Самая безутешная фрейлина

Глава первая. Приглашение, от которого нельзя отказаться

Глядя на пышное кремовое платье, живо напоминавшее легкий торт из безе и сливок, я почувствовала голод… и нежелание идти во дворец.

Вру.

Нежелание я чувствовала с того момента, как увидела среди бумаг на подносе изящный конверт, отмеченный королевской печатью. Или еще до того… когда заклятая моя подруга Иветт при случайной встрече не поджала губы, а улыбнулась широко и вполне себе искренне… Тогда про дворец я еще не знала, но чувствовала, что подобная нежная любовь отнюдь не к добру.

— Ах, дорогая, ты совсем спрятала себя от общества, — сказала Иветт, взяв меня за руки. Ее холодные перчатки показались мне похожими на змеиную кожу… И верно. Змеюкой моя подруженька была знатной. — Нехорошо заставлять нас скучать.

За обществом я следила сквозь призму прессы и матушкиных донесений, которые отличались особенной острой скандальностью, поэтому отлично знала, что скучать там и без меня некогда. И некому… Разве что самой Иветт, никогда-то не упускавшей возможности выразить мне свои соболезнования. На всех трех судах выражала… В первом ряду.

Тогда я, помнится, отговорилась срочным делом и неискренне пообещала поддерживать нашу старую дружбу.

К сожалению, от королевского приглашения отказаться так просто было нельзя.

Ну, хоть от платья можно было попытаться.

— Нет, — твердо сказала я, окинув тканый торт последним осуждающим взглядом.

— Но, Тици! — Матушка всплеснула руками, и голос ее сорвался. — Девочка моя, ты ведь не можешь появиться перед Ее Величеством в этом…

Она укоризненно покосилась на мой костюм, остановившись отдельно на мешковатых галифе¹, которые принято было заправлять в сапоги, но в доме я предпочитала ходить в мягких туфлях, и вместо сапог надевала носки. Шерстяные. Надо, в конце концов оправдывать свое гордое звание одинокой затворницы… И ничего, хорошие носки. Да и тепло в них не в пример. Но тут, пожалуй, матушка права. Ее Величество носки мои вряд ли поймут.

— Не волнуйся, сапоги я надену, — пообещала я с милой улыбкой и, прежде чем чем матушка справилась с возмущением и собралась со словами, жестко добавила: — К тому же, я в трауре. Никто не поймет, когда скромная вдова явится ко двору в платье дебютантки.

Матушка, услышав мои слова, неожиданно покраснела, побледнела и спешно отвела глаза… А я, видя эдакую совершенно несвойственную ей реакцию, к платью присмотрелась повнимательнее.

И действительно…

Нет, зря я грешила на модный нынче салон мадам Дельсарт, где одевались юные девы высшего света. Надо было грешить на бабушкин сундук. А, может, и сразу прабабкин… Да, и ткань такая, характерно тяжелая, несмотря на всю кажущуюся легкость. И линия талии занижена… Впрочем, это, кажется, опять было в моде, но вот вопиющее отсутствие декольте могла бы заметить раньше. И воротник выглядел как-то подозрительно не к месту… Не удивительно: во времена прабабки воротники носили на манер жернова, и чем тот жернов был толще, тем лучше.

Без жернова платье явно чувствовало себя неуютно и слабо трепетало бржельскими кружевами.

А, может, то был вовсе и не сундук…

— Мама? — Я изогнула бровь и сложила руки на груди. — Не потрудитесь ли объяснить, зачем вы ограбили склеп моей многоуважаемой прабабушки?

— Какой еще склеп!

Матушка возмущенно вспыхнула, но глаза у нее забегали. Держать лицо на людях она умела отлично, но вот со мной эмоции скрывала неважно. Ах, какими же уязвимыми делает нас нежная родственная любовь!

Понимая, что обман не удался, матушка пошла в наступление:

— Никакой не склеп! Если хочешь знать, это платье в свое время умолял продать им музей истории развития атласных искусств! Но мы его сохранили… для тебя одной сохранили — и где же благодарность?

— Полагаю, там же, где и настоящий жемчуг с этого платья, — прохладно отозвалась я, пропуская мимо ушей патетику. — Поэтому его так и не отдали в музей?

Матушка тяжко вздохнула… и успокоилась.

— Мне казалось, я нашла ему хорошую замену, — она недовольно поджала губы.

— Слишком уж блестит. И кругл сверх меры. Полагаю, при дворе специально не ослепляют… да и на освещении экономят навряд ли. Уж лучше пусть обсуждают мои штаны, чем издевательство над предметом искусства.

— Тици, — матушка обиженно надулась. — В чем ты хочешь меня обвинить?

— Я, мама, еще не обвиняла, — подчеркнула я, глядя ей в глаза. — А вот узнать, с чего вы вдруг вспомнили об этом примечательном платье мне без ума интересно. Ее Величество, насколько помню, в приглашении форму одежды в стиле прошлого века ни разу не упоминали.

Матушка прижала руку к своей высокой, с трудом втиснувшейся в платье груди, и глаза ее заволокло пеленой непролитых слез.

— Сколько? — безжалостно спросила я.