С ней надо что-то делать

Глава 1

Если женщина заблуждалась, перед ней должны извиниться

Она испытующе уставилась на кувшин. Пить совершенно не хотелось, но надо. Ибо все предыдущие попытки расслабиться успеха не возымели. Требовалось нечто кардинальное и убойное. Бессмысленное и беспощадное. Руки изнывали от желания звездануть кувшином об стену. Будто нарочно не давали наливать, саботируя намерение хозяйки нажраться вдрызг.

 Местное вино, конечно, не мартини: на этом компоте далеко не уедешь. А вылакать чуть ли не пятилитровый кувшин в одну слабо пьющую персону – задача та ещё. Особенно в такую мрачную погоду. За окном в небе сплошная пухлая тягостная чернотища. И, кажется, уже где-то погромыхивает.

Мысли о пьянстве, как способе борьбы с обидой, злостью и диким кожным зудом, скручивали душу в тошнотный крендель. Знакомый такой крендель, в прорехах которого виделась пара сдобных кукишей. Вином своё горе заливают лишь неудачники. А она просто дура. Хотя с некоторых пор и весьма экзотическая.

– Свят-свят-свят, – пробормотала Инга, открещиваясь от пугающего дежавю.

 Почесала предплечье и горестно вздохнула: дура и есть.          

Пустодырая лягуха, как когда-то, озлясь, обзывал её родной отец. Чучело мордастое –обзывает нынче приёмный. И продолжает любить свою шестирукую кровиночку, в которой ни капли его крови. Правда, любовь Шин-хада изрядно пованивает потребительством. Ну, да и она сама не дура попользоваться отцом. Так что в целом какая-то гармония у них вырисовывается.

Как, кстати, и с Контой, что при ней неотлучно. С тех пор, как сестрички-лисички разъехались по мужниным хададам. Валькирию она залучила к себе по собственной горячей просьбе. Честно говоря, попахивающей моральным шантажом. Дескать, если та не поселится в птичнике, умная ингири свихнётся.

Босх подумал-подумал и уступил. Верней, уступила Бийра, которая положила глаз на Конту. Подозрительная привязанность, попахивающая корыстными научными целями. Но пока припереть маг-жату фактами и воспротивиться её намерениям не получалось: фактов нет. А подозрения к делу не пришьёшь. Их Бийра игнорирует с непревзойдённостью ледяной скульптуры.

Инга вздохнула и окинула взглядом гостиную. По Андее она скучает – это да. Даже чуток повоевала с папулей, когда тот вдруг запретил отправиться с сестрой на житьё в Вар. Очередной политический бзик. А вот по близняшкам соскучиться не успела. Когда те рядом, их слишком много – усмехнулась она, покосившись на сиреневое платье, что лежало на кресле по другую сторону стола.

«Слишком много» – это такая штука, что прокатывается по психике ингири асфальтным катком. Только брызги терпения во все стороны. И в башке образуется какой-то жмых бесполезной липкой злобы. От которой устаёшь больше, чем от злобы, направленной против врагов отечества.

Зато Конты много не бывает. Даже когда та целыми днями торчит бельмом на глазу. Белобрысая дылда прямо-таки её духовная сестра: занята исключительно собой. Особенно новомодным самосовершенствованием, которым ей запудрила мозги Бийра. Маг-жата и сама сухарь замшелый, и девку с панталыку сбивает.

От мечты Конты о роли супруги диктатора – всё равно какого и на каких условиях – остался пшик. Девчонка постоянно что-то читает. Отнюдь не местную слюняво-романтичную белиберду о сюсюканьях рыцарей с их дамами сердца. Нет, ей открыли доступ в библиотеку Босха. А после они уединяются для беседы – закрепляют изученный материал. Конту явно к чему-то готовят.

Впрочем, известно к чему. К тому самому. Погубят девку инопланетные засранцы – чтоб им пусто было! И её уже не отговорить. Убеди женщину в том, что она какая-то особенная, и ты уже никогда не приведёшь «особистку» в чувство. Даже списком её неудач.

– Ну что, дорогуша, выпьем? – предложила Инга платью, подтащив кувшин на край стола.

Тот противно проскрипел по дереву. Из откупоренного горлышка пахнуло плодово-ягодным ароматом среднестатистически успешной жизни. Мелькнула мысль хватануть прямиком с горла – а как ещё русскому человеку заливать депресняк с чесоткой?

– Не смогу вылакать, так высосу, – припомнился ей старый испытанный способ.

После чего память принялась нудить, что соломинок для коктейлей в этом мире ещё не придумали. Как и туалетной бумаги с фенами.

– Высосу, – неуверенно погрозила она пальцем нагло подбоченившемуся кувшину. – Или выплесну в миску и вылакаю. Как ты на это смотришь? – изогнув бровь, поинтересовалась она мнением платья.

Платье промолчало. Зато лопнуло терпение Конты, что валялась на любимой кушетке Андеи и читала.

– Тебе не надоело? – поджала губки дылда, оторвавшись от книги.

Быстрорастущие остренькие когти человеческой ипостаси ингири рефлекторно царапнули лакированную столешницу. Четыре свежие царапины присоединились к бесчисленным следам прежних бесчинств. Кувшин возвышался над этим безобразием башней Московского кремля, безучастного к бывшей соотечественнице с её заскоками. Он бесстрастно ожидал своего часа, дабы улететь в стену опустошённым. И покончить счёты с жизнью, просыпавшись на пол черепками.

– Отстань, зануда, – мягко попросила Инга: – Я маюсь! И злюсь.

– Всё равно уже ничего не изменить, – насмешливо напомнила Конта, поводя богатырскими плечами, не терпящими безделья. – Тебя в очередной раз надули. Какие-то вшивые аборигены, – ёрничая, передразнила она подругу-инопланетянку.