Сага о Золотой Змее

Глава 6. В Сванехольме

Столица Земли Фьордов - Сванехольм, Лебединая Высота, стоял на берегу фьорда, далеко врезавшегося в глубь суши. Узкое горло залива было забито множеством больших и малых островов. На одних, более крупных, рос лес или зеленели поля, стояли дома живущих там рыбаков и землепашцев. Другие острова - просто голые, гладко обкатанные морем гранитные шхеры, на которых вряд ли могло что-нибудь расти. На многих островах не смолкал птичий гвалт: там гнездились целые стаи чаек и бакланов, диких гусей и уток, и даже лебеди. В честь последних когда-то и назвали сперва фьорд, а затем уже красивое имя перешло и к построенному здесь городу.

Никто уже в точности не помнил, как и почему Сванехольм получил свое имя, но одно признавали все: людей здесь теперь обитало ничуть не меньше, чем птиц на прибрежных островах. Особенно зимой, когда в город съезжались все ярлы из своих владений, каждый из которых вел за собой по нескольку десятков, а то и сотен викингов; торговцы, ремесленники и скальды, желающие заработать, и еще много всякого люда, приходящего с самыми разными намерениями. Кто-то искал лишь куска ячменного хлеба да крышу над головой в зимнее ненастье, другие, обычно молодые воины, назначали в Сванехольме встречу, иные разыскивали врага, чтобы привести его на суд к конунгу. Но случалось, что мстили и сами, хоть по древнему обычаю в Сванехольме запрещено было проливать кровь; еще самый первый конунг, поселившись здесь, объявил в пределах своей столицы вечный мир между свободными жителями Земли Фьордов. Тех, кто нарушал закон, приходилось наказывать.

А в последнее время в Сванехольм сбегалось все больше и вовсе нищих, потерявших все на свете, чем-то ужасно испуганных людей, имеющих лишь то, что оставалось надето на них. Это было так же верно, как и то, что осень в этом году пришла на два месяца раньше обыкновенного, а сейчас, похоже, грозилась смениться такой же ранней зимой. И все это приходилось разрешать конунгу Харальду, верховному правителю Земли Фьордов, и его супруге, королеве Ингрид, твердой и решительной женщине, что могла бы, пожалуй, и сама вести за собой людей не хуже иного мужчины.

Этим утром, хмурым и серым, как обычно, конунг с супругой еще не выходили из своих покооев в большом доме, отделенных от общего зала резной ореховой дверью. Под был застелен шкурами белых медведей, а еще одна огромная шкура застилала ложе. На стенах были развешаны щиты, оружие и доспехи, и свои, и добытые в боях - свидетельство успешных походов молодости Харальда.

В настоящее время конунгу Земли Фьордов было уже больше пятидесяти лет, он давно уже не водил своих драккаров в набеги на новые земли, и в последнее время изрядно растолстел, а в его густых светло-русых волосах и ухоженной бороде сделалась заметной седина. Однако было бы несправедливо назвать конунга стариком; это все равно что счесть матерого грузного медведя неуклюжим увальнем - тот, кто позволил бы себе такую ошибку, быстро пожалел бы о ней.

Конунг уже нарядился в свои лучшие праздничные одежды, готовясь выйти в зал. Но пока не спешил, ожидая в почетном резном кресле последних утренних донесений. Перед ним стояла доска, расчерченная черными и белыми клетками. И по ней полагалось передвигать вырезанные из моржового клыка шашки, тоже черные и белые. Харальд любил игру на доске, и мало кто, кроме жены, способен был играть с ним на равных.

Но сегодня белые шашки, которыми играл Харальд, оказывались явно в затруднительном положении; черные теснили их со всех сторон. Стоило конунгу взглянуть на доску, чтобы он нахмурился еще сильнее, хотя, вероятно, причиной его угрюмости было нечто иное, куда более важное, что и мешало теперь сосредоточиться на игре.

Сидевшая напротив него королева выглядела совершенно невозмутимой. Высокая и статная, ростом не уступавшая мужу, она сохранила осанку молодой женщины, хоть и была матерью трех взрослых сыновей и дочери-невесты. Да и лицо ее прошедшие годы мало изменили, лишь придали величия несколько слишком крупным для женщины чертам, с прямым четким носом и выступающим подбородком. Сложная прическа, поддерживаемая золотой крылатой диадемой, делала ее еще выше. Синее платье королевы Ингрид очень шло к ее глазам, а на спинке ее кресла висел малиновый плащ, ожидая своей очереди быть надетым. Люди племени фьордов, большую часть года видевшие вокруг себя лишь белый снег, почерневшие от сырости торфяные стены домов да деревья, и серое штормовое море, любили яркие цвета в одежде.

Казалось, что Ингрид занята одной лишь игрой и больше ничего не замечает. Однако заговорила первой именно она, спрашивая мужа о делах, далеких от игровой доски:

- Что ты собираешься делать, когда у тебя попросят помощи новые беглецы из разоренных бедствиями земель? А они придут, как приходили в предыдущие дни, я в этом уверена.

Конунг пожал широкими плечами, еще отнюдь не обмякшими от старости.

- То же, что и раньше. Направлю их копать торф и рубить лес, строить новые дома и рыть землянки. Других пошлю на охоту с моими сыновьями и воинами. Слава Уллю, покровителю охоты, в лесах вокруг Сванехольма сейчас полно зверья. Тоже, наверное, спасаются от холода. Если бы не это, уж и не знаю, что пришлось бы делать. Охота даст людям и мясо, и одежду.

Ингрид покачала головой.

- Одной охотой не проживешь. Уже сейчас пришлось убавить поголовье лошадей, коров и свиней, забить худших на мясо. Что будет дальше?

- Я куплю скот у местных бондов. Золота у меня вполне достаточно, - рассердившись на себя за почти уже проигранную партию, Харальд решительно двинул вперед белую шашку, но жена тут же взяла ее своей.

- Если бедствия будут продолжаться, золото скоро станет значить не больше прибрежной гальки. Не слышала я что-то, чтобы золотом можно было накормить голодных, согреть замерзающих. И отдадут ли даже за золото бонды скот, нужный им самим? А главное - останутся ли после этого довольны тобой?

- Ты что-то слышала? - встрепенулся Харальд. - Уже появились недовольные?