Сатана смеется

Сатана смеется

 Кладбищенская земля в городишке N вязкая, глинистая - сизо-ржавой окраски: кресты окружают насыпью щебенки, чтобы ливень не размыл почву, и последняя память о человеке не повалилась в грязь.

  Милюков, впрочем, не понимал: какое уж дело покойнику, что над его головой? Хоть крест, хоть камень - из гроба все равно не разглядишь. Да и о смертях он не горевал: близких не знал, друзей к старости не заимел, а женщины его не привлекали. Но в пасмурный вечер две тысячи пятнадцатого года одно надгробие всколыхнуло что-то в душе старика.

  Задумчиво рассматривал он деревянный крест с фотографией рыжеволосого мальчишки - Александра Смирнова: такой круглолицый, нос в веснушках, а волосы с задорно торчащими кучеряшками. Сразу видно, что счастливый.

  Милюков и без фотографий это знал: давно уж следил за пацаненком. Еще немного и сдружились бы. Как бы ему этого хотелось - было в мальчике что-то особенное, будто знакомое, но давно утерянное. Как из детства смотрели большие карие глаза. Хоть своего детства Милюков и не помнил. Будто лишь в двенадцать лет родился в городе N. Появился с началом октября - чумазый, ничего не помнящий, так и остался в приюте - не нашлись родные. Два года от каждого шороха вздрагивал, в темной комнате безвылазно сидел и слушал перестук капель за окном. Но потом освоился...

  Дождь лил всю его жизнь, не переставая, - в захолустье, забытом Богом, солнце не появлялось, а небо одаривало лишь прохладной влагой.

  Вот и сейчас капельки стекали по морщинистой коже, создавая иллюзию, что старик плачет. Но Милюков не плакал - не умел, а может, разучился в забытом детстве. Горько пожевав губами, он едва слышно произнес: "Не успел". Грузовик и пьяный водитель решили судьбу веселого мальчишки.

  - Думаешь, что тот самый? Хех, хороший пацаненок был - бойкий, но нет - не тот. У тебя не сердце от него забилось. В другом месте жар был, а это так - пустышка.

  Вздрогнув, Милюков со страхом обернулся: в грязи сидел мальчик - лет семь не больше, да только говорил совсем не по-детски, и в зеленых глазах бегали тени, которых там быть не должно. Слишком мал, чтобы черпнуть от жизни столько горечи и взвалить такой непосильный груз на плечи. Черные волосы взмокли, но неизвестный не смущался - будто вода была ему в радость. Вытерев запачканным в грязи рукавом нос, мальчик как ни в чем бывало продолжил:

  - Слишком взросло говорю? Не буду смущать. Эй, дяденька - вы же тот педофил, про которого в газетах пишут! Мне папенька рассказывал! Или в этом веке по-другому говорят? Папаня? Папаша? А, неважно. Вы, дяденька, зря грустите - не любили вы его. Забыли бы как других деток.

  - Что ты несешь?! - пошатнувшись, прошептал Милюков и схватился за сердце.

  - Вы, дяденька, не падайте - костюм запачкаете. Маменька наругает! Хотя у вас нет маменьки... И папеньки, и дяденьки. Совсем один вы. Пустоту все заполнить хотите, но близко никого не пускаете. Вы как этот... человек в футляре! Глупый вы. Но я это, пацанят одобряю - правильно делаете! - бойко протараторил мальчишка, а затем подмигнул.

  Милюкову стало холодно: и дело не в сырости - к ней он давно привык. Многих детей он видел, но этот... он не был ребенком. Будто сам Сатана явился в облике мальчишки. Стоило в голове пронестись мысли, как зеленые глаза блеснули язычками пламени.

  - Своего детства нет, так чужое внутрь запихнуть хочешь. Ан, не выйдет так. Давай другой расклад сделаем? Дам я тебе другого мальчика - того самого.

  - А сам душу заберешь?

  Ребенок заливисто засмеялся и повалился спиной в грязь. Красные кроссовки мелькнули на фоне потемневшего неба, как мазки крови, и Милюкову почудилось, что он оказался в Аду.

  - Смешной ты, дяденька. Душа твоя ко мне все равно попадет. Там наверху не жалуют таких, как ты. Соглашайся.

  - Зачем тебе это?

  - Помочь хочу. Уж и так дел в мою славу столько наворотил, а я что, отплатить не могу? - с хитрой улыбкой заметил мальчишка, а глаза вновь полыхнули зеленым пламенем.

  Милюков сам не заметил, как кивнул, а мир тут же сменился перед глазами: уже и не на кладбище он стоит, а в парке на лавочке сидит - под ногами пожелтевшие листья, а меж деревьев ластится туман. Не город N - там таких парков не сыскать.

  - Кто вы? - звонкий детский голосок заласкал слух, и старик обернулся.

  Рядом сидел мальчишка в черной курточке: красивенькое милое личико, волосы русые, короткие - такие всегда Милюкову нравились, носик вздернутый, глаза большие и карие.

  - Друг, - проведя языком по сухим губам, прошептал старик. Чувствовал он, что впервые в сердце разгорается искорка - особенная такая. Ее, наверное, любовью и называют. Не соврал Сатана - точно к тому мальчику привел! К такому красивому и невинному. - Заблудился и устал. Не поможешь старику?

  - Конечно! - улыбнулся мальчишка. - Я вас провожу, скажите только куда!

  Наигранно тяжело поднимаясь с лавочки, Милюков уже высматривал заброшенные здания. Если суждено попасть в Ад, так хоть любовь познает в последний раз.

  - Пойдем туда, мальчик. А сколько тебе лет?

  - Двенадцать исполнится скоро! В конце сентября!

  - А я давненько родился - еще в пятьдесят первом, - придерживаясь за мягкое плечико, прокряхтел старик.

  - Смешной вы. Это всего-то двенадцать лет назад было...
Милюков уже не слышал - он видел подходящее заброшенное здание, и его сердце учащенно билось в груди.