Самурай

Глава 8. Когда выхода нет...

Полежав немного, я понял, что мазь сделала свое дело, и я себя чувствую значительно лучше. Я встал и, аккуратно прикрыв за собой дверь, вышел из своей комнаты, направляясь к общей комнате. Там находились почти все ребята с острова и занимались кто чем. Кто-то вполголоса разговаривал, кто-то сидел прямо на полу у стены и просто смотрел вперед или в потолок застывшим взглядом. О чем думали эти ребята? Мечтали о том, как вернутся домой? Я осторожно прошел в дальний угол, прямо к огромному камню, изъеденному трещинами. Символ Острова Тысячи Камней. 
— Клим, — неуверенно произнес я, не зная, стоит ли вообще начинать этот разговор. 
— Говори, — ответил Клим, не открывая глаз: он сидел возле камня на каком-то деревянном ящике непонятного назначения, закрыв глаза, погруженный в собственные мысли. 
— Клим, а те ребята с Западного острова.... французы.. Что с ними будет? 
— Они не переживут завтрашний день, — сухо ответил Клим. 
— Но... — я понятия не имел, как реагировать на подобное заявление. 
— Не мы, так другие. — Клим словно прочитал мои мысли. 
— А если не убивать? Ну просто забрать на свой остров? 
— Теоретически они могут быть рабами на чужом острове, практически — они малы и слабы, кому нафиг надо? — с горечью добавил он. 
— Помоги мне, — прошептал я, — мне надо поговорить с Шинджи. 
— Зачем тебе это, Тимур? — спросил Клим. 
— Но... это дети! Люди такие же, как мы! Дай мне поговорить с Шинджи! — в отчаяньи закричал я так громко, что Шинджи сам услышал свое имя и подошел к нам. 
Клим сказал ему пару фраз на японском, Шинджи рассмеялся. 
— Мы должны забрать их. В рабство, — уверенно сказал я, понимая, что не могу допустить их убийства. 
Шинджи ответил отрицательным жестом. 
Я долго говорил о том, что жестокость порождает жестокость, о том, что надо попытаться играть по-другому... Клим переводил с пятого на десятое, я это чувствовал, но лучшего переводчика у меня все равно не было. 
Поняв, что ничего не добьюсь, я плюнул на все и вышел из замка на воздух. 
Тишина и две луны на горизонте у самой воды создавали атмосферу полной безысходности. Я направился к Западному мосту, где последний раз разговаривал с погибшим сегодня Сережкой. Боже мой... эти дети даже тела погибших убрать не смогут. Наверное, так и ночуют на острове с мертвецами, ожидая собственной смерти. Мне стало жутко, нестерпимо, невыносимо жутко. Я шумно сглотнул и ступил на мост. 
На другой стороне было пусто. Зато на Северном от них мосту я заметил четыре маленькие фигурки. Они стояли обнявшись и пели что-то тихонько на своем языке. Ветер доносил до меня лишь обрывки чужой речи. Потом, так же обнявшись, они шагнули за перила, нелепо перевалившись, раскинув руки. Короткий вскрик, четыре белые вспышки... и тишина. Я и не заметил, как начал плакать. Я ревел, скорчившись на мосту, кусая ладонь до боли, до крови, катаясь словно раненое животное. 
Они выбрали остаться свободными. Они просто улетели как птицы, раскинув руки, подарив себя кровожадной ночи на островах. Смелые и отважные ребята. Я хотел бы быть такими, как они. Вот так с моста — и все. И никому. Ни пришельцам, ни врагам с соседних островов... 
Я поднялся на ноги и, пошатываясь, утирая грязной окровавленной рукой все еще лившиеся слезы, подошел к перилам вплотную. Аккуратно и сосредоточенно вскарабкался наверх. 
Я бы прыгнул. 
В ту ночь я готов был стать птицей, как те незнакомые мне ребята с соседнего острова. И даже сделал шаг, когда меня уверенно схватила чья-то рука. 
Болтаясь между жизнью и смертью, я задрал голову вверх и увидел Сатоши.
Конечно. Этот японец не мог оставить меня в покое и просто дать мне спокойно умереть. В тот момент я его ненавидел. 
— Пусти! — я вырывался из его рук, пинаясь, царапаясь и даже кусаясь, кажется. 
Сатоши молчал. И правильно — все равно ничего я бы не понял. И продолжал меня крепко держать. Странно: на вид худой, а какая силища. 
Постепенно я успокоился и затих, просто иногда шумно шмыгал носом и издавал жалобные всхлипы. Только потом я заметил, что Сатоши меня так и не отпустил. 
И меньше всего на свете я хотел сейчас остаться без этих рук. Без опоры в мире, без той единственной точки сейчас, которая связывала меня с реальностью. Мне так не хватало старшего брата...
Сатоши вздохнул и немного отстранился, однако рук не убрал: еще бы, я вцепился в него, как утопающий за соломинку.
— Тиму? — осторожно спросил он. 
— Я в порядке. Окей. — произнес я, продолжая трястись. 
— Икимасу ("Пойдем!" — япон.) — тихо произнес Сатоши. 
Я послушно поплелся следом. Я бы многое хотел рассказать Сатоши. О том, как ненавижу острова и жестокость, которую они порождают в нас. О том, как соскучился по дому, родителям и брату. Но не мог ничего этого сделать. Клим, наверное, обладал особыми способностями, раз мог освоить этот сложнейший язык. 
Как ни странно, Сатоши привел меня не в замок, а на тренировочную площадку. Жестом приказал достать меч. Я вяло подчинился. Он протянул руку и дал мне один из своих мечей. Я не поверил своим глазам. Японец делился со мной самым дорогим — своим оружием. Насколько знаю, никто еще не держал в руках его мечи. Ну, кроме предшественников, наверное.
Рукоять меча была крепко обмотана старой тряпкой - обрывком футболки, видимо. Я осторожно взял оружие в руку и чуть подкинул на ладони, прикидывая вес. Конечно, будучи деревянным, меч казался относительно легким, но это не мешало мне восхититься его формой. Он был немного подточен, выглядел более изящным, чем те, что выдавал нам Шинджи. Я теперь понял, почему Сатоши так дорожил своим оружием: оно и вправду было особенным, являясь для него неким талисманом, залогом удачи, если так можно сказать. 
Рукоять легко легла в ладонь, из-за тряпки не чувствовалась ее излишняя гладкость, и меч наверняка не скользил в потной руке, как это часто бывало у меня. 
Все еще дрожа и периодически всхлипывая, я во все глаза смотрел, как Сатоши показывает мне несколько разворотов. Потом он жестом пригласил меня повторить. Я постарался. Ничего не вышло, конечно же. Сатоши только улыбнулся, коротко мне кивнул и заставил повторить сначала. И еще. И еще. Очнулся я к двенадцати ночи, наверное. И внезапно понял, что Сатоши ценой собственного времени отдыха сделал для меня очень многое. В голове было пусто. Все мое тело чувствовал только усталость и больше ничего. Всепоглощающую муторную усталость. Не было сил думать, анализировать и жалеть кого-то. Я еле добрался до постели. Клим ругнулся вполголоса и продолжил спать, я тоже последовал его примеру, едва моя голова коснулась подушки. 
Я никогда еще не спал так крепко на островах.