С сердцем, обращённым ни к чему

С сердцем, обращённым ни к чему

– Я буду чёрной занозой для твоего сердца. Безжалостным копьём. Холодным непроглядным мороком в твоих снах. Я завладел твоим воображением. Я искусный змей, сдавивший твою хрупкую нежную любовь. Неумолимый смерч в твоём сознании, буря. Расхититель тайн твоей чистой милой души. Коварный жестокий яд, покоривший твою кипящую бурную кровь. Зловещий призрак твоих желанных кошмаров. Я кромешная ночь для твоих криков.

– Не правда! Не пытайся в это играть! Ты не такой!

– Нет, такой. Отрицание – тоже я. Твой мозг в осаде, однако мои осадные орудия давно сломали ворота, а войска внутри. Армия скелетов. Мои проклятые чары пленили все твои нервы, твои чувства, вздохи, волнения, мысли. Мой северный голос сковал твою грудь льдом. Ты едва дышишь. Я буду разрушительным страстным хаосом в твоём разуме. Яростным порывом ветра в твоей тонкой душе. Безумной запретной историей для твоих скромных хрустальных глаз. Тем, кто уничтожает звёзды и гасит светильники. Жестоким вымыслом, убивающим твою веру, невинный ангел, в добро и любовь... Но я уйду.

– Нет! – она в ужасе закричала. – Пожалуйста, не уходи!

Кажется, в этот момент он тихо рассмеялся.

– Милое глупое дитя, неужели ты так истово жаждешь смерти, что зовёшь к себе её верного слугу?

– Когда-то ты был моим!... моим другом. И остаёшься им до сих пор.

– Убийства затмили мой облик. Похитили меня прежнего и прислали из глубин тьмы другого. Эта оболочка напоминание о нём, но внутри неё нет ничего, что бы ты узнала. Он – мёртв, а ты смотришь в чёрную пустоту. На что ты надеешься, обращаясь к тому, кто губит надежды?

– Будь так, ты совершил бы преступление и не медлил. Да, твой голос непоколебим и мёртв, и движет моим сердцем, словно я сама уже мертва и не владею ни душой, ни телом. Но знаю, твердо знаю, ты всё ещё со мной, помнишь меня и остаёшься рядом.

– Это ложь, в которую хочется верить. Не пытайся сопротивляться и доверять пустым превратным чувствам, они иллюзорны. Когда обнаружишь их изъян, то всё поймёшь. Дрожишь? Я тебе нравлюсь такой, а прежний был смешон. Трагедия и злой рок – вот рецепт людской любви. А как насчёт бесстрастного бесчеловечного ничто? Ты не веришь? Это всё что во мне есть. Это уже не трагедия. Это реальность. Тебе нужен романтический ужас, паническая страсть, вампирическая любовь. Но я не милосерден и не жди пощады, если я останусь. Ты забудешь всё святое, что когда-либо срывалось с твоих молящих губ.

– Пощади! Не оставляй меня! Ты не уйдешь! Ты просто не можешь уйти! Я знаю, в тебе бьётся человек!

– Во мне ничто не бьётся. Лишь в одном ты права – я помню. Сохранить память о былом человеческом облике, но при этом быть опустошенным – это так странно, как будто наблюдать чужой сон. Но я его разрушу. Пришло время расставаться, довольно пустой болтовни.

— Подожди! Стой! Я люблю тебя!!

Он замер на месте и в изумлении уставился на неё. В нём промелькнули следы человечности: смущение, горечь, сожаление и досада. Но затем поблекли. Осталась только древняя усталость. Он знал, к чему всё стремится и чем всё должно кончиться. И его уже не изменить.

— Нет... прости меня, ангел… Но я не создан для любви.

— Тогда для чего ты создан?

***

Вспоминая моменты прошлого, он неуклонно натыкался в них на искажения — слепые пятна, которые раньше, казалось, были органично вплетены в общую серо-радужную ткань жизни. Однако со временем, сосредоточено блуждая по лабиринтам воспоминаний, затянутых древней густой паутиной, он находил всё больше подобных пятен, и они насмешливо маячили перед мысленным взором, как нечто несуразное, чего совершенно точно в реальности быть не должно. Эти пятна зияли как чёрные дыры, которые невозможно было залатать никакими доводами разума.

В детстве он часто болел. В силу физиологических особенностей слабого организма, ему приходилось отыскивать опасности практически во всём вокруг. Мир представлялся ему злом, враждебной структурой, как и его личное тело, которое всегда оставалось для него загадкой.

«Мое сердце и жизнь превратились в гротескное святилище, в котором оно проявляется с проблеском своей пустоты, – говорил он отстранённым как будто чужим голосом и, возвращаясь к мучившим его воспоминаниям детства, продолжал: – Помню, как всё изменилось, когда впервые в моей жизни проступило это искажение, это слепое пятно, которая, как пророческая звезда гибели, взошла над моей колыбелью, определив всю мою судьбу».

Тогда в периоды болезни, когда он прикованный к постели лежал неподвижно, с высокой температурой и тяжелой головой так, что единственным развлечением являлось окно напротив, в бесцветный дождливый экран которого он вперялся бессмысленным пустым взором, пока родители хлопотали внизу, тишину старого дома внезапно нарушал холодный и безжизненный стук в дверь. Спустя пару минут в полутёмную комнату, колебля огонь у свеч, неслышно входил высокий седовласый мужчина похожий на странника. Это был его дядя, навещавший его всякий раз в часы снедавшей утомительной хвори. Сидя у ног больного племянника, он заботливо и с любовью рассказывал различные истории. Одни из них были забавные и интересные, другие смешные, печальные, но иногда что-то происходило в тот момент, словно игла съезжала с дорожки пластинки с шипением и противным скрежетом и тогда прорывались непонятные пугающе странные мотивы, словно где-то в зазеркалье начали образовываться тонкие трещины, ломая структуру этой крошечной упорядоченной реальности. Насколько странными были некоторые из тех историй, которые тогда он не воспринимал серьезно, ибо не понимал их абсолютно чуждого человечеству замысла, однако внимательно слушал и впитывал в разум, чтобы позднее быть готовым к наступающим предначертанным переменам.

– Прозрение в голодной тьме, – с северной безжизненностью звучал голос, словно из уст умалишённого проповедника. – Пустота приходит. Пустота утверждает. Помнишь я рассказывал тебе траурные песни о маленькой храброй звезде, которая в странствии наблюдая гибель сотни заблудившихся планет и тьмой постигая знаки времени сама в конечном итоге угасла. Это голод и отсутствие. Опустошение, к которому всё приближается. – Строгое лицо дяди в этот момент в тусклом пламени свечей было искажено, словно поражено проказой. – Ты ещё не знаешь, но твоё появление на свет обернётся гибелью для всего света. Грядут перемены, и ты станешь вестником неумолимого рока, приходящим в тишине... Однако только тебе будет дано выбирать, чему в итоге последовать, – сказал он, и в каждой клеточке его гнилостных легких каждое слово звучало с мрачной уверенностью и зловещей верой. – Ты уничтожишь всё или сохранишь...