Самурай

Глава 6. Запреты, нарушения и последствия

По-видимому, эта их мазь способна творить чудеса, потому что Сатоши выжил. Выжил с чудовищной раной в животе. 
Я тогда спросил у Клима, все ли вот так выживают, если им ткнуть в живот мечом?.. Помню, этот вопрос меня крайне занимал. Тот усмехнулся и сказал, что нет, не все. Во-первых, Сатоши везунчик, а во-вторых, мазь наложили вовремя, вот и все. 
Я не стал рассказывать, каким образом мы сумели спасти самого воинственного японца острова и чего мне это стоило. Просто не стал. Сначала не хотелось вспоминать, а потом другие заботы навалились. 
Шинджи был зол. Он был в бешенстве: еще бы, не наш остров напал, а на нас напали самым подлым образом. Стоит ли говорить, что последующие дни мы тренировались еще яростней, и на французском мосту нас было не меньше пяти человек каждый день. 
Зря, конечно, он так. Бедные французы тоже остались без бойцов, нападать не спешили, изо всех силенок пригоняя на мост равное с нашими количество ребят. Даже девчонок. Они боялись, это было очевидно.
Я же никак не мог забыть два меча Сатоши, и тот его бой. Поэтому, когда он очнулся и начал понемногу ходить, я первым делом пристал к нему с просьбой научить меня. Наверное, наш диалог выглядел забавно. 
— Сатоши? 
— Нани? ("что?" — япон.) — спросил он, оборачиваясь и иронично приподнимая бровь. Ого! Я ожидал гораздо более грубого ответа. Пожалуй, можно и поговорить. По крайней мере, попытаться. 
Моих познаний в японском явно не хватит объяснить, что я от него хочу. Поэтому я принял решение, которое на тот момент казалось мне единственно верным: потянулся к мечам за его спиной, с которыми он не расставался, даже будучи больным. 
Надо было видеть его глаза! Они прямо вспыхнули яростью, он перехватил мою руку и сильно вывернул. Из моих глаз сразу же покатились слезы: простой рефлекс, но до чего обидно! 
Сатоши продолжал выкручивать, пока не раздался мой крик. Тогда он отпустил мое запястье, и я рухнул на колени, кусая губы от боли. Неужели сломал? 
Нет, он был по-настоящему ценным бойцом: руки он мне не сломал, но урок я хорошо запомнил. 
Правда, то, что случилось потом, напрочь выбило меня из колеи. Он присел рядом со мной на корточки и приподнял мое лицо за подбородок. 
Потом что-то сказал. Я абсолютно его не понял, но тот говорил он долго и нравоучительно. Поняв, что мне не ясно ни слова из сказанного, он вздохнул и стал разговаривать со мной жестами.
Он положил между нами два своих меча. Я покосился на оружие, но руки не протянул — уж больно агрессивно реагировал на подобные действия Сатоши. 
— Ситива икимасан! ("Нельзя!" — япон.) — произнес он, облизнув кончик пальца и дотрагиваясь им поочередно до каждого меча. 
Я следил за ним с нарастающим интересом, потому что понял, что у японцев этот жест выражает что-то особенное. Наверное, Сатоши хотел показать мне, что это его неприкосновенное оружие. 
Я замотал головой, показывая, что ни в коей мере не покушаюсь на его мечи. Он улыбнулся и показал пальцем: "1".
Почему-то я очень хорошо его понимал. Это — первое правило, или первый урок. Я был уверен, что Сатоши понял, чего я хочу. И готов был учиться. 
Сатоши поднялся на ноги, и я последовал его примеру. Он с усмешкой указал на мой меч, болтавшийся на перевязи на бедре. Внезапно стало стыдно. Его мечи были перемотаны специальным ремнем, аккуратно сплетены в единое целое и всегда прочно фиксированы на спине. Мой собственный, болтающийся, показался мне очень жалким, как и я сам. 
Я пожал плечами и виновато улыбнулся. В конце концов, какая разница, как я отношусь к оружию, и как оно там у меня хранится... главное, уметь им пользоваться. К тому же я был зол на Сатоши: ему жизнь спасли, а он вот так...
Я усмехнулся и вытащил свой меч. Пока вытаскивал, заметил, что тот замотался в небрежно закрепленном ремне, и у меня не сразу получилось его достать. Сатоши наблюдал за мной внимательно, с полуулыбкой, и когда я, наконец, распутал свое оружие, молниеносным движением достал один из своих смертоносных мечей. У него это вышло быстро, за доли секунды, и тут же его стальной меч перерубил мой деревянный напополам. Только щепки полетели. 
Я вздрогнул и замер, с ужасом смотря на остатки своего меча. Как же я теперь буду?.. Не уверен, что Шинджи придет в восторг от необходимости выдать мне новое оружие. Со злостью посмотрел на ухмыляющегося Сатоши и со всей дури кинулся на него с кулаками. Мне стало безразлично, ранит ли он меня, я был зол и поражен несправедливостью: спас его, выпрашивал у этого противного Сережки мазь, а он… он лишил меня главного на этих островах — оружия. 
К чести Сатоши, он не стал меня резать своим самурайским мечом, а отбросил его в сторону и просто схватил меня за запястья, удерживая на месте. Несколько секунд — глаза в глаза. В его — спокойствие, даже умиротворение и ни капли злости и ярости, в моих же — злоба и обида. 
Я попытался вырваться, но безрезультатно, конечно. Против лома нет приема, как говорится. Ага... Окромя другого лома. Нет, клянусь, я стану таким, как он. На этих островах по-другому не выжить. 
Сатоши сжал мои запястья посильнее и, по-видимому, удовлетворенный болью в моих глазах, наконец, отпустил.
— Сатоши! — выкрикнул я с обидой, со слезами на глазах, — за что ты так со мной? Я же тебя спас! 
Сатоши только улыбался. А потом заговорил. 
Бесполезно — мы с ним говорили на разных языках. В буквальном смысле. 
— Он говорит, что не просил тебя спасать, — услышал я знакомый голос позади себя. Клим. Стоял, прислонившись к стене замка Тысячи камней и наблюдал за нами, — он говорит, что каждый делает свой выбор. Ты выбрал его спасение, но это — твой выбор. Он хотел умереть там, а ты его спас. 
Я посмотрел на Сатоши. Последние слова он буквально выплюнул мне в лицо, теперь его самообладание дало трещину — в глазах полыхал гнев, ноздри раздувались от ярости. Я отошел от него на пару шагов, думая, что все-таки он — псих. Не в ладах с головой, короче. 
— Юрусу, ("прости" - япон.) — бросил я ему в лицо и сделал вид, что пошел к замку. На самом деле я обогнул его и с другой стороны вышел к морю. 
Сумерки наступали на островах стремительно. Буквально минут двадцать невнятной серости и странных сказочных теней от замка, кустов и мостов, и вот уже - полная непроглядная тьма. Я любил наблюдать именно за этой серостью. Тогда вся краска островов будто терялась в сумеречном сером свете, словно кто-то убавил цветность на пульте от телевизора. А может, так оно и есть? Может, эти как их там... пришельцы.... и правда имеют большой пульт, при помощи которого могут управлять нами? Щелк — и все окрашивается в черно-белые тона. Щелк — и вот этот умирает. Щелк — а этот падает с моста, чтобы непонятным образом раствориться в море белой вспышкой... 
Я бы мог задрать голову вверх и спросить, громко спросить у этих, нас сюда засунувших, почему это происходит? И почему именно с нами?! Но нельзя. Главное правило Игры — не смотреть вверх после заката. И мы не смотрим. Послушно не смотрим. Нарушить правило? Взглянуть вверх? Ну хотя бы один раз?
В какой-то момент мне стало действительно все равно, что со мной сделают, если я пойду против правил, и уже был готов посмотреть в сумеречное небо островов, но тут внезапно заметил фигурку на другой половине моста, которая размахивала руками и явно приковывала мое внимание к себе. Сережка. 
Я стряхнул с себя оцепенение и пошел к своему врагу. 
Как обычно, тот уселся на своей половинке моста, свесив ноги вниз. Я последовал его примеру. 
— Ты что сдурел?! — накинулся он на меня, как только я осторожно сел на мост. — Нельзя вверх смотреть после заката! Сгинешь же, идиотина. 
— Не надо меня оскорблять, — надулся я, — с чего ты взял, что я хотел вверх посмотреть...
— Видно же было... Да ну тебя. Посмотришь вверх, в то время, как солнце садится — умрешь на следующий день. 
— Каким образом, — улыбнулся я, — пропаду? Растворюсь? Так может, это лучше?
— Э-эх ты... Тебе еще учиться и учиться жизни на островах. Во-первых, за нами следят. Это все знают. Во-вторых, нарушителей правил наказывают. Они умирают. У нас был на острове такой… любопытный. Взял да и посмотрел вверх после заката. 
— Да? И что? — я аж подался вперед, до того мне было интересно, что случилось с тем храбрецом, который не побоялся идти против правил. 
— Да ничего, — Сережка махнул рукой, — умер он. Давно уже. Вот прямо на следующий день и умер. В бою.
— Но... — я задумался, — это же нелепо, Сережка! Ты только подумай, здесь все гибнут случайно. Тем более в бою. 
— Это ты подумай, Тимка, — тихо сказал Сергей, — ты задумайся, почему так происходит.
Я задумался, но ответ не спешил находиться. Если даже пришельцы следят за нами при помощи каких-то суперсовременных устройств (это еще как-то могло уложиться в моей голове), то каким образом они могут убить нас при помощи других? Ведь мы действуем по своей воле. Никто же не нашептывает мне на ухо: "Иди убей того мальчишку, он вчера вверх посмотрел".
— Я не понимаю, — сказал я. — Никак не понимаю. 
— Тут нечего понимать.
— О! — до меня дошло, — они среди нас? Пришельцы?
Эта догадка настолько меня поразила, что я даже стал нервно оглядываться по сторонам, пытаясь отыскать следы их присутствия тут, рядом. 
Сережка удивленно смотрел на меня несколько минут, потом начал хохотать. Он смеялся заливисто и громко, явно от души. Я снова обиделся: вместо того, чтобы объяснить по-человечески, он надо мной издевается. 
— Нет, Тимка, все гораздо проще. Но я, пожалуй, не буду раскрывать тебе главную тайну островов. Ты все-таки мой враг. 
Он это серьезно? Показал, поманил разгадкой и в кусты? 
— Стой! Ну, какой ты мне враг? — я решил притупить его бдительность. 
— Не злейший, но все же — враг, — серьезно ответил Сережка. — Мы могли бы быть друзьями, Тимур, — тоскливо сказал он, — могли бы. Но между нами — мост. А это — слишком много для дружбы здесь. Видишь? — он указал деревянным мечом на пропасть между разошедшимися мостами, — это пропасть, и она — между нами. Навсегда. 
Это его тихое "навсегда" как-то вышибло меня из колеи. Я понял, что он прав. У меня нет выбора, с кем дружить или не дружить...
— Да и еще, Тимур, — Сережка встал, явно собираясь уходить. 
— Да? — я тоже поднялся на ноги, — не дружи ни с кем особо. Я не знаю почему, но те, кто дружат и любят, здесь долго не живут. Да и нам не стоит больше видеться. Я, пожалуй, найду другой мост для посиделок. Пока. 
Он развернулся и ушел, даже ни разу не оглянувшись, а я буравил его спину задумчивым взглядом и все думал, почему же погибают те, кто нарушает правила... почему?
Убедиться, как именно это работает, случай представился. 
Уже на следующий день на нашем Острове Тысячи Камней появился новенький. Японец, конечно. На вид ему было лет четырнадцать, и он появился в спортивной форме, прижимая к животу старый, потрепанный футбольный мяч. На его груди и спине значилась цифра "5" и еще какие-то надписи иероглифами, смысла которых, я, естественно, не понял. 
Ребята нашего острова окружили его со всех сторон. Сатоши даже обнажил свой меч и теперь злорадно ухмылялся. Вообще сдурели... разве можно так человека встречать, он и так уже напуган дальше некуда. Как недружелюбно встретили меня самого, я к тому времени уже успел забыть. Ну, по крайней мере, это уже не казалось мне таким из ряда вон выходящим. С одной стороны, я даже был благодарен Шинджи: меня сразу окунули в атмосферу островов с головой, не дали предаваться каким-то грустным мыслям и скучать по дому. Возможно, это было правильным. Но теперь, наблюдая за на новеньким мальчишкой, которого вот так же дразнили и размахивали у него перед носом мечом (стальным!), я почувствовал жалость к нему. 
— Ямэтэ! ("Остановитесь!" — япон.) — крикнул я, возможно, коверкая это слово. Но японцы меня поняли, тем не менее. 
— Хонто? ("Неужели?" — япон.) — скривился Сатоши и, словно нарочно, назло мне, провел кончиком меча по виску новенького, оставляя неглубокую царапину. 
— Итээ! ("Больно!" - япон.) — вскрикнул новенький, пытаясь утереть капающую кровь. 
Я же понял, что пытаться защитить его бессмысленно — это только спровоцирует их агрессию. Ну и ладно, в принципе. Не сахарный — не растает. 
Выяснилось, что новенького зовут Сё, чему я порадовался — хоть одно имя, которое можно запомнить сразу. 
Сё объяснили все на скорую руку, вручили меч и отправили вместе со мной, Сатоши и Климом на северный мост. Спасибо, хоть самый тихий. Для меня сейчас главное — находиться подальше от западного, где французы с Сергеем явно объявили нам войну. 
День прошел относительно спокойно, Сё попытался поприставать с расспросами к Сатоши, но это было безрезультатно. Тот просто скалился и грозил ему мечом, отвечая короткими рублеными фразами, которые, по всей видимости, ничего не объясняли. В итоге Сё переключился на Клима, и тот на ломаном японском кое-как принялся объяснять что к чему.
Сатоши прислушивался к их разговору, лениво прикрыв глаза и развалившись, словно отдыхая. Однако в его позе таилась угроза, это я очень хорошо уже знал. Ему понадобится полсекунды, чтобы вскочить на ноги и вытащить оба меча, случись вдруг заварушка. 
Когда Клим стал рассказывать о правилах (я это понял, потому что он посмотрел в небо и показал недвусмысленный жест, означавший, что смотреть вверх нельзя), Сатоши оживился и вставил свои пять копеек. Говорил он долго и обстоятельно: с момента моего появления здесь я еще ни разу не слышал от него столько слов. 
Сё мрачнел все больше и больше, а потом крепко задумался, затем что-то спросил. 
Сатоши рассмеялся в ответ и сказал твердое "нет". Это все, что я понял из их диалога. 
— Клим, да хорош издеваться, о чем речь? — спросил я у друга. 
— Сё очень бесит запрет не смотреть вверх, — сказал Клим, — он интересуется, не пытался ли кто из нас это делать. 
— И как? — во мне проснулось любопытство, — не пытался? 
— Пытался, — фыркнул Клим, — но где теперь он... Я правда не знаю, меня тогда на островах не было, но всем рассказывают эту историю о храбром мальчишке, который не побоялся смотреть вверх после заката и потом трагически погиб. 
В голосе Клима была явная ирония. Казалось, он и сам не верит в то, что говорит. 
Я отвернулся и больше вопросов не задавал. День прошел спокойно, новенький успел расслабиться и даже шутил. Сатоши язвил, как обычно. Клим погрузился в себя и не сразу реагировал на вопросы. 
В замке мы все накинулись на ужин, приготовленный дежурными, и только после я заметил, что новенький куда-то исчез. Никак поперся изучать ночной остров. 
Однако он вскоре появился и вежливо спросил что-то у Большого Шина. Шин улыбнулся, поднес кулак к виску и резко разжал ладонь. 
Я в недоумении посмотрел на Клима. Тот пожал плечами:
— Шин хочет сказать, что новенький свихнулся. Он хочет посмотреть наверх во время заката. 
Однако по-настоящему его останавливать никто не собирался: всем было интересно, что будет дальше. Я почувствовал даже некоторое облегчение от того, что это буду делать не я, а загадка, возможно, будет разгадана. Наверное, такие мысли на тот момент посещали всех нас, бойцов Острова Тысячи Камней. 
Шин торжественно вручил Сё свои темные очки, до которых никому не позволялось дотрагиваться, и все гурьбой вышли на улицу. 
Сё усмехнулся, надел очки и уставился в закатное небо. Солнце уже почти село. Я посмотрел на ребят — никто из них не смотрел вверх. Все боялись нарушить главное правило игры. 
Сё вдруг удивленно вскрикнул, а потом начал что-то взахлеб говорить. Все его внимательно слушали, но Клим не смог перевести мне ни слова, отмахнувшись: "Слишком быстро тараторит". А новенький, и правда, тараторил так, что было удивительно, что его свои же понимают. 
Шинджи дал знак ему замолчать и увел с собой куда-то вглубь замка, где, по-видимому, решил расспросить с пристрастием обо всем, что Сё успел увидеть за то короткое мгновение, пока смотрел в предзакатное небо островов. 
По крайней мере, Сё был жив и здоров и, если повезет, переживет завтрашний день. Мне не верилось, что с ним может что-нибудь случиться. Шинджи умный командир, он этого не допустит. 
Я твердо решил для себя, что если с Сё все будет нормально, то сам через день попрошу у Шина очки и посмотрю в небо. Потому что по-человечески мне все равно никто не объяснит. Придется рассчитывать только на себя.