Сага о Золотой Змее

Глава 11. Погребальный обряд

Когда тело Хельги внесли в ворота конунговой усадьбы, мать, королева Ингрид, первой встретила процессию у ворот. Она с первого взгляда поняла, что ее сын мертв. Быстро подошла, безотрывно глядя, как братья укладывают его на ложе, накрытое черным со звездами плащом. Потом бережно поправила его голову, словно Хельги спал и мог проснуться. Наконец, королева закуталась в покрывало и склонилась к смертному ложу сына, замерла так без движения, будто каменная. И все это - молча; ни стона, ни крика, ни всхлипа не донеслось от нее.

Рядом упала без сознания Герда, и заплаканные служанки ухаживали за ней, уложив в постель в тех самых покоях, где совсем недавно жила она с Хельги. В усадьбу стали собираться люди. Весь Сванехольм был с быстротой молнии оповещен о случившемся, и все, кто мог, явились проводить старшего сына конунга, которого все очень любили. Все были печальны, и многие из суровых викингов не скрывали слез. Родные и домочадцы плакали все, и никто бы не осудил их. Только не в этот день. Это было понятно. Иное дело - Ингрид, на которую люди глядели почти с суеверным опасением. Только краснокожая Уит-Уис, прижимаясь к плечу Стирбьерна, указала на королеву и произнесла на своем языке, так что ее никто не понял, кроме мужа:

- Вот такая женщина достойна быть подругой самого главного вождя! У нас уважают женщину. которая не может плакать, даже если гибнет ее племя. При маленькой ране кровь течет наружу, но при большой - течет внутри, не видная глазу. Так и слезы, кровь души.

Стирбьерн вздохнул и молча обнял жену...

А королева Ингрид сидела так над телом сына до самого вечера, не замечая ни родных, ни гостей, ни слуг, занятых подготовкой к похоронам. Даже когда младшие сыновья сели рядом, обнимая ее за плечи, а Фрейдис положила подбородок на плечо матери, та и не шевельнулась. Пришла в себя она совершенно неожиданно, встала, нашла глазами мужа и произнесла глубоким и низким голосом:

- Погода вместе с нами оплакивает Хельги... Солнца не жди, оно не вернется наутро. Покрывало ночи скрывает солнце, так будет вечно, если мы сами себе не поможем.В Священной Роще сияет солнце, туда нет ходу врагам - йотунам. Но вы не прячьтесь и не бегите. Только железом купишь свободу, и солнце вернешь Срединному Миру. Пусть у врага золото будет, люди - точите мечи из железа!

Харальд даже вздрогнул при этих словах, ужасная мысль пришла ему в голову: "Неужели сошла с ума?!" Но Ингрид, как ни в чем не бывало, принялась отдавать распоряжения, сама же со своими служанками обмыла тело сына и нарядила его в лучшие одежды. Холодная, невозмутимая и властная, как всегда.

А ее (ее ли?) пророчество люди Страны Фьордов поняли на следующее утро, когда утром не взошло солнце. Одна за другой гасли предутренние звезды, давно скрылся месяц, но небо лишь немного посветлело, сделавшись тускло-серым, словно источник света пытался прорваться сквозь темное покрывало, подсвечивая его изнутри, но не мог с ним справиться. Лишь над Священной Рощей, вытянувшейся к востоку от Сванехольма до самого моря, небо посветлело, и даже тусклый осенний свет казался невероятно ярким в сравнении с сгустившейся тьмой. Над местом, где стояли храмы Асов и возносились молитвы к небу, никакое колдовство не было властно. Лишь мелкий, но затяжной дождь лил всю ночь и продолжился утром. Природа и впрясь оплакивала Хельги.

Несмотря на завесу тьмы, жители и гости Сванехольма продолжали собираться к усадьбе конунга. Кто жил далеко, приезжал на коне или в повозке, рыбаки с прибрежных островов приплывали на лодках, с трудом преодолевая снова разбушевавшийся шторм. Все хотели проводить в последний путь Хельги, который был всегда приветлив к самым бедным бондам и даже рабам. Но, помимо того, жители Страны Фьордов, пробираясь сквозь мокрую морось, находя дорогу в темноте на ощупь и по памяти, то и дело скользя на мокрой земле, шли еще и за поддержкой туда, где имели право получить ее. Люди были испуганы исчезновением солнца. Теперь даже до самого приземленного упрямца, в жизни не поднимавшего глаз от своих сетей или от плуга, дошло, что происходит нечто неладное, и это касается всех без исключения. Одно и то же солнце светит для конунга и для последнего трэля. А теперь вот солнца не стало. На кого же, если не на конунга, поставленного над ними волей Асов, мог опереться народ?

Но что мог сделать Харальд, выйдя к ним на крыльцо с младшими своими сыновьями? Солнце не вернешь на небо... И он проговорил, стоя перед ними в простой одежде, без украшений, с непокрытой головой, не замечая, как дождь стекает по его мокрым волосам и бороде:

- Трудное сейчас пришло время, такое трудное, что уж не последние ли это времена, о которых богам поведала древняя вёльва? Мы готовы сейчас похоронить моего сына, убитого бесчестно, на охоте, украденной стрелой. Он должен был наследовать мне, стать новым конунгом, а теперь не вознесется в Вальхаллу, а отправится в мрачное царство Хель. Так же и его брат, убивший себя, чтобы избавиться от подозрения. Вы видите: и мой дом сейчас превосходит ваши богатством и славой, но не счастьем. И небо почернело для меня, как и для вас. Сегодня, после похорон, мы принесем в жертву десять белых быков; быть может, тогда Асы пошлют знак, в чем мы прогневили их и как нам искупить свою вину. Если же это происки злых сил, а не кара богов, то мы справимся, если будем готовы! Или кто-то из вас струсил? - ядовито усмехнулся конунг. - Если среди вас есть боящиеся темноты, как детишки, пусть сейчас бегут к своим мамочкам, не путаются под ногами у мужчин!

Здесь острое слово помогло; если кому-то и было не по себе, то даже самые отчаянные трусы на время воспряли духом, желая хотя бы в собственных глазах казаться лучше. Лица людей в полутьме казались белыми призраками, их одежды - одинаково серыми. На многих были уже надеты меховые плащи - воздух, не согретый солнечным теплом, оставался таким же холодным, как ночью, и все понимали, что это лишь начало.