Садкая Жизнь

Садкая Жизнь

РЕТРО КРИМИНАЛ

Станислав МАЛОЗЕМОВ,
Елена МАЛОЗЕМОВА

В первые дни нового 1961 года главного инженера Тбилисского плодоконсервного завода товарища Тенгиза Григорьевича Чхеидзе срочно вызвали в Москву. Причем в один из самых “верхних” кабинетов Совнархоза СССР. Вышел плодоконсервных дел мастер из кабинета уже главным инженером кондитерской фабрики далекой и слегка экзотичной столицы Казахстана Алма-Аты. А 10 января 1961 года гордый сын Кавказа уже дышал свежестью тянь-шаньских гор сквозь открытое окно своего нового пропахшего шоколадом кабинета
Теперь подумайте: а зачем вообще Москва приняла это очередное свое мудрое решение? Через высокие инстанции, безо всяких консультаций с казахстанскими властями и вопреки удивлению и возражениям местных руководителей-хозяйственников посылать из далекого Тбилиси для поднятия уровня количества и качества казахстанских кондитерских сластей человека, который сам конфеты с шоколадом видел только в магазине? Специалист плодоконсервного дела у руля производства шоколада, карамели, мармелада и тортов... Но в период рассвета социализма даже химическим комбинатом мог управлять, например, человек с гуманитарным образованием, закончивший политический факультет Высшей партийной школы. Главное, чтоб человек был хороший, понимающий политику коммунистической партии и своего собственного начальства.
Тенгиз Григорьевич был явно такой человек, причем, видимо, очень хороших друзей имел в Москве, которые, в свою очередь, тоже имели, но не друзей, а власть. Кто-то в Москве, имеющий веское слово, отправил хорошо проверенного Чхеидзе в Алма-Ату, чтобы получать оттуда материальную выгоду. Кто посылал - в архивах не отражено. Но, видимо, тот же, кто через три года помог удовлетворить его апелляцию в Верховный суд СССР, который ой как редко шел на уступки республикам. Обычно расстрельные статьи не меняли. А тут неизвестный московский авторитет вдруг уговаривает Верховный суд СССР поменять расстрел на срок в пятнадцать лет.
Вряд ли Чхеидзе, чтобы заслужить это, посылал все три предыдущих года своим друзьям-покровителям леденцы с карамельками. Скорее в Москву уходили большие безналичные суммы, которые сначала оттуда и поступали. Сейчас эта финансовая фигура высшего пилотажа по обналичиванию денег и укладки в свои сейфы называется “отмыванием”. В шестидесятые годы, да и позднее, когда перед Москвой “по стойке смирно” стояли все, кто руководил чем-то и возглавлял хоть что-нибудь в провинции, никому из контролирующих органов и в страшном сне не снилось, что они проверяют и выводят на чистую воду воров, если они конкретно назначены Москвой. Упаси бог! Так можно было лишиться не только работы, но и, самое страшное, вылететь из рядов КПСС с “волчьим билетом”.
Поэтому за три года кондитерскую фабрику формально проверяли, конечно, но уходили с коробками коньяка, рома, дорогих конфет и шоколада и безо всяких оргвыводов. И только когда фабрика была окончательно разворована и разорена изнутри, Москве свой финансовый канал можно было тихо закрывать с очень правдивой ссылкой на беспрецедентно слабое руководство и страшное по масштабам воровство на самой фабрике, а после открывать где-нибудь новый. Вот только тогда Москва дала “отмашку” - можно наводить порядок... Ну в 1963 году и пошло дело. Следствие, шум в газетах, аресты, суды.
Печальный финал изложим позже. А пока вспомним возможности вольного социалистического хозяйствования.
Итак - пятый день пребывания Чхеидзе в должности главного инженера. В этот день он лично спер своими руками несколько бутылок коньяка и пару-тройку коробочек разных подарочных конфет, чтобы достойно с новыми друзьями по работе отметить начало своего славного главноинженерного пути. На седьмой день он же собирает весь коллектив, дает всем без исключения потрясающий по накалу страстей разгром и нагоняй за снижение качества и прочие недостатки в бухгалтерии, учете и снабжению. И сразу после этого уже спокойно говорит: “Ладно. Работайте и не забывайте, что наша фабрика - это золотое дно! А вы - натуральные балбесы и, видно, этого не понимаете”. Но фабричный народ, как оказалось, понял это мгновенно.
Одна любопытная деталь. Перед приходом Чхеидзе с фабрики убрали старого директора и спешно поставили Ивана Трофимовича Топорова, о котором в архивах, как и о московском следе, - нигде ни слова. Кто был этот Топоров, чей был этот тихий дядя, при котором Чхеидзе практически ликвидировал фабрику как производственную единицу - не знает никто. Известно только, что за три месяца до суда его тихо сняли с должности и посадили на его место самого Чхеидзе, который наверняка заработал от Москвы свою долю, укрыл ее где-то надежно и был уверен, что ему сохранят жизнь. А Топорову дали в итоге шесть лет без конфискации, как и положено бывшему, снятому до суда с должности, директору. А не сняли - сидел бы Топоров тоже под расстрельной статьей. Значит, тоже был своим, нужным и понятливым.
Чхеидзе в начале своей бурной деятельности сказал, собрав начальников цехов, зав.производствами и кладовщиков:
- Не мешайте людям. Раньше у вас тут, я слышал, вообще нельзя было дотрагиваться до сырья и готовой продукции, если это не входит в процесс конвейерной операции изготовления. Теперь можно. Люди, рабочие люди, должны хорошо кушать, чтобы хорошо работать! Пусть едят, пусть несут!
Старый бухгалтер жаловался на него в наш Совнархоз, даже первому секретарю ЦК КазССР Д.А.Кунаеву писал, да и не он один. Ни до верхов Совнархоза, ни до первого секретаря, естественно, жалобы не доходили, и вместо проверок оттуда мелкие чиновники присылали указания директору Топорову. Общая мысль отписок: обратить внимание, сделать внушение, строго предупредить, чтоб впредь...
Все, больше “нападений” на Чхеидзе Центральный республиканский архив не имеет. Не было их больше. А кто будет еще жаловаться на благодетеля, который не просто закрывал глаза на воровство, но просто открыто к нему призывал и словом, и делом!
Технологию хищений, причем не одну, мы описывать не будем. Это скучно: предельно примитивные бумажные фальшивки, полная отмена материальной ответственности заведующих производством, начальников цехов и даже кладовщиков. Такой мини-коммунизм в отдельно взятой организации. Все приходовалось внавал, завышалось на бумаге и уменьшалось на ней же в нужные моменты количество, менялась сортность, создавались несуществующие затраты на приобретение сырья и готового товара. Тоже все, ясное дело, на бумаге, которая всегда и везде обязана была терпеть все, и терпела.
Между бумажной жизнью фабрики и реальной создалась значительная пропасть, но все работники фабрики, как тренированные спортсмены, легко через нее три года подряд перепрыгивали. Поэтому возьмем из архивов сколько возможно для размеров этой статьи любопытных, хотя и диких примеров.
Первое. Чхеидзе был действительно уникален. Он безо всяких оправданий ругался и спорил с любой проверяющей комиссией и всегда (!) выигрывал. Последняя фраза, которую всегда слышали проверяющие: “Хлебом клянусь! Я грузин. А вы знаете, что такое грузин без денег? Нет таких грузин”. И заколдованная этим убеждением комиссия почему-то затихала и исчезала, груженая всем, что можно было унести с кондитерской фабрики. Чхеидзе мог в те годы громко сказать: “Это государство спасет только атомная бомба”. И ничего.
А вот как воровали “низшие чины”. Низшая в табели о рангах - уборщица. Ну стандартно тащила, как везде в Союзе. Из милицейского рапорта от 10 декабря 1962 г.: “При выходе с фабрики у уборщицы Гармоненко изъято: в дамской сумочке - 21 штука шоколадных конфет “А ну-ка отними”, под платьем в мешочке - 800 г конфет “Счастливое детство”, под платком в прическе - 300 г конфет разных, в хозяйственной сумке - 400 г конфет “Снежок”. Сумка привязана к ноге под юбкой”.
Те, которые именовались средним персоналом - кладовщики, экспедиторы, заведующие производством - тащили в итоге тоннами все, что можно увезти в