Сага о Золотой Змее

Глава 15. Шторм над Медвежьей долиной

Медвежья долина лежала в северной части Земли Фьордов, недалеко от страны кочевников-лапландцев. Одним своим краем долина упиралась в море, обрываясь в неширокий, но длинный, вечно шумящий Боргар-фьорд, другим терялась в бескрайних лесах на севере. Именно леса в первую очередь кормили местных жителей, так как им мало что удавалось вырастить на тощей каменистой почве, да и ту еще нужно было суметь расчистить от того же леса - нет, трудное это было дело, а главное, пользы почти никакой. Поэтому весной землю в Медвежьей долине не вспахивал тяжелый плуг, влекомый шестеркой быков, а осенью бонды не жали золотистые снопы ячменя, разве что немного, сколько нужно было каждой семье. Зато большинство местных мужчин были отличными охотниками, с малолетства узнавая окружающий лес и горы. Никто лучше их не знал повадок зверя, никто не умел точнее стрелять из лука и быстрее бегать на лыжах. И даже теперь, когда тьма и холод собирались, похоже, доконать всех людей, жители Медвежьей долины долго могли прокормиться благодаря лесу.

Вот и теперь один из местных охотников уверенно прокладывал себе дорогу, огибая широкий завал из деревьев, вывернутых с корнем вчерашним штормом. Жуткий был шторм, да и теперь еще ледяные порывы ветра заставляли то и дело вздрагивать весь лес. Но у охотника не было выбора: если не его, так кого же еще могли послать односельчане за добычей, когда все того и гляди начнут голодать?

При свете вышедшего из-за туч месяца, хоть как-то рассеивающего постоянную темноту, можно было разглядеть, что охотник довольно молод, хотя по его смуглому, обветренному лицу, по высокой сухощавой фигуре трудно было определить возраст - они могли принадлежать и юноше, и зрелому мужчине, сохранившему юношескую легкость. Одет он был как большинство жителей Медвежьей долины: в куртку и штаны из оленьей кожи, на ногах высокие сапоги, тоже кожаные, да сверху накинут плащ из волчьей шкуры. На голове - шапка из меха росомахи, украшенная пышным хвостом, щегольски ниспадавшим охотнику на плечо. Из-под нее выбивались несколько прядей белокурых волос. Зеленые глаза охотника, постоянно слегка прищуренные, точно прицеливаясь, смотрели зорко и смело. Он быстро шел на лыжах по глубокому снегу, держа в руках лук и копье, а за спиной тащил большой мешок, ничуть не сгибаясь под его очевидной тяжестью. На поясе у него висел большой нож, а с другого бока - длинный и полый бычий рог.

Звали охотника Уле, и он, несмотря на молодость, был, по общему мнению, лучшим охотником в Медвежьей долине. Да и как могло быть иначе, если он, в десять лет лишившись отца, остался единственным мужчиной в семье, должен был кормить мать и маленького брата? Вот и вырос, зная, что от него одного зависит, будет ли у них наваристый суп и жареное мясо или придется лечь спать голодными. И, надо сказать, выросший Уле не приходил без добычи, и даже в самые жестокие зимы его семье почти не приходилось просить о помощи ярла из Боргар-фьорда или, еще хуже, кого-то из деревенских старейшин, например, жадного богача Хавлока Шкуродера, торгующего мехами.

Вот и теперь Уле хоть и бродил по испуганно притихшему после бури лесу от одного восхода луны до другого, а все-таки нашел богатую добычу - огромного старого лося, еще по осени сбросившего рога. Тот отдыхал с двумя лосихами в неглубоком овраге, поросшем осинником. Уле отпустил лосих, ожидающих потомства, но лося-быка осыпал стрелами из укрытия, а затем добил копьем. Большую часть мяса спрятал в том же овраге, забросав ветками, а, чтобы не добрался никакой зверь, повесил на ближайшей осине большую красную тряпку, колыхавшуюся от малейшего ветерка. Теперь человеческий запах и машущая красная тряпка не позволят ни одному зверю подойти близко.

Вот уже две ночи, как во все деревне сидели без мяса; всех животных забили еще в начале зимы - они все равно не протянули бы долго. Все из-за проклятого шторма: целую ночь накануне он бушевал без остановки, ломая вековые деревья и снося крыши с домов. Люди сидели у гаснущих очагов, кое-как поддерживая пламя, которое ветер порывался задуть, и молились всем богам, не зная, ждать ли помощи, или впереди лишь всеобщая гибель...

Это был далеко не первый шторм, хоть и не все были настолько сильны. Зима настала чуть не на три луны раньше обычного, и свирепые, вполне зимние шторма задули с самой осени. Те, кто жил ближе к морю, видели, как из Боргар-фьорда вышли все четыре драккара ярла Фрейульва - весь фьорд явился проводить их в Сванехольм. И вдруг налетела буря, разметала драккары, закружила, как щепки, и морская пучина поглотила все. Только чудовищные извивающиеся твари, не то змеи, не то кракены носились по волнам, вылавливая и пожирая пытающихся выплыть.

Так в Медвежью долину пришел страх. Потому что никогда еще, даже в самых ужасных легендах, не бывало такого, чтобы какой-то шторм погубил самого ярла и его семью, и всех викингов - столько сильных мужчин! Поселяне привыкли видеть в них щит от вражеского нашествия, от голода и нужды; уж в Большом Доме-то никогда не голодали. А теперь вот их не стало; что же оставалось делать простым людям, привычным бить зверя, а не человека?

С тех пор настала нескончаемая ночь, солнце скрылось, и никто не мог сказать, вернется ли оно. Зато шторм возвращался вновь и вновь, с перерывами в два-три дня. Разорив побережье Боргар-фьорда, так что оттуда все разбежались, он упорно кружил над Медвежьей долиной, словно огромная черная птица. И поселок, и лес все меньше походили на себя. Люди сторонились друг друга, смотрели искоса, при встречах больше молчали, будто скрывали что-то друг от друга. Уже много людей погибло во время бурь, застигнутыми не дома, похороненными под снегом или под обломками собственного рухнувшего дома. И это было еще не все. Уле сам видел возле поселка волков крупнее обычных и с человеческими глазами. Один раз выстрелил в такого, но он исчез, будто провалился сквозь землю. А когда в Медвежью долину заехал было торговец из Биркенау, обещавший местным сообщить конунгу в Сванехольме об их бедственном положении, - кто напал на него со спутниками в лесу и растерзал десять вооруженных человек и упряжку лошадей всего в полудне пути от поселка? Уле был среди тех, кто нашел тела, и видел там следы - не звериные, скорее человеческие, но маленькие, точно у младенца, только вместо мягких ножек по снегу ступали одни лишь кости, и их было много. Люди тогда шептались, вспоминая, что брошенные в лесу в голодную зиму дети превращаются якобы в кровожадную нежить, но наяву никто раньше не видел такого...