Sabbatum. Сенат

Не разочаруй её

Я вышел через портал в рождественский Ливерпуль, где уже на парах дожидалась машина до Саббата. Даже чемодан не взял из больницы, так как не видел смысла – львиная доля вещей осталась в школе. Попав в суету праздничного города, на мгновение почувствовал радость и облегчение от родных мест, захотелось уйти куда глаза глядят, затеряться в толпе, сесть у окна в кофейне и смотреть на чужую жизнь - раствориться в городе, как кусок сахара в кофе, чтобы исчезнуть, обезличиться.
Я чувствовал себя стариком. А я и был им: доживал отмеренное, выпрашивая у Бога облегчение и быструю кончину. Хотелось в небытие. Или же к Ней.
Сев на заднее сидение, я уставился в окно и смотрел на город, как в аквариум. Мимо проходили прохожие, ехали машины, даже велосипедисты были в столь снежную погоду. Я вспомнил, как ездил по этим улицам на своем мотоцикле. Интересно, где он? Наверное, на свалке. В последний раз он был со мной, когда меня убила Варвара. Мой верный железный конь «издох» вместе со мной на дороге в Аризоне. Но я воскрес, точнее, меня «починили». А вот его…
Я погружаюсь в воспоминания, которые сильно потрёпаны стиранием Моргана, моей смертью, мечтами, снами и переживаниями. Пытаюсь вспомнить тот промежуток между тем, как Варвара свернула мне шею и пробуждением на столе – что было тогда? Помню ощущение легкости и всепоглощающей грусти, что видел, как Мелани переживала из-за меня. Помню кадр: она стоящая у моего тела и я слышу ее боль сердца. Хочется обнять, утешить, сказать, что я рядом, но не могу. А затем пробуждение – резкое, болезненное, тяжелое. 
Интересно, слышит ли Мелани мою боль? Осознает, что происходит, как меня ломает, как умираю без нее? Если да, то почему ведет себя так? Неужели Реджина права, и она всего лишь плод моего воспаленного разума? 
Я вспоминаю, как любимая лежала на моих коленях напуганная поломкой лифта, а я утешал ее. Она пыталась уйти тогда, а я смог ее вернуть…
- Скорее ты моя галлюцинация. 
Яркие небесные голубые глаза, сияющие от пролитых слез.
- Прекрасно. Тогда мы выдумка друг друга.

- Мы приехали, сэр. – Грубый голос Энтони возвращает меня в реальность. Испуганно оглядевшись, понимаю, что мы стоим внутри двора Саббата, который украшен рождественскими гирляндами, в середине площади стоит ёлка, украшенная яркими блестящими шарами.
- Спасибо, Энтони. С Рождеством.
- И вас, сэр.
Каждый год на Рождество Саббат украшается, как стареющая дама в бриллианты и золото – выглядит несуразно: темные грубые средневековые камни с резьбой, по которым пускаются лампочки, пластиковые игрушки, китайские фонарики. На огромную дубовую дверь вешается круглый венок с омелой и шишками, который своими размерами напоминает погребальные венки на похоронах. Помнится, Стефан однажды подшутил над пьяным Куртом, когда тот вернулся почти в невменяемом состоянии несмотря на запрет Реджины – должна была приехать комиссия из Сената, поэтому всем запрещались какие-либо вылазки в город. Зная Светоча, мы поняли - на утро Курту несдобровать. Тогда-то и был найден Стефаном на чердаках этот венок и поставлен возле ног храпящего Курта. Стеф еще прикрепил записку: «Он уважал Светоча, но жажда приключений была сильнее. От сочувствующих Инквизиторов. Покойся с миром, друг. Да будет легка разящая рука». Реджина шутку оценила. Но не Курт.
Боже! Это всё так далеко! Так давно было! Прошлая жизнь.
Я кошусь в сторону ступеней в подземелья. Широченная сеть ходов и переходов под замком, есть даже секретные пути подо рвом – некоторые завалило, некоторые замуровали, что-то расширили, что-то, наоборот, убрали. И там есть он – созданный зал для сожжений ведьм. Лишь один раз этот зал спасал жизни, а не забирал – во время второй мировой при авианалетах здесь спасались люди, как в бомбоубежище.
Пытаясь отогнать мрачные мысли, направляюсь в сам Саббат, скрипя ботинками по снегу.
Внутри замка слышен шум. Я знаю, что весь обслуживающий персонал распущен на ближайшие три дня. Никогда так Саббат не уязвим, как в Рождество и Новый год, никогда так Инквизиция не беспомощна, как в отсутствие слуг, хотя это забавно наблюдать, что творится по утрам на кухне. Иду на звук. Как обычно, открыли главную залу, где наверняка стоит елка, именно там в канун Рождества под вечер мы собираемся всей школой, хотя главное празднество будет завтра. Чем ближе к главной зале, тем сильнее слышатся голоса: смех Стефана, восклицание Евы, голос Реджины и монотонное бурчание остальных.
По отблескам из-под дверей становится понятно, что зажгли большой камин. Зала предназначенная для приема гостей - слишком большая для небольшой горстки живущих в замке. Обычно ее открывают на торжественные случаи и на праздники. А еще она ужасно холодная. Лишь огромный камин мог отогреть ее и сделать ее более-менее уютной. Когда-то здесь собирались рыцари, дамы, менестрели. Сейчас здесь обитают колдуны и ведьмы. Инквизиция нового современного формата.
Собравшись духом, я открываю дверь и вхожу – разговоры сразу же затихают при моем появлении. Но тут Стефан с криком бросается ко мне, следом за ним слышатся радостные восклицания моего имени.
- Дружище! 
Мы крепко обнимаемся почти до хруста костей. Его радость заражает, и я с удовольствием ловлю себя на мысли, что я дома.
- Твою мать! Тебе эти психи мозг не повредили? – Стеф почти трясет меня, обдавая жаром тела и ароматом одеколона. Я понимаю, что чересчур радостное возбуждение Клаусснера от моего появления – напускное: видно, что он переживает за меня.
- Я держусь, Стеф. – Я ударяю его по-братски по крепкому плечу, отмечая, что сам не в лучшей форме: слаб физически и душевно. Возникает неловкая пауза. Отвыкший говорить в больнице, я растерял даже свободное общение со своими близкими. Глянув на Стефа, понимаю, что с ним тоже произошли перемены. – Ты… побрился?
- Есть немного. – Стеф смущенно трет свой бело-синий подбородок, который контрастно смотрится с остальным смуглым лицом. Он непривычен без щетины. Можно сказать, даже ужасен. Выглядит, как мальчишка-переросток. Интересно, с чего вдруг?
- Рэй! Я рада, что ты согласился приехать! – С королевской грацией ко мне подходит Реджина и обнимает своими мягкими невесомыми руками. Разомкнув объятия, я тут же попадаю к Еве: мягкая, нежная энергия, чуть сдержанная, но до боли родная.
- Рада тебя видеть! Я переживала за тебя.
Я могу лишь ответно стиснуть ее в объятиях и чмокнуть в щеку.
Все расступаются и дают мне пройти к креслам и софе, где обычно происходит вечернее общение под Рождество. Там я вижу стоящих наготове со мной поздороваться Ноя, Курта и Артура.
Крепкие рукопожатия, мужские скупые объятия и подбадривающие похлопывания. Реджина протягивает бокал вина. Хочется взять, но не могу.
- Нет, спасибо. Я пью таблетки. – Тут ловлю на себе пронзительный взгляд Светоча, после чего следует одобрительный легкий кивок. Я действительно стал пить таблетки. После разговора с Реджиной и того, как прогнал «призрака» Мел, решил избавиться от галлюцинаций. Таблетки, так таблетки. От них голова становилась тяжелая, а все происходящее - будто смотришь по телевизору старую скучную программу и ждешь ее окончания.
- Тогда тебе сока или минералки? – Артур любезно обслуживает меня. Галантно одетый в бордовый вельветовый пиджак, с перстнями на пальцах и лакированными ботинками, его ухаживания выглядит так, будто монарх обслуживает меня. 
Я соглашаюсь на сок. Ярко-желтая жидкость с всплеском и журчанием льется в прозрачный бокал, в котором отражаются блики огня из камина. Отмечаю, что в этом году Реджина не особо усердствовала с украшениями в зале. Елка красивая, видно, что заказывала дизайнера для нее, на большее Хелмак явно не тратилась. Принимаю напиток из рук Артура, слыша, как за спиной открылась дверь в зал и кто-то вошел.
- А вот и еда! – Восклицает Курт. Я оборачиваюсь и застываю: в зал входит Кевин, толкая тележку с подносами. Худой, болезненно бледный, серьезный, но, мать твою, живой! Наши взгляды встречаются, карие глаза Ганна смотрят сочувственно и виновато – помню, в последний раз я видел его в квартире у Шуваловых, когда прибежал к Мелани поговорить. И вот именно он стоил мне дважды ее: первый раз, когда предал и увел от меня, второй – когда сама любимая пожертвовала жизнью ради него. 
Внезапно слышу звук стекла и вскрик, а затем идет острая боль и по руке что-то течет.
- Рэй! Боже! 
Я смотрю за взглядом Ганна и понимаю, что только что произошло: от ярости сильно сжал руку и стакан не выдержал – треснул и разбился, вонзая в мою ладонь стекло. Теперь по руке хлестала бордовая кровь вперемешку с остатками сока, затекая мне в рукава рубашки и пиджака.
Я разжимаю кисть, и куски стекла падают вниз к донышку в лужу из сока и крови. Больно. Но теперь я эту стихию умею укрощать. Я беру и посылаю ее в ненавистного мне Ганна, слыша вскрик и его шипение. Он держится за свою здоровую руку и морщится от боли, после чего поднимает на меня взгляд загнанного в угол зверя. Мне хочется добить его. Мне хочется, чтобы он знал, что пережила Мелани ради него. Я хочу видеть его страдания и слезы.
Но внезапно происходит что-то странное. Вместо него взвизгивает Ева и теперь она держится за руку, а я не чувствую своей магии – Ганн смотрит на меня и воздействует.
- Прекратите! – Орет Стефан, кидаясь к Еве.
- Кевин!
- Рэй!
Голоса звучат с разных сторон. 
- У кого дар Стефана? Вырубите их! – Кричит Реджина в этой всеобщей панике. Но все мгновенно проходит, и снова боль начинает разъедать мою руку. – Курт, уведи Рэйнольда, живо!
Ко мне подскакивает Ганн-старший и, сильно схватив за плечо, насильно уводит из залы. За спиной я слышу голоса и какое-то движение.
- Иди сюда. – Мы вваливаемся в кабинет, где в прошлой жизни разговаривал с Лаурой по поводу дня рождения Мелани. Ничего не изменилось. Лишь пыли прибавилось. 
– Садись. Сейчас принесу аптечку. - И исчезает, чуть не снеся дверь. 
Я держу навесу руку, смотря, как капает на чистый пол моя кровь. Простая алая жидкость с запахом меди и вкусом соли. А сколько она может и как бессмысленна сейчас! Каждый стук сердца – пустой прогон крови, бесцельное мгновение жизни в ожидании чуда. Я любил тебя Анна, Мелани, да хоть тысяча имен дай тебе, ведь «роза пахнет розой»*. До сих пор люблю! Как мало у нас было времени…
- Вот. Давай руку. – Курт кладет жестяной короб и открывает его: стандартный набор первой помощи. Повернув ладонь к свету, он начинает пинцетом аккуратно вытаскивать осколок за осколком. Больно. Но не морщусь. Я привык. Это не самое страшное. 
- Что это было сейчас в зале? 
Курт поднимает на меня тяжелый взгляд и все-таки решается сказать:
- У Кева проблемы. 
Я усмехаюсь на это заявление.
- И какие же? 
- Слушай, Рэй, мы все понимаем, через что ты прошел, как много значила для тебя… Короче, мы понимаем и переживаем. Но не стоит винить Кевина за произошедшее. Он сам не рад, что такой ценой… ну… сам понимаешь.
Он говорит, тяжело подбирая слова и кусая свои пухлые губы. Мне же разрывает сердце каждое сказанное им слово. Злость кипит во мне, жжет в груди, как раскаленным железом.
- Она могла бы жить, Курт! – Это единственное, что я могу просипеть от боли в ответ. Как они не понимают?
- Но Кев-то причем? Он ее на костер не тащил. Мне кажется, ты перекладываешь свою злость с нее на Кевина. 
- Не говори так! – Я дергаю руку и снова задеваю раны. Только что остановившаяся кровь снова начинает капать на пол. Сжимаю руку в кулак, чтобы не взорваться и выпустить магию – плевать на раны. – Если бы твой братец не потащился бы к Химерам, она бы была жива. И была бы Инквизитором! Тут, в Саббате! И ничего этого не было!
Курт смотрит на меня своими темно-карими глазами, а я смущенно опускаю взгляд от стыда и чувства вины. Не надо было это говорить Курту.
- Прости… Я не хотел… Знаю, что ты переживал за брата. 
- Всё нормально. 
Он молча продолжает обрабатывать мне руку. Мне же стыдно перед Куртом, пытаюсь не смотреть на него. Все равно, я не могу простить Кевина: как мне смотреть на него, когда знаю, что он причина смерти Мел. 
- Что сейчас было в зале? Почему Реджина спросила «у кого дар Стефана»?
- Ты уверен, что хочешь слышать ответ? 
Курт нерешительно смотрит на меня, при этом забинтовывая мне руку.
- Это из-за Кевина?
- Да. – Курт, не смотря мне в глаза, отрезает бинт. Затем следует легкое мелодичное звяканье ножниц о металлический короб, когда Ганн кладет их на место. – Видел, какой у него вид?
- Ну?
- Это всё из-за знака.
- В смысле?
- У него знак теперь другой. – Я невольно кидаю взгляд на часы на своей левой руке, под которыми спрятан знак Луны.
- Химера?
- Нет.
- Сенат? 
- Нет.
- Тогда кто?
Курт поднимает глаза, и я вижу там испуг.
- Морган объединил ему Луну и Солнце. Кевин стал подобен Древним.
- Чего? Ты шутишь? – Я не верю своим ушам. Но серьёзный вид Курта говорит об обратном.
- Знак сильно увеличил его силы, но и истощает сильно. Его дар изменился и расширился в разы. Но каждый раз, когда Кевин применяет магию, он сильно тратится на энергию и тяжело переносит это. Сам знаешь, как болеют Инициированные, когда уходят последние магические силы.
Знаю. Пару раз испытывал. Это самая настоящая болезнь с температурой, упадком сил, долгим тяжелым сном, потерей аппетита, порой доходит до тошноты и обмороков, только ни один антибиотик не способен помочь Инициированному в таком состоянии.
- И как же у него расширился дар?
- Он может пользоваться способностями Светочей и моими, но самое тяжелое - он может неконтролируемо поменять дары у Инициированных рядом с собой. Собственно, что ты и наблюдал. По ходу, он использовал мой дар на тебя – пытался «обесточить», но и заодно случайно всем поменял дары. Вот Еве и досталось от тебя.
- То есть ты хочешь сказать, что у Евы в ту минуту был мой дар. Поэтому она закричала?
- Ага. А у тебя мог быть любой из нас – Евы, Ноя, Артура, Реджины, Стефана, только ты ничего не чувствовал, так как был…
- Под воздействием твоего. – Я закончил фразу за Курта, осознавая произошедшее. - Ничего себе! Я такое впервые вижу.
Курт ухмыляется, лохматя свои волосы.
- Мы, если честно, тоже. Я думаю, никто такого не видел, кроме Древних. Кевин стал просто опасен.
- И что делает Реджина?
- Ничего.
- Такие всплески бывают редко у Кева. И они длятся недолго. Но ему всегда плохо после этого. Уверен, что сейчас его приводят в чувства Ева и Артур – пичкают разными настоями. Скорее всего, мы его больше не увидим до завтра. Вот. Сделал. Аккуратней теперь с рукой. И у Реджины все стаканы наперечёт.
- Спасибо. – Я киваю в ответ. Рука профессионально забинтована. – И куда мне теперь идти? К себе?
- Если хочешь. Я скажу ребятам, что ты устал и извиняешься. Все равно завтра будет рождественский ужин с едой из ресторана «Dolce vita».
- Реджина сменила фаворита?
- Нет. Это Лаура прислала в знак поздравления. Сама явиться не может. Но сделала такой подарок.
- Лаура? Лаура Клаусснер? Она теперь пироги с индейкой шлет?
- Считай, да. Она сдружилась со Стефом и Евой. Но об этом тебе скажут завтра. Пока иди, отдыхай. Наверное, психушка тебе изрядно надоела.
- Да. Надоела… - А у самого стоит картинка: моя палата со стоящей Мелани у стены, которая поет свою заунывную песенку. Черт! Я скучаю по призраку. Хотя дал себе слово не звать его.
Я должен был освободить душу Мелани.
Встаю и иду не торопясь наверх. Когда-то я так делал в школе, когда не хотел идти туда: медленно, отвлекаясь на все, брел на занятия. Вырос. Осиротел. При том не единожды. А некоторые привычки все равно из детства - от не выросшего мальчишки с синяками на коленках и сбитыми от уличных драк руками. Я всегда защищал своих. Кроме людей, у меня ничего и не было. Да и не нужно. Видно судьба такая, каждый раз терять того, кого ты считаешь своей судьбой, семьей – назовите, как хотите. Сначала ушел отец, затем спилась мать, оттолкнув нас сестрой ради любви к выпивке, затем Мириам, и вот она – Мелани: моя безумная идея, случайность, летнее безрассудство и лишь неделя нормальных отношений, а дальше - случайные встречи, дьявольская гонка, попытка ее спасти и вытащить из химерских сетей.
Я люблю тебя. Невозможно понять, как ты въелась в мою кровь и душу за столь короткое время. Некоторые годами не могут достичь таких чувств; так всю жизнь и проживают в пустоте, даже не почувствовав толики того, что испытываю к тебе, Мел.
Зачем ты позволила мне себя сжечь? Чему, черт возьми, ты улыбалась тогда?
Останавливаюсь прямо у двери и понимаю, что стою напротив ее комнаты. Я только что прошел мимо своей спальни. Приказываю себе развернуться и идти к себе, но борьба неравная, и я поворачиваю дверную ручку. Магии здесь уже нет. Так же как и комната оказывается не заперта. 
Вхожу. Ничего. Пусто. Реджина выбросила все ее вещи. Эта комната снова безлика. Кровать не застелена и накрыта белым покрывалом в ожидании нового постояльца. Я прохожу внутрь, отмечая детали: на паркете остались пятна от разлитого лака Мелани, у окна все также стоит противное оранжевое кресло, накрытое белым балахоном, но оно все ещё повернуто так, как удобно было мне, когда я провел в нем ночь, наблюдая за ней после панической атаки в больнице. Кровать - немой свидетель нашей страсти: мы занимались на ней любовью в ночь перед аутодафе Мелани, нарушив одно из главных правил Саббата. Уже тогда она решила, что будет делать дальше, а я, дурак, не понял и не хотел ее слушать. А ведь любимая хотела сказать что-то… Возможно, дай ей слово, я сразу бы понял, что она хочет пожертвовать собой и не допустил бы этого. Тупой идиот! Не зря меня накачивают таблетками. Так мне и надо. Я вообще не понимаю, как еще хожу по этой земле. 
Я разворачиваюсь и ухожу, с тоской отметив, что шкаф пустой – там уже нет кружевного черного платья моей девочки, сохранившего аромат ее тела и духов. 
Может, это и к лучшему.
В моей комнате тоже порядок. Реджина и тут побывала, убрав в ящик комода все фотографии с него и заперев на ключ, который, естественно, забрала себе. Это произошло еще, когда я пытался выброситься из окна. Поэтому не удивился и не разозлился. От комода разило магией Светоча – блокировка: без спроса Реджины туда не залезть.
Комната стала стерильной, пустой и нежилой, ничем не отличающейся от комнат Карцера и моей палаты. Я достаю из кармана таблетки и глотаю их, не запивая. После чего падаю в измождении на свою кровать и засыпаю, каждый раз надеясь, что завтра не проснусь.

Утром, проснувшись в своей кровати, почувствовал радость – удобная, с родными подушками и одеялом, которые сам выбирал и покупал. Я люблю комфортную мебель. Особенно кровати. Всё началось с одного случая. Как-то раз, подначиваемый Стефаном и открывшейся свободой, – мы только что с Мириам поступили в Саббат - тайно сбежал из замка и загулял с Клаусснером и Ганном-старшим. Не помню, что происходило и причину побега. Помню лишь, что было много девиц и выпивки. Я был юный, резвый, с неуемной жаждой жизни – мне казалось, что я могу всё, и я действительно мог всё. Поэтому стоит ли винить безбашенного молодого Оденкирка? В общем, я тогда напился в стельку, парни внесли меня в Саббат, положили на диване в гостиной и забыли. С утра нас ждало наказание от Реджины Хелмак. Для меня был создан личный маленький ад от Светоча: неделю спать в гостиной, «раз мне так удобнее, чем в своей комнате». К слову, диван был непригодный для ночевок, так как был сделан полтора века назад для приема гостей. Неделя кошмара с болями в спине, шее и мышцах, постоянное падение и скатывание с проклятого лежбища ночью. Мириам ходила довольная от моего наказания, я же уже на второй день был готов умолять Реджину изменить свое решение. С тех пор ненавижу неудобную мебель!
Вздыхаю. Благословенное было время, сумасшедшее. Притом, по-доброму сумасшедшее. А не этот апокалипсис, который разворачивается каждый день.
Я рефлекторно кидаю взгляд на тумбочку и не нахожу фотографий. Черт! Боль резко колет в сердце. Мелани… Ее смерть… Зачем посмотрел? Зачем вспомнил? А ведь так всё славно начиналось.

Утро прошло в относительной суете. Когда спустился вниз, меня громко поздравил с Рождеством Стефан, Ной прошелестел по коридору в своей шелковой пижаме, на кухне увидел Курта и Еву, готовящих завтраки не только для себя, но и для Светочей.
- Как спалось?
- Отрубился после таблеток. – Я плюхаюсь за стол и начинаю намазывать на булку масло.
- Ты действительно пьешь таблетки или говоришь нам, чтобы мы успокоились? – Ева садится напротив с дымящейся кружкой кофе и протягивает ее мне. Я благодарно принимаю ее.
- Действительно.
В этот момент Курт ставит на поднос тарелки с едой и выходит с кухни.
- А у него профессионально получается. – Смеюсь вслед уходящему Ганну.
- Конечно. Вспомни, сколько у него девушек было – сколько завтраков доставил в постель.
Мы смеемся с ней, будто как в старые времена.
- Ева, - я решил задать давно мучающий меня вопрос. – Можно тебя спросить кое о чем?
- Ну? 
- Ты же видела, что ее сожгут, почему не предупредила меня?
- Рэй, я не машина. Я не могу держать дар постоянно включенным. Накануне будущее было в ее пользу, а Кевин не должен был выжить. – Она накрывает мою руку своей и я чувствую человеческое тепло. Внутри все болит и стонет. Я все еще горю с Мел. Ева смотрит жалостно и шепчет: – Прости меня, что не уследила за этим. Прости, что позволила этому произойти.
Я убираю руку из-под ее. Ощущаю пепельное разочарование. Ева не виновата… 
- Тебе не за что просить прощение. Я виноват во всем.
- Ты не виноват, Рэй. Не говори так!
Меня душат слезы, и я выговариваюсь Еве, как когда-то делал Мириам:
- А кто тогда? Кто понесет наказание за произошедшее? Я собственноручно опустил факел. Ты понимаешь? Я ее сжег! А она пыталась мне сказать о своих планах. Я не понял! Дурак, не хотел слушать. Испугался! И вот что теперь? Если бы она сказала, я бы всё понял и не пустил бы ее никуда!
- Если бы, Рэй. Этих «если бы» миллион! И каждое меняет будущее ежесекундно! Ты стойко ищешь виноватого, хочешь мести, но его нет. Впервые нет, Рэй! Нет второго Савова, нет второй Мириам. Мелани сама решила это сделать. Понимаешь? Сама! И ты не хочешь полностью осознать это. 
- Тогда скажи мне, почему она это сделала? – Я вскакиваю из-за стола, меня всего трясет. И кажется, плачу. 
- Она это сделала ради сестры и Кевина.
- Ради сестры? Варвары? – Я удивлен. Нет, я обескуражен ответом. Даже замираю, шокировано смотря на Еву. 
- Да. Варвара ждет ребенка от Кевина, Мелани посчитала, что не имеет права отнимать отца у младенца. Ну, еще она говорила про муки совести, что не сможет жить, осознавая, что лишила сестру и ее ребенка Кевина.
У меня подкашиваются ноги и я бухаюсь обратно на стул. Наконец-то найден ответ на эту головоломку. Но, черт возьми, это не то, что я ожидал! Вместо облегчения, я ничего не чувствую, будто включатель не сработал и я продолжаю стоять в темноте.
- А Кевин знает?
- О чем? 
- Что Варвара беременна?
- Нет. Мы ничего ему не говорили. С ним всё сложно. Сейчас вообще, как пророк, я не могу сказать, что будет завтра.
- Почему? 
- Ну, во-первых, опять идут непонятные картинки, несвязанные между собой, будущее меняется с невероятной скоростью. Да и Кевин с его случайными всплесками тоже сбивает с толку. – Ева трет лоб, будто голова разболелась, но я не чувствую боли. Просто жест озабоченности. – Не знаю, имею ли право это говорить, но я вижу вот это.
Она хватает меня за руку, и уши внезапно закладывает, ощущение, что я резко быстро падаю куда-то, содержимое моего желудка аж ухает вниз, и поднимается волна тошноты. Перед глазами встает картинка: я стою в лучах закатного солнца и разговариваю с… Мелани?
И снова меня «выдергивает». В ту же секунду я уже сижу за столом на кухне и пытаюсь справиться с накатывающей тошнотой, что даже проступает холодный пот.
- Что это было? – Я жмурюсь и тру глаза. В ушах стучит.
- Мой дар. Я расширила его. Могу, как Ной, транслировать видения. Правда, получается жестко. Всем плохо. Ты вдыхай глубоко и выдыхай медленно, через пару секунд всё пройдет.
Ева заботливо подводит меня к раковине, чтобы умыться. Холодная вода приводит в чувство.
- Ух! Как будто с высоты скинули! – Я резко выдыхаю, чувствуя облегчение.
- Стеф бесится, когда я так делаю.
- Я понимаю его! Если бы не так резко, то было бы еще терпимо. А так - ощущение, что я в лобовую атаку пошел!
Ева смеется, но потом снова становится серьезной.
- Итак, ты разглядел его?
- Кого? Себя?
- Видение, дурачина!
- Да. Там был я и… еще кто-то. – Я отвожу глаза в сторону, чувствуя, как бешено колотится сердце. 
- Это была Мелани.
- Ева! Она мертва! Скорее всего, я разговаривал с Варварой. То есть буду говорить с ней. Они очень похожи внешне…
Сам говорю и не верю. В видении девушка была очень похожа на Мелани. Варвара другая.
Я чувствую, как руки Евы ложатся мне на плечи, и она обнимает меня. Объятия просты, неэмоциональны: просто замерли, сцепившись друг с другом, но так хорошо. 
- Вот стоит мне отлучиться, а ее уже другой тискает! – Стефан ворвался в кухню полностью одетый: то ли с улицы пришел, то ли уходить собирался.
Я размыкаю объятия и умоляюще смотрю на Валльде:
- Можно я его ударю? А? Ева, разреши! Хотя бы разочек!
- Нет, Рэй. Не могу. А на ком я тогда свой дар буду отрабатывать?
За спиной слышится мученический стон.
- Ненавижу твой дар, Ева. – Клаусснер плюхается на стул и начинает мне жаловаться: – Она издевается надо мной! Ты представляешь, каково это, когда тебя выкидывают в грядущее?
- Только что испытал. – Я смеюсь над горюющим Стефом.
- А вот представь, я по два-три раза в день это испытываю. Да мне в космонавты уже пора! В летчики–испытатели! Такие нагрузки на организм.
- Не жалуйся. – Ева подходит к нему и целует, после чего что-то шепчет ему на ухо, отчего у Стефана тут же начинают блестеть глаза, а на лице расплывается кривая непристойная улыбка, и уходит из кухни. Понятно без слов. Я отворачиваюсь и сажусь пить свой кофе. 
- Ты чего сидишь? Допивай и пошли!
- Куда? – Я удивленно таращусь на Стефа.
- За жратвой от Лауры. Нам надо забрать заказ из Италии и притащить сюда.
- Так много?
- Я как понял, Лаура не скупилась. Говорят, там вина только два ящика.
Я вздыхаю. Ну что же, это отвлечет хотя бы.

Зал был украшен еловыми ароматными ветками и гирляндами, повсюду горели свечи. Мы были одеты в дорогие костюмы, как на выход в свет. Ева и Реджина разбавляли нашу мужскую компанию, блистая своей красотой и околдовывая своими женскими чарами: вечерние платья, прически, макияж, соблазнительный аромат духов, голые коленки, тонкие запястья, изящные грациозные шеи с колье – потрясающе! Посторонний незнающий наблюдатель назвал бы нас элитой. Мы умеем выглядеть внушительно и дорого, но почти у каждого все это приобретенное, мало кто из нас знал в детстве достаток в еде и деньгах. Я тоже надел свой дорогой прошлогодний костюм. Вообще-то, как ввела традицию Мириам, я каждое Рождество покупал новый, обязательно баснословно дорогой и с громким именем на бирке, но не в этом году. И я был такой не один, кто нарушил эту традицию. Кевин тоже был одет в старое, но выглядел еще более отстранённо и небрежно, чем я. Он стоял одинокой фигурой возле камина, держась особняком от всех остальных. Мы оба были чужие на этом празднике. Я постоянно кидал взгляды в его сторону, Ганн же молча стоял и пил шампанское, уткнувшись себе под ноги. Кевин уже не смеялся, веселя всех своими остротами, не был галантным и душой компании. Он словно извинялся за свое присутствие здесь и боялся меня. Я же смотрел на него и думал о том, что этот человек должен быть мертв. Мелани крутанула колесо фортуны в его сторону ради того, чтобы он стал отцом ребенку, о котором еще даже не знает. Но возникает вопрос: а будет ли? Стоило ли жертвовать? 
Реджина тут же шикает на меня через ведьмин зов, чтобы не смел об этом говорить ему, что придет время, и она сама откроет Ганну правду. А я и не спорил, сидел в углу дивана и тихо нажирался шампанским.
- Я хочу произнести тост. – Артур галантно вышел вперед. Все присутствующие обратили на него свое внимание и затихли. – Вот промчался еще один год. Тяжелый, безумный и невероятно испытывающий нас. Судьба за это время столько раз грозила нам смертью. Еще никогда Саббат не был столь уязвим. Но благодаря Богу и его планам на нас, а еще талантливому стратегу – моей сестре Реджине, - все обращают внимание на царственную Хелмак, которая стоит поблескивая своими бриллиантами в свете свечей, – мы продолжаем существовать, радоваться жизни полным составом, которым и были в прошлом году. Реджина, этот бокал я хочу выпить за тебя!
Все поднимают в ее честь шампанское и выпивают. Я снова кошусь на Ганна и наши взгляды встречаются, понимаю, что мы сейчас думаем об одном и том же: то, что для всех кажется счастливым концом, мой и его финал остается открытым – либо драма, либо трагедия.
Этот год действительно изменил Саббат - он сломал нас, покорежил, у кого-то отросли когти и зубы, а у кого-то беспомощность в теле.
- Я хочу поделиться радостными новостями. – Реджина выходит вперед взамен Артура и торжественным голосом она обращается к шестерым, как к толпе в этой огромной холодной зале: – Во-первых, я хочу поздравить Еву и Стефана, что они наконец-то решили пожениться. Мы долго этого ждали и вот свершилось!
Я удивленно смотрю на Стефана, который трет свой бритый подбородок – бороды ему явно не хватает. Интересно, как ему удалось уломать Еву? Сколько он раз ей делал предложение? Раз пять точно. Что же так повлияло на нее? Наверное, все эти события, которые разворачивались у них на глазах. К тому же, Стеф был в опасной близости к инквизиторскому костру. Он даже подружился с Лаурой. Что еще более удивительно! Тогда чему я удивляюсь? Хоть у кого-то всё будет хорошо. Я рад за них. Стефан достоин счастья. Наверное, нет сумасброднее мужчины, чем Клаусснер, желающий надеть на себя узы брака, когда остальные мечтают оставаться холостяками.
Я присоединяюсь к аплодисментам и приобнимаю Клаусснера, который улыбается во все тридцать два зуба, если они еще в этом количестве у него из-за работы Инквизитора.
- Во-вторых, хочу объявить и поздравить с повышением Ноя Валльде и Сару Луизу Чейз, которая отсутствует с нами сегодня, так как уехала на каникулы к родственникам. Оба в скором времени приступают к работе в Сенате как Архивариусы. При том Саре дали третий тип в отделе бытовых преступлений, а нашему Ною - третий тип в отделе расследований особо тяжких преступлений. Поздравляю, Ной!
И снова аплодисменты. Впервые вижу улыбающегося Ноя. Он весь красный от удовольствия, смущенно потупил глаза, разглядывая мыски своих ботинок. 
- Говорят, Реджина ходатайствовала за Чейз в Сенате. – Бормочет мне на ухо Курт. - Та всё была не в восторге от решений Хелмак, вот Светоч и убрала ее с дороги, заодно заткнула, чтобы не сболтнула про нас лишнего.
Я кошусь на Реджину, та прочитав мои мысли и Курта, победоносно улыбается. Черт возьми, шикарная женщина! Элегантность решения по избавлению чопорной занудной Чейз поражает. Браво, Реджина! 
Я поднимаю бокал и, глядя в довольные хитрые глаза Реджины, делаю глоток. Шампанское щекоча нёбо сладостью льется внутрь меня, ослабляя мои нервы, натянутые, как канаты.
- И третье. Я хочу выпить за вас, мальчики. – Хелмак обращается ко мне и Ганну. – Я знаю, что вы потеряли многое, что от вас остались лишь тени моих любимых Рэйнольда и Кевина. Вы пережили многое, вы испытали то, что и некоторые из нас не испытывали. Жизнь била вас и пытала, но вы вставали и шли в атаку, наплевав на все запреты, мнения и даже законы физики. Вы оба умерли. Один вчера на бумаге. – Она поворачивается к Кевину, который замер в позе у камина, скорее всего, желая стать незаметным. – Поздравляю, для мира Инициированных ты теперь недоступен. Ты можешь начать все с чистого листа. Другой, - она поворачивается ко мне, – физически. Но был воскрешен любовью. Рэй, помни об этом. Ты потерял Мелани, но она хотела, чтобы ты жил. Она воскресила тебя и дала тебе шанс! Не разочаруй её. За вас!
Она поднимает бокал и залпом его выпивает. Все смущенно повторяют это. Никто не аплодирует, радостно не восклицает, лишь скорбно молчат.
Я оборачиваюсь на Ганна и впервые не чувствую ненависти и злобы к нему. Хелмак права, Мелани была любовью, которая воскрешала и даровала нам шанс. Истинный Ангел.
Моя девочка.