Sabbatum. Начало

Мириам

Чертовы американские горки — вот настроение любой девушки. Не знаешь, в какой момент она свихнется и устроит истерику. Помнится, когда я решился честно попробовать отношения, как положено мужчине и женщине с самими разумеющимися кафе, цветочками, конфетами, кино, я вдоволь нахлебался и понял, что это не для меня. Порой казалось, что в Эмму вселялся дьявол и она со скоростью звука резко меняла свое настроение: посмотрел на другую, не встретил, забыл позвонить, не додумался пригласить, не так прореагировал, а точнее совсем не реагировал, как ей хотелось. «Я думала, ты загадочный, молчаливый, таинственный. А ты отмороженный! Давай расстанемся?» Это было последнее, что я услышал от нее, после этого я молча встал, кинул деньги на столик за заказ и ушел.
Молча, бредя по улице, взбешённый, я пытался понять, какого черта меня дёрнуло пойти на поводу у сестры, Евы и остальных, и прыгнуть в этот безумный неуправляемый самолет «Отношения», который был обречен на катастрофу. И если первый месяц с Эммой еще куда не шел, приправленный неловким молчанием и взглядами «сам догадайся», то во второй — градус ее капризов начинал зашкаливать, и время с ней превращалось в сплошные вздохи и упреки.
Эмма была девушка красивая, амбициозная. Модель, пойманная вместе с Кевином на какой-то вечеринке. Бес меня дернул обратить на нее внимание. Во всем виноваты были ее ноги — стройные, длинные, красивые. На лицо она была симпатичной куколкой с пухлыми губками и оленьими глазами. Сама невинность в короткой юбчонке! «У меня типаж беби-фейс» — Заявила она, перечислив кучу названий брендов, для которых она снималась.
— Я была на Таймс Сквер!
— Я тоже там был.
— Да нет! На билборде! Я была на огромном рекламном щите!
Я тогда вежливо сделал удивленный и восхищенный вид. Видно, Эмме нравилось, что тысяча людей, несущихся по улице, видят ее размером с Кинг-Конга, потому что маленьких рекламных щитов на той улице нет. В тот вечер я слушал ее и делал комплименты, не желая вливаться в орущую визжащую компанию с Кевином в центре. Я был уставший, а тут модель с длиннющими обалденными ногами, так почему и нет?
Я ей понравился. Эмма явно была не наделена мозгами. Выпив, она предложила мне тоже пойти в модельный бизнес, так как имел шансы. Ответив, что давно работаю на другую фирму, она удивленно захлопала ресница: «Да? На какую?» Первая ложь прозвучала именно тогда. Ну не говорить же, что я охочусь на ведьм и сжигаю их! Не помню, что за бред ей ответил, но она поверила, так как Эмме было неинтересно. Собственно, она верила всему, что я ей втирал. Скорее даже не из-за скудности своего ума, а просто потому, что она хотела меня заполучить в тот вечер. Кевин кинул козырную карту ей, сказав, что я сын крупного агента по недвижности в Лондоне, и мой отец даже посвящен в рыцари. «Обожаю Британию!» — Выдохнула Эмма, и в этом вздохе читалась надежда оказаться не только со мной в постели, девушка хотела большего. И снова: почему бы и нет? Почему бы не дать ей это? Заодно я опробую себя в роли чьего-то парня.
Я старался из всех сил быть джентльменом, уважать ее и ее желания. Собственно на втором месяце наших отношений я понял, что уже ничего не хочу с ней иметь. Даже ее длинные ноги не удержат меня! Выход на охоту был побегом от Эммы и ее амбиций со звездной пылью в глаза друзей, а также от упреков сестры об полном равнодушии к своей девушке. Именно тогда, будучи в грязи, поту и с ранением, понял, что пусть Эмма катится ко всем чертям! Вчерашний вечер стал жирный точкой. Мне и без нее хорошо. Я не создан для отношений. И она тоже. И вся эта мишура про единение душ, про продолжение рода и стакан воды в старости мне не нужна. Всё затевалось, чтобы доказать Мириам и остальным, что я способен на здоровые отношения с женщинами. Но нет. Не способен. И ладно! Аминь.

Вылезать из-под одеяла совершенно не хотелось. Постель хранила вместе с теплом остатки сна. И сон был хороший, приятный, о чем-то несбыточном и недоступном. Помню, что снился мой старый дом, но не запущенный, а какой-то смешанный с Саббатом: в нем были шторы, картины, которые висят в многочисленных коридорах замка, мягкая мебель. Странное, дикое, но красивое сочетание. Во сне Мириам безапелляционно заявила, что будет здесь жить с Ма, что уезжает навсегда из замка. Наверное, это единственное, что мне не понравилось при пробуждении. Почему я вспомнил ее? Уже год прошел со смерти Ма. Уже как год ее гроб с телом гниет под землей в Лодж Хилле. И с чего мне приснился старый дом? Наверное, это все октябрь. Дождливый, пасмурный, холодный. Он забирался сквозняком в щели, заползал к нам в тела, как простуда. Октябрь был как диагноз. У всех. Притом затяжной, хронический.
Я глянул на часы. Скоро завтрак. Мысли все еще витали вокруг сновидения. Я давно не видел Мириам. Все как-то набегу, невзначай. «Привет — пока». Еще охоты, которые уже вошли в привычный уклад жизни. Носишься, отыскиваешь след, как собака, нападаешь, ловишь, уводишь, открещиваешься от проклятий, посылаемых в твою сторону.
Сегодня я дома. И это было здорово. Планировал часок потренироваться в зале. А еще покопаться в библиотеке на тему демонов Китая. Там такой пробел в знаниях! В последний раз чудом остался жив, действуя наитием, я смог убежать от беса, посланного ведьмой. Пришлось звать на помощь Варлака, чтобы убрать эту тварь. Ну и застыдил учитель меня потом. Но, кажется, Варлак сам был напуган.
Преодолев себя, я выполз из кровати. Комната сразу же встретила меня холодным полом и сквозняком. За окном по древним стенам Саббата барабанил дождь, смывая с окон четкость горизонта. В моей комнате все еще пахло свежей мебелью и краской. Хотя уже четыре месяца прошло с тех пор, как приглашенный в замок дизайнер перекроил привычный уклад вещей. Теперь моя комната приобрела «индивидуальность». Мне нравилось: темно-синие, почти черные стены с белым полом и мебелью, постеры города, хорошее освещение чуть ли не по всем углам, оказавшееся необходимым мне кресло со столиком. Все было подобрано с умом и так, как мне надо. Даже моя новая кровать, вместо сожженной и купленная впопыхах, лишь бы не спать на полу, отлично вписывалась в интерьер.
Я оделся в мой старый добрый костюм и в приподнятом настроении я спустился к завтраку. Ткань была приятная, гладкая, не вычурная. Свободный пиджак с небрежно расстёгнутой рубашкой, такие же брюки, а не пресловутые джинсы — мой Саббатский домашний костюм заставлял чувствовать себя расслабленным. И не надо никуда бежать и гнаться! Аллилуйя!
За завтраком не было Ноя и Мириам. От этого я испытал легкую грусть, что сестра погрузилась окончательно в свою личную жизнь. Найдется ли у нее время для меня вечером? Надо будет раздобыть пару бутылок пива, думаю, она не откажется.
Ева хмуро молчала, как и Стефан, механически поглощающий свой завтрак — неизменная яичница с беконом. За неделю до моего ухода на охоту, Валльде и Клаусснер порвали отношения друг с другом. А мы так были рады за них! Приобретшие легкую придурковатость от любви, они, не переставая, улыбались, были милые со всеми, Стефан даже подарил мне свой русский нож. Казалось, что они постоянно находятся под воздействием Мириам: это было то, что люди ищут в отношениях! Тогда я почувствовал себя одиноким, хоть и радовался за друзей. Стеф был постоянно возле Евы, смотрел на нее так, будто ему отшибли мозг и сказали: «Держись возле нее, иначе потеряешься». Стоило Валльде появиться в поле зрения, как он тут же расцветал: улетучивалась его хмурость, на губах появлялась улыбка, в глазах — огонь.
— Сегодня обещали дождь. — Нарушила молчание Реджина.
На ее тарелке лежал уныло лист салат, груша и что-то еще странного скукоженного вида. Новый диетолог заставлял ее есть черт-те что, отчего Светоч ходила голодная и на всех вымещала злость.
Ева специально безразлично достала телефон и что-то написала. Сигнал в виде щелчка оповестил, что сообщение отослано. В эту же секунду пришел ответ, и Ева, нахмурившись, стала звонить. В столовой пронесся ледяной ветерок, явно наколдованный Светочем. Контроль с диетой у Хелмак не сочетался, и она постоянно срывалась.
Реджина терпеть не могла разговоры по телефону за столом. Поэтому я видел, как она напряглась и внимательно следила за Евой, готовая сделать язвительное замечание. Но краем уха слышал гудки — никто не брал трубку.
— Странно… — Пробормотала она, опешив.
Суета с телефоном стала раздражать сидящих: все косились на Еву и Реджину, ерзали на стульях, кидали взгляды, чтобы Валльде прекратила. Но телефон, как назло, ответно затрещал в руке девушки.
— Алло! — Ева встала из-за стола и побежала к выходу, чтобы не мешать, но все равно в напряженной тишине до нас доносились ответы. — Нет, на мой звонок тоже не взяла трубку. Я знаю, что это важно для нее. Ты ей звонил? А звал? Понятно…
Звук хлопнувшей двери ознаменовал ее уход, и Евин звонкий голос перестал быть слышен.
— Ну всё! С меня хватит! — Злобно отрезала Реджина и кинула салфетку.
Затем резко встала и пошла вслед за Евой. Мы замерли. Такое было впервые! Неужели Реджина разозлилась на Еву из-за телефона? Мы недоуменно переглядывались. Единственный, кто держал аристократичное хладнокровие, был Артур, изящно отрезающий тонким ножом и нанизывающий на вилку кусочки омлета.
Дверь отворилась и к нам вышла Ева. Мы замерли.
— Ева? — Подал голос Стефан.
Но она замотала головой, запрещая ему продолжать. Она прошла и села на место, сложив руки перед собой в ожидании Хелмак. Через секунду тяжело хлопнув дверью, появилась Реджина, держа телефон Евы в своих руках. Но та даже не смутилась. Происходило что-то странное…
— Новое правило Саббата! — Отчеканила Хелмак, встав у стола и взирая на нас сидящих. — Если ваша личная жизнь мешает учебе и делам, то готовьтесь чем-то жертвовать. Я не допущу самовольничать! Вам итак слишком много свободы. Теперь ночевать вне Саббата можно, если вы на охоте, либо с особого разрешения. Узнаю, что вы не на деле, а развлекались где-то — готовьтесь к наказанию вплоть до исключения. А Мириам, если встретите, передайте, что сегодня вечером я подам заявление Архивариусам о неподчинении!
Мириам? Я не ослышался? Я начал озираться в поисках ответа, но все остальные также вертели головами, не понимая ничего. Лишь Ева сидела вся пунцовая, потупив взор.
— Что случилось? — Наконец полюбопытствовал Артур, который уже уставал от постоянно недовольной Реджины.
— Что? Мириам не явилась на дело в Сенат! Сегодня было ее тестовое задание! Она и раньше пропускала, но такого я от нее не ожидала!
Завтрак был закончен быстрее, чем я думал. Ева допила кофе и тут же рванула, извинившись. Пришлось ее догонять.
— Ева! Да подожди ты!
Я гнался за ней по парадной лестнице.
— Чего тебе? — Рявкнула она.
Ее лицо было вся в красных пятнах, а глаза мокрые от слез.
— Объясни! Я ничего не понял… Что это было про Мириам?
Ева цыкнула и закусила губу. Через секунду борьбы с эмоциями, она выдала:
— Мириам из-за Виктора часто сбегает с занятий в Сенате. Одно время я ее прикрывала. После сегодняшнего — уже не буду. Я дорожу своим местом в Саббате больше, чем она.
Я не выдержал и засмеялся, встретив шокированный недоуменный взгляд.
— Мириам? Прогуливала Сенат?
Не смешите мои тапочки! Моя сестра главная зануда! Возможно, как Ной. Всегда правильная и принципиальная, она всегда делала акцент на будущем, и поступать так безответственно, рискуя стабильностью и куском хлеба, было не в ее характере!
— Рэй, ты сам слышал! Она не явилась на тестовое задание! Реджина взбешена. Ты понимаешь, что ей грозит?
— Ну… Реджина нажалуется Архивариусам?
— Они ее могут привлечь к общественным работам в наказание. Вплоть до исключения из Саббата и перевода куда-нибудь.
— Я ни разу не слышал об Инквизиторах, которые не закончили школу.
— Конечно! А я слышала об некоторых. Бывают исключения, Рэй! Одному даже знак запаяли, посчитав, что выбор самоопределения был неверен и нарушен!
Я скривился.
Вот уж враки! Инквизиторы самый ответственный народ. Ну, бывают такие оболтусы, как я или Стефан, как Кевин, любящий вечеринки, но мы же не торгуем магией, не пользуемся ею, как нам хочется, это не значит, что существуют, которым знак даже запаяли! Бред!
— Реджина свихнулась со своей диетой! Ходит постоянно злая. Так что я уверен, тестовое задание было пустяком. Мириам не пропустила бы такой важный момент. И мы оба знаем ее.

День плавно подходил к концу. Через полчаса должны подать ужин, а затем меня ждала гостиная, набитая цивилизацией в виде ноутбуков, интернета, двд-дисков и телевизора. Я вышел из комнаты с оберегами для чтения особо темных книг. Некоторые фолианты были под запретом без «иммунитета», так их называл Артур, то есть их нельзя было взять почитать, не очертив круга вокруг себя. Иногда в этой комнате можно было встретить Второго Светоча, когда он «освежал» себе память или делал выписки по запросу из Сената. В такие моменты Артур с удовольствием делился воспоминаниями и был расположен к беседе, как никогда. И я ощущал себя избранным. Артур был всегда замкнут, сам в себе, казалось, что он жил параллельной недоступной нам человеческой жизнью со своим ритмом и радостями. Судя по тому, что я узнал от Евы, единственной с кем Артур больше всего проводил время среди нас, он недолюбливал моего Варлака из-за личной неприязни: что-то мой придурок сделал Светочу в прошлом, отчего Хелмак тактично замолкал, когда разговор касался моего учителя. Лишь раз он высказался в его сторону, назвав «аборигеном» и что тому везет. Я пытался вызнать причины, но Ева сказала какую-то несусветную чушь — будто в этом замешана женщина.
— Ева, — понизил я голос, чтобы никто не услышал. — Он же гомосексуалист.
— А это еще доказать надо.
Разговор закончился закатыванием глаз и ёрничаньем друг над другом.
Я развернулся и медленно побрел от учебной. Обнаруженная в кармане последняя пачка сигарет определила мои планы. Я решил сходить в Лондон через портал и купить себе еще — времени вполне хватит, чтобы вернуться к ужину. Не спеша, я спускался к выходу, поздоровавшись с парой служанок, которыми жил Саббат до шести часов, потом они либо уезжали в город, либо уходили в отдельную пристройку для прислуг на ночлег. У парадной лестницы я зашел в общую гардеробную и надел свое пальто, которое висело тут черт-те сколько. Кашемир тяжело и плотно окутал тело, холодя подкладкой. Из-за тренировок я стал больше в груди и руках, поэтому пальто сидело не так свободно, как раньше. В кармане я обнаружил пару монет, старую пачку жвачки и кольцо, которое мне подарила Мириам. В последний раз я его бесцеремонно снял и забыл в кармане.
Приготовившись окунуться в холод октября, я чуть ли не заранее съежился, прежде чем выйти на ветер. Тяжелая дверь Саббата поддалась без скрипа под моей рукой, и я удивленно встал, увидев Еву, Ноя и Реджину.
Притом происходило что-то из ряда вон выходящее: Ева плакала, закрывая рот, Ной держал ее за плечи, но он куда-то рвался, яростно доказывая Реджине на повышенных тонах. Еще более непривычней выглядела Светоч: она была бледна, тоже заплаканная и дрожащими руками пыталась закурить. Ее трясло, но не от холода.
— Этого не может быть! — Как-то твердо, но с нотками истерики, возразил Ной. Казалось, Валльде задыхался.
— Я сама видела своими глазами! Там сейчас Артур… Надо как-то сказать Рэю.
Реджина тряхнула копной волос, а затем, выдохнув, развернулась, все еще держа дрожащими пальцами сигарету. Увидев меня, она даже вскрикнула! Глаза были широкие, испуганные, виноватые. И первый Светоч Саббата, неприступная Реджина Хелмак заплакала. Они замерли на месте, шокировано смотря на меня и открыв рты, будто рыбы, выкинутые из воды.
— Рэй… — Начала Реджина, придя в себя первой.
Я стоял и смотрел на них, понимая, что случилось что-то страшное. Но что? Мозг даже не мог выдвинуть нормальную теорию произошедшего.
 — Мириам…
На имени сестры сердце от страха съежилось до размеров горошины. Перед глазами возник образ палаты и лежащая мать под приборами жизнеобеспечения.
— Она пострадала? Ранена? Ее сбила машина?
— Она… — Реджина будто забыла ответ и начала искать подсказки в серо-коричневых чуть мшистых камнях замка, а затем выдохнула всё не своим голосом. — Ее несколько минут назад нашли мертвой в отеле Ливерпуля. Все указывает на самоубийство. Я только что оттуда с Архивариусами.
Я слышал слова, знал их смысл, но не понимал. В уме не складывалось: «смерть», «Мириам» и «самоубийство».
— Что?
Я почувствовал, как кровь отлила от головы, на лбу момента появилась испарина.
— Что ты сказала? — Снова повторил я.
— Двадцать минут назад Мириам обнаружили мертвой. Полицейские уже на месте. Архивариусы тоже. Я за тобой…
Не желая верить, я замотал головой.
Нет! Не может быть… Не верю!
— Рэй, милый, — Внезапно сдавленно прошептала Реджина и потянулась ко мне.
Этот жест отрезвил меня. Холодный рассудок наконец-то возымел действие, голова прекратила быть тяжелой.
— Я хочу увидеть ее. — Твёрдо ответил я, глядя в серые глаза Реджины.
Она пренебрегла правилами и кинула сигарету на каменный чистый двор Саббата, затем положила руки на мне плечи. Я почувствовал, как она дрожит. Хелмак уже не плакала, в отличие от непрестанно шмыгающей носом Евы.
— Ты уверен? — Голос Реджины был тих.
Но в этом вопросе чувствовалась сталь и ужас несущегося на нас времени. Именно таким тоном спрашивают прежде, чем ты прыгнешь с высоты, поставишь все деньги на зеро, изменишь судьбу или разрушишь ее.
Ты уверен? 
Но ответ сам слетел с губ.
— Нет. Но разве я не должен быть там?

Я шел за Реджиной через портал в Ливерпуль. Торопились. Синяя ветка метро нас мчала на Ватерлоо. С каждой станцией я все больше видел, как неприступней становилась Реджина, все больше закрывалась и становилась серьезней. Уже не казалось, что она способна плакать.
Я сидел и тупо пялился на ноги пассажиров. С каждой уходящей минутой я приближался к месту катастрофы. Все больше во мне зарождался детский страх, тот самый, который не дает спать по ночам, который вызывает демонов и призраков из темноты, тот самый, где ты осознаешь, что мир рухнул, а выжил один-одинешенек.
— Мириам… — Тихонечко я позвал сестру. — Мириам…
Реджина тут же посмотрела в упор на меня. Взгляд камнем придавил и заставил замолчать.
— Выходим. — Реджина скомандовала, как робот.
От попытки выглядеть собранной ее лицо вытянулось и превратилось в маску. Выйдя на улицу, нас встретила станция Ватерлоо из красного кирпича с угловатыми крышами. Люди неспешно шли к себе домой. Город зажигал витрины и фонари. Двинувшись по Юг-Роуд, мы свернули на Хоумонт- Авеню. Сердце дернулось. Пусть будет проклята Британия с их однотипными домами! На секунду мне показалось, что я вернулся домой, что вот пара домов и будет поворот к «Таверне» с ее глухо заколоченными окнами.
— В конце улицы гостиница… — Стоило сказать это Реджине, как я увидел отблески мигалок полицейских машин.
Синий… Красный… Синий… Красный… Они вспыхивали ярко в стеклах домой, и каждую секунду цвет их становился гуще. И вот показалась пара машин. Рядом с ними стояли лишь два полицейских.
И Реджина, наплевав на свои каблуки, побежала к ним. Я же затормозил. Мне стало дурно.
— Мисс Хелмак! — Донесся голос полицейского, который узнал Реджину. Голос мужчины был громкий, раскатистый, что его слышно было с расстояния. Похоже, это был Архивариус в форме.
— Нет, тело еще не увезли. Только что подъехала машина забрать его. Мистер Хелмак, все еще наверху.
Сердце прекратило стучать. Я стоял, как вкопанный, ощущая себя зрителем странной постановки, пока Реджина не обернулась ко мне. Я увидел боль и … Смирение? Она зажмурилась и сделала лишь шаг в сторону от полицейского, будто освобождала мне дорогу.
И я рванул. Пара движений и проскочил между полицейскими прямо в открытую дверь дома. В след донесся крик. Я пролетел мимо еще одного с блокнотом в руках, допрашивающего у лестницы какую-то женщину. Взлетев на второй этаж, увидел небольшое столпотворение из-за узкого коридора. Тут были и полицейские, и штатные, и люди в костюмах — служители Сената, лениво и незаметно шарящие на наличие магии.
Всё, что я ощущал — глухое неверие в происходящие.
Нет! Нет, этого не может быть… 
Я заходил в комнату, ощущая, как немеют ноги. Сердце не билось, оно дрожало от шока и ужаса. В номере было около трех полицейских, в нем витали запахи улицы и кофе, принесенные на одежде людьми. Я слышал щелканье фотоаппарата из спальни впереди. Вспышки молниями проносились по мебели и обоям в проеме двери.
Там труп…
Там фотографируют труп. 
— Вы кто? — Спросил полицейский, удерживая меня за руку прямо на проходе.
— Он брат… — Заступился за меня Артур, который отделился от толпы в коридоре.
— Туда нельзя.
Артур начал что-то говорить, воздействуя на смертного. Я не слышал. Я смотрел на вспышки фотоаппарата в комнате и носилки, которые занесли и поставили к стенке. В этот момент нас обошел полицейский, потеснив к стене, и, расправляя белую простыню, вошел в спальню.
Воспользовавшись замешательством Артура и мужчины, на которого воздействовали, я кинулся в комнату, испугавшись, что меня сейчас остановят. Почти оттолкнув полицейского с простыней, я вылетел в центр спальни и увидел тело, лежавшее на полу, словно поломанный манекен.
Лишь спустя короткое мгновение, я осознал, что это Мириам. Темные волосы разметались по ковру. То, что я принял за темный платок, были подтеки крови от раны на шее. Всё было обагрено Мириам.
Она была словно разбитый бокал, выплеснувший свое вино. 
Лицо отвернуто от входящих. Но в вспышках камеры я видел четкую линию скул, нос, ресницы … Она была с открытыми глазами.
А фотоаппарат все щелкал. Рядом стояли полицейские, которые, замерев, удивленно смотрели на меня. Что-то им говорил Артур, что-то отвечали ему, но все это было словно через толщу воды. Я лишь смотрел на четкий контур скул.
Я попытался подойти, но меня схватили за руку и начали выводить из комнаты.
Не сопротивлялся.
Не было сил.
Мир дробился в глазах, звуки сливались в писк. Я не чувствовал себя. Будто разучился быть.
Всё теряло значение.
Всё.
Кроме четкого очертания белоснежных скул.

***
— Когда вы в последний раз общались?
— Она вела себя подозрительно?
— Не замечали странное?
— У нее были враги?
— Вы знакомы с ее женихом?
Вопросы от полицейских, вопросы от Архивариусов, вопросы самому себе.
Нет.
Может быть.
Не знаю.
Знаю, что она не могла бы покончить с собой. Не верю.
На глянцевых фотографиях детали ее тела и обстановки той комнаты. Фото ее израненных пальцев. Ее отпечатки на лезвии бритвенного одноразового станка. Всё говорило полицейским о суициде. Но меня интересовало, что скажет Сенат: я ждал главного вопроса.
И дождался, когда мне протянули фотографию женщины и спросили: знал ли я эту Химеру?
В этот момент я почувствовал радость, что наконец-то вижу лицо смерти Мириам. Ни какой это не суицид! Вот она — убийца. По опечаткам магии она воздействовала на Мирру, ее зафиксировали камеры на входе, она была в вечер убийства у моей сестры. Эта женщина была последней, кто ее видел живой. Главное доказательство для меня было то, что Химера исчезла.
Меня трясло. Я захлебывался в ненависти и отчаянии.
На панихиде сидел в первом ряду и смотрел на блестящий черный ящик, в котором лежала моя Мириам — вся моя семья. В церкви было холодно. Собственно, как и везде. Плакать не мог. Будто у меня сожгло все внутри вместе с этой способностью. С сестрой пришли проститься лишь пара Архивариусов и Варлак с Романовой. Я насчитал двенадцать человек в церкви.
Двенадцать. Как вырезанных апостолов на деревянном средневековом алтаре за гробом.
Пастор с проплешиной что-то заунывно читал из книги, стоя в лучах солнца, пробивающихся из высоких старинных витражей, поблескивая стеклами своих очков. Пара хористов неэмоционально что-то выдавали на латыни. Затем, гроб вынесли и мы пошли за ним, как овцы. На улице светило солнце, озаряя все после дождя. Сочно пахла земля, кладбищенская трава, блестели лужи. Жизнь бурлила. Я подумал, что Мириам так же давала счастье, когда нам было плохо, она была нашим солнцем в середине осени.
А дальше Киркдейл с серыми одинаковыми надгробными камнями. Я смотрел, как исчезал черный гроб в яме. Я видел всю ту же четкость линий белоснежных скул во всем — в резьбе на гробе, в мраморе памятников, в живых людях. Меня преследовал этот образ.
 — Я отомщу… Обещаю, Мирра. Я отомщу…
— Что? Ты мне? — Стеф наклонился ко мне, думая, что обратился к нему.
Но я заткнулся. Крепко стиснул зубы и твердил про себя: «Я отомщу».
Отдайте мне приказ, как собаке, чтобы нашел по следу. Отдайте.
— Странно, что Виктора нет.
— Он на допросе. — Донеслось до меня.
Я посмотрел на Реджину и заметил, что она постарела. Ева рядом казалась бледной и серой.
Виктора нет… Я чувствовал, как огонь разрастался в груди. Я ненавидел так, что все мои внутренности начало скручивать. Казалось, ненависть преобразовывалась в нечто кипящее, рвущееся через грудную клетку. Хотелось орать до хрипоты, бить до крови, рвать и метать до уничтожения. Но я стиснул кулаки и пытался сдержать это, несмотря на дрожь от переполняющего гнева. Магия гудела во мне так, что заложило уши.
Убить.
Стереть с лица земли.
Чтобы его труп был поломан и искорежен.
Химер не хоронят. Их сжигают либо в крематории, либо на костре Инквизиции. Вот и его хотелось сжечь. Лучше бы живьем!
Мириам, это он? Не так ли? Дай знак! Он предал тебя! Его не было рядом! Ты его ждала в том номере? Я знаю. Я помню, как Архивариус говорил, что хозяин гостиницы знал тебя!
Ты не дружила с Химерами. Кроме этого ублюдка Савова. Ты его любила, но ты сомневалась в нем. Из-за него тебя убили.
В кармане лежала цепочка Мириам с нанизанным на нее кольцом — единственное, что я взял после морга. Сил не хватило похоронить с сестрой. Я сжимал ее и твердил, умоляя небеса откликнуться: «Дай знак! Это он? Дай знак…».
Когда гроб оказался в яме, я подошел, держа в руке розу. Одну бордовую. Для моей сестры. Я никогда никому не дарил цветы…
И вот я разжал заледеневшие пальцы, цветок сорвался в пустоту и мягко ударился о крышку. Пара лепестков оторвалось и отлетело. А дальше в могилу посыпались целые букеты. Как было много цветов! Они хоронили Мириам. Они закрывали своими лепестками и стеблями гроб. Кидали все. Все двенадцать. Женщины тихо плакали, всхлипывая в носовые платки, у некоторых мужчин в глазах стояли слезы.
— Пойдем? — Мягко попросил Стефан.
И я ушел. Ушел сиротой.
Теперь у меня никого и ничего, кроме желания отомстить.