широк прощальный осени невинной жест,
как повелителя поклон надменный,
прощающий толпе мытарства королей.

К Г0Д0ВЩНЕ ГИБЕЛИ "КУРСКА"

Тень, спину прикрывающего, друга,
подругу слез мужских, надгробных слов,
промозглой до кости, продроглой грудью
встречать — да по плечу ли этот стон,

уставшим чтить уставы сухопутья,
устам, уставшим даже от забав
кораблики мыслишек пресных путать
и мелководьем шлягерным пускать.

Курортный раж, азарт загара — лето...
Душ-тел, вокзалов-багажей бог — юг...
Буфет-купе, пропито и пропето:
на юг — на юг..., на юг — на юг... И вдруг!

Стучат?!. — Крым, Сочи — все покрыла вести
девятым валом северная ночь...
Москва — Курск — Киев, города и веси —
стучат?!. — жена, невеста, мать и дочь...

Стучат?!. — в груди подлодки не бывает
чужих сердец , чужих смертей — стучат?!.
Нет в горе слез чужих, чужих печалей:
стучат?!. — стучат?!. — отец, товарищ, брат…

Стучат?!. — Не "С0С", не жажда кислорода,
не точки и тире, а души и сердца
вымаливают памяти — не продан
ли прах, литаврами ли узнана слеза?

Стучат?!. — Огромной разрастаясь раной,
стучит Отечество в груди всех стран
(страны ль?) — как странно разделять на страны
невосполнимость горестных утрат...

Вот так же и Отечество недавно —
на плесе вечности лишь пузыри,
веками нам накопленных, дыханий,
от "а" до "я" утопшей, старины.

Стучат?!. — Лишь Богу ведома морзянка,
как жабр на брег, под воду скрытых, ртов —
поведай Беринг Стиксу стих озябший
о нежности Онежских берегов...