Санни

Санни

***

Прошу вас, отвлекитесь от насущных мыслей. Хотя бы ненадолго. Пускай побудут в стороне: они ведь всё равно никуда от вас не денутся. Впрочем, как и вы от них. Солидных и серьезных мыслей ещё побудет на вашем веку. Ну, а сейчас...

Сейчас представьте головокружительный купол бездонного неба. Представьте лохматые, кипящие белой пеной, небрежно разбросанные по небесной синеве облака. Представьте мир, полный яркого света; представьте мир, исполненный простой, а потому гениальной красоты. Такой лаконичной и тонкой, такой аккуратно размеренной и тщательно взвешенной – той красоты, которой так сильно хотелось бы со всеми поделиться! И даже не то чтобы со всеми подряд, а именно вот с кем-то таким – ну просто исключительным, ну совершенно, совершенно особенным...

***

А Санни, увы, не могла поделиться ни с кем. Она всей душой обожала свои горизонты; любила дожди, и жару, и те необычные дни, когда никак не понять: не то жара сейчас переплавит весь мир в горящую солнечную кашу, не то холодные брызги ледяного дождя превратят всё вокруг в очень хрупкий и звонкий хрусталь.

Нет, Санни ни с кем не могла поделиться: она росла совершенно одна.

Конечно же, так было не всегда: когда-то у нее была огромная семья; так много братьев и сестер! Двоюродных, троюродных; и дядюшек, и тетушек... Но это было очень, очень, когда-то очень давно.

Она росла невероятно маленькой и слабой, как будто кто-то недодал ей сил. Ей даже не удавалось посмотреть наверх: её тонюсенькая шейка всё норовила приучить малютку Санни к немому изучению всего, что находилось под ногами.

И ростом, разумеется, она совсем не удалась: иные братья были вдвое, а то и втрое выше, чем маленькая Санни. Они, конечно, искоса смотрели на свою слабую сестру. А вот она не могла даже взглянуть на них, деля свое внимание между изучением поверхности земли и изучением собственного внутреннего мира.

– Да! Хочешь жить – умей вертеться! – так подзадоривали друг друга её многочисленные родственники; и все вертелись, вертелись, вертелись... Но как-то ночью приключилась беда.

Беда не коснулась бедняжечки Санни; она спала и смотрела печальные сны – прекрасные сны о пронзительном небе, которое могла рассмотреть лишь с огромным трудом. Она была чрезвычайно слаба; сквозь сон ей слышались шелест и гул, а также громкий безудержный хруст.

Но нет. Она не проснулась в ночи; она ни за что не смогла бы припомнить, что именно случилось той звездной, пронизанной холодом ночью. Но утром она пробудилась одна.

Нигде – никого. Вокруг – пустота; но света как будто вдруг стало побольше. И холод... Пронзительный холод заставил бедняжку трястись, опять пригибаясь к промёрзшей земле.

А после – тяжелые дни... Такие пустые и однообразные. Лишь тьма и свет, и снова – тьма. Белым-бело... Темным-темно. Опять бело… И вновь – темно.

И только чудом она сохранила в себе последние искорки жизни, учась находить микроскопические частицы радости в этом холодном и очень долгом кошмаре.

Ну, а потом она как будто очнулась.

– Нет! Хочешь жить – умей вертеться! – вдруг вспомнился универсальный совет испарившихся членов огромной семьи; и Санни – вертелась.

Вертелась, как требовала от нее сама жизнь. Вертелась упорно, безудержно – и все же выкрутилась из прошлых передряг. Она возросла и очень окрепла. Она распрямилась: теперь она смотрела вверх без риска надломить свою когда-то слабенькую шею.

***

– Привет тебе, Санни!

– Привет тебе, Хэй. Что нового? Куда ты направлялся?

– Бегу! Мои ведь говорят: «Раз хочешь жить - умей мотаться!». Вот и бегу...

– Угу. Мои-то говорили так: «...умей вертеться». И все вертелись, как один; но я, в итоге, как видишь, осталась всё-таки одна.

– Ну, знаешь... «Вертеться» и «мотаться» – пожалуй, вещи разные. Как ни крути... Ну, ладно! Мне пора!

Хэй будто вспомнил о чем-то важном, или заметил вдруг нечто такое, что резко напомнило ему советы его многочисленных родственников.

И Санни молча смотрела приятелю вслед.

Она с печалью думала о том, что жить, должно быть, очень уж непросто, когда ты вынужден постоянно бежать. Когда ты вынужден постоянно «мотаться».

А может быть, девиз его семьи практичней и надёжней? Как знать... Уж ей-то точно это не проверить.

***

– Ну здравствуй, Санни!

– Привет-привет. Ну как ты, Ди? Что нового? Куда идёшь?

– Да ничего. Всё – как всегда.

Глаза приятеля смотрели так мечтательно и робко, что Санни не смогла бы догадаться, насколько он упрям и горделив. Но, к его чести будет сказано, что он при этом был очень благороден.