Самый маленький поезд Ii

Самый маленький поезд Ii

057. Самый маленький поезд II

18.11.1991

Не успел я появиться на работе после Балхаша, как мне тут же было велено собираться в Джезказган – завод стройматериалов в посёлке Аварийном перекупил у Карагандинского металлургического комбината часть нашей огнеупорной смеси, но она пришла туда в совершенно жутком виде.

Мешки оказались порваны, кое-где с некомплектом, и пришлось ехать, чтобы всю эту партию под моим неусыпным оком «причесали». Билетов на самолёт, как и обычно, за неделю уже не было, и я вновь решил ехать на джезказганской «прицепке», которая теперь стала плацкартной. В обед понедельника я приехал на Алма-Ату-2, занял нижнюю полку в середине вагона и, поскольку до отправления поезда оставалось ещё минут 20, выбрался обратно на перрон.

Плацкарт был прицеплен сразу за тепловозом-луганкой, а у сцепки лазил и что-то осматривал машинист этого локомотива – огромный мужик двухметрового роста. Я спросил у него между делом:
              – Вы нас «с ветерком» повезёте?
              – Нет, – ответил он, и скрылся в тепловозе…

Когда наш поезд отправился, мой сосед по «купе», какой-то евангелист-сектант, достал огромную Библию и принялся пудрить всем мозги насчёт Иисуса Христа. Я его почти не слушал, а одной девчонке, явно аульной, его сказки понравились настолько, что она даже взяла от него в подарок Святую Книгу. «Да, – подумал я про эту барышню, – вот вернёшься ты сейчас в свой аул, а там твой отец-мусульманин возьмёт большую камчу и устроит тебе Библию…» Слегка поужинали, выпили чаю, а к Отару уже окончательно стемнело, и на длинной остановке я вышел на улицу.

Тепловоз на время пересмены машинистов выключили, стояла приятная тишина, а в это время мимо прошла та локомотивная бригада, что везла нас от Алма-Аты. И тот самый здоровый мужик, идя с чемоданчиком в одной руке и длинным молотком в другой, спросил у меня:
              – Ну что, водку не пролил?
              – Да я, вообще-то, трезвый…
              – Да?!! – машинист, глядя на меня, вскинул бровь, но ничего больше не сказал и пошёл дальше. А у входа в вагон тем временем образовалась компания из трёх человек: проводники и какой-то мужик лет сорока – сорока пяти.

Парнишка-проводник, где-то мой ровесник, вдруг устроил со мною философскую беседу о том, что вот палка – о двух концах, но один из этих концов – это же её начало! А какой? Я объяснил ему в ответ, что опытный биолог, ботаник или технолог-деревообработчик запросто определит по этой палке, как её выпилили или вырезали из дерева, и по расположению волокон скажет тебе, где её начало. Проводнику, которого звали Рафик, всё это понравилось и, когда объявили отправление, он затащил меня за компанию в «служебку». Вторую проводницу, пожилую женщину, звали Васильевной, а третий мужик был тоже пассажир, какой-то её знакомый «вахтовик», который постоянно мотался с этим вагоном до Жана-Арки и обратно.

Вскоре решили так, что наше такое знакомство надо бы и отметить, и сообща насобирали 180 рублей. Первым по составу пошёл я, но где-то в третьем по счёту вагоне от нашего проводники зарядили мне что-то аж по стольнику за пузырь. Я вернулся, отдал все бабки Васильевне и сказал, что так не играю. Та возмутилась, сказала, что они все там уже окончательно оборзели, пошла по составу сама и вскоре принесла на эти деньги три бутылки абсолютно нормальной не «левой» водки.

Рафику «на старые дрожжи» хватило совсем немного, и он вскоре ушёл во вторую «служебку», завалившись там спать. А мы втроём продолжали сидеть, периодически помаленьку наливая. По ходу накипятили себе чаю, ведь у Васильевны на самом деле оказалось всё, что тогда продавалось только по талонам: и сахар кусочками, и хорошая заварка, и классное печенье, и несладкая сгущёнка – «резерв» продолжал выдавать всё это проводникам в рейсы, но они сами вносили в кассу деньги, якобы за проданные пассажирам стаканы с чаем, а весь этот дефицит просто оставляли себе.

В Сары-Шагане объявились «левые» пассажиры – два мужика, которые затащили с собою в тамбур три огромных мешка. Они дали Васильевне пару сотен рублей и рассосались по третьим полкам. Часам к трём ночи, уже после Моинтов, мы с «вахтовиком» Борисом пошли спать, Васильевна подняла Рафика, велела топить котёл, а сама тоже пошла на боковую.

Проснулся я часа через четыре. Только-только рассвело, и наш вагон уже отцепили в Жарыке. Почти весь народ, несмотря на ранний восьмой час утра, рассосался побродить по вокзалу и улицам посёлка, а из «служебки» уже доносился шум. Я заглянул туда. На этой станции встречались обе джезказганских «прицепки» – та, которая туда, и та, которая обратно: проводники «обратного» вагона пришли в наш. Борис уже сидел в углу купе со стаканом горячего чая, а проводник другого вагона Гена, увидев меня в дверях, тут же обрадовано сказал: «Долго спишь, братан, уже давно пора «похмелятор» включать! А то я, «простой советский проводник», тут и помру, пока вы все выспитесь…» Борис, Рафик, я и Гена снова сложились по полсотни, и Рафик с Геной пошли в одно, только им знакомое жарыкское место, откуда вскоре принесли пять литров разливного вина розовато-красного цвета.

Я подумал, что это какая-то жуткая сивуха, типа самого дешёвого «плодово-выгодного», и осторожно отпил маленький глоточек. Но вино оказалось вкуснейшим!!! Оно имело какой-то лёгкий малиновый привкус, и напоминало самые лучшие домашние вина, что мне удалось за всю свою жизнь попробовать! Я наслаждался каждым глотком…