Само совершенство

Само совершенство

Он производил жуткое впечатление и сам знал об этом. Сквозь стекло скафандра на нас смотрели большие печальные глаза, подернутые неувядаемой самоиронией. Что смешало наши впечатления и усилило чувство вины за инстинктивное отторжение представителя неизвестной цивилизации.

Наш командир не улыбнулся гостю – улыбка гуманоида воспринимается полярипоидными расами Большого Космоса как угрожающий оскал. И не протянул руки – для многих имбимо подобный жест означает: пошел вон! Но торжественно произнес несколько слов приветствия на межпланетном искусственном языке Космического Содружества. Гость старательно запыхтел и, к нашему удивлению и облегчению, выразился в том же духе. Его акцент был терпим, а голос с забавным прищелком даже приятен.

Нет, он определенно был симпатягой. На свой манер, разумеется. Метр шестьдесят в холке и четыре пары искривленных конечностей не придавали шарма мужчине в глазах красотки Гортепнии, но профессора космического этноса потирали ладони от удовольствия – в сети этой беспардонной братии попался колоритный экземпляр. Конечно, они не имеют законного права приступать к изучению этого молодца прямо сейчас, без кучи договоров и согласований, но хотя бы заручиться его дружбой, застолбить золотую жилу уже пора и необходимо!

Одной из рук паукообразный вынул их кармана верительные документы и передал их капитану.

– Аве Мада, – прочел тот вслух, – лоцман высшей категории планетарной системы Браггауза. Гуманоид.

От неожиданности внутри у нас что-то весело хрюкнуло, но мы тут же вернули лицам надлежащие постные выражения.

– Прошу вас, уважаемый Аве Мада, пройдите в медицинский отсек. Пока ваша одежда стерилизуется, компьютер подберет вакцины, обеспечивающие взаимную безопасность нашего сотрудничества.

Вакцины придется пить всем – чужеродные вирусы и бактерии страшнее трехглавых хищников. Но мы привыкши. А вот молоденькая Гортепния пока не привыкла к обязанностям врача межпланетного звездолета, вид обнаженного мужского тела вгоняет ее в стыдливость. Стыдливость девиц ноуэлист проявляется малиновым свечением, исходящим из глубин их туманной сущности, и густым ароматом ночных цветокрылов далекой родины. Мы все обожаем эти «птичкины» запахи единственной на корабле женщины и почитаем их безумно сексуальными. Что с нашей стороны довольно глупо за полной невозможностью… Ладно, пропустим.

Словом, наша маленькая Тапа напустила на себя профессиональную важность и полилась в сторону медотсека, оставляя по себе резь в глазах. За нею двинулись элегантный капитан и топочущий за четверых лоцман. Чуть поотстав семенили этнографы, каждый помышлял назвать новую расу своей фамилией. Шествие замыкали не в меру бестактные и любопытные. (Стыдно признаться – все мы).

Каждый нашел причину присутствовать при оголении лоцмана. А тот, похоже, и не стеснялся. Свой парень, в доску. Гигантское «насекомое» со скользким вонючим телом бурого цвета, усыпанным мелкими присосками. Два пятьдесят в стойке. Широченный каркас, бугры битепсов-тритепсов, шестипалые кулаки, пульсирующий живот. А сверху – округлое, по-своему миловидное личико. О предмете основной мужской гордости даже упомянуть неловко – примитив в дошкольном варианте. Все равно фигура впечатляющая. И устрашающая, невольно хочется держаться на расстоянии.

Так часто бывает при встрече с обитателями незнакомых планет. Пока не созреет объективное суждение, кто есть кто. Пока не зародится крепкая мужская дружба.

Шли дни, и мы в самом деле сдружились. При входе в планетарную систему, Аве Мада установил по поверхности звездолета прихваченные с собой антенны, контролирующие бессистемные миграции всасывающих светлячков. Сутками не покидал кабину пилотов, глаз не спускал с мониторов обзорного виденья. Осколки пяти некогда развалившихся планет вели себя в высшей степени неестественно – то и дело меняли траектории, разворачивались, кружились на максимальной скорости.

Пока они благодушно неслись мимо, мы разговаривали. Неутоляемое любопытство – вот девиз космического бродяжничества. Мы приносили для Аве флики с картинами дивных миров, где когда-то бывали. Готов поспорить, часто в эти минуты слезы зависти заволакивали его глаза. Во взгляде мелькала затравленность дикого зверя, обреченного на метания вдоль проволоки вольера.

«Ускользающий» в полной мере отработал свое название. Мы летели к девятой планете Браггауза на минимальной скорости. Вернее сказать – пробирались, лавируя и маневрируя. Россыпи каменных глыб грозились стереть нас в песок, нападая одновременно со всех четырех сторон, светляки стягивали обшивку с корабля, мерцая обманчивым светом далеких серебряных звезд. Их удаленность и безобидность являлись иллюзией, от которой мы так и не смогли отрешиться, впадая безропотно в ленивую эйфорию.

«Смерть в ее сладеньком варианте. Гипнотическое воздействие Возбужденного Пространства, настроенного враждебно к разумному существу», – так объяснил лаконично сие невиданное явление лоцман. Сам он эйфорией не страдал и не счел нужным добить ни слова.

В минуты надвигающейся опасности от опытных космолетчиков никакого не было толка. Аве Мада единым махом гигантских клешней отметал от блока управления прошедших времена и пространства офицеров Космического Содружества, шестью руками жал кнопки и двигал рычаги, не позволяя автопилоту самовольные действия. При этом шипел, рычал и нещадно потел, заполняя кабину тошнотворными запахами. Спасал наши души, выводил корабль по единственно безопасной траектории.