Саванна

Саванна

— Равенна! Ты слышишь меня, Равенна?

Равенна подняла голову, открыла подёрнутые мутной пеленой глаза. Неужто это Праматерь Всех Зверей звала её — та, которой известно имя каждого? И даже такой, как она, Равенна, о которой больше никто не помнил, и которая сама ещё помнила, как её зовут, лишь потому, что каждый день повторяла себе это?

Нет.

Когда-то в юности Равенна услышала эту красивую легенду и вдохновилась ею, но, конечно, она ушла из стаи вовсе не потому, что была настолько безумна, чтобы поверить, будто она сумеет отыскать невозможное — то… или ту, кого никто никогда не видел. Вот и сейчас, несмотря на возраст, голод и многолетнее одиночество, она всё ещё не стала безумна. Нет, она не верила ни в какой голос Праматери Всех Зверей. И даже в голос смерти, которая приходит, чтобы увести тебя в цветущие поля, наполненные самой пышной и самой зелёной травой — для тех, кто ест траву, и самыми тучными, самыми нежными ягнятами — для тех, кто поедает себе подобных. Хотя, сказать по правде, Равенна не отказалась бы. Уж слишком голодна она была — а когда голод въедается в тебя настолько, что сам становится твоей плотью и кровью, то ты перестаешь испытывать страх перед смертью. Смерть страшна для живого тела. Но когда у тебя уже не осталось никакого тела, а только лишь обтянутые кожей кости — чего бояться?

Так что львица встала и, отряхнувшись, затрусила дальше — по выжженной солнцем коричнево-желтой саванне, никогда не менявшей свой цвет. Должно быть, до неё донесся голос какой-то человеческой женщины, звавшей свою подругу или дочку. За долгие годы своих скитаний Равенна не раз подбиралась к человеческому жилью, пристально наблюдала за людьми, изучала их повадки… Нет, она вовсе не испытывала к людям большой симпатии. И это было ещё одной из причин того, что она не очень-то верила в Праматерь Всех Зверей. Ведь говорили, что Праматерь Всех Зверей — человек, а люди… Они ничем не заслужили уважения Равенны. С её точки зрения, они очень мало чем отличались от зверей, хотя сами считали иначе. Впрочем, Равенне было всё равно — от ненависти к людям, которой отличались некоторые из её сородичей, она также была далека. Ей было даже забавно за ними наблюдать. Это развлекало её в дни её горького одиночества. Ей было смешно, что люди заметили её и придумали ей имя, совершенно ей не подходившее, а также историю, объяснявшую её одинокие скитания. Разумеется, не имевшую ничего общего с её истинной историей. Равенна не трогала людей. А если кто-то из детей вдруг начинал считать её «бедняжечкой», испытавшей все страдания этой жизни и нынче только и мечтавшей о том, чтобы провести остаток дней в качестве домашней кошки — или же, наоборот, старой полудохлой животиной, над которой можно поиздеваться, она угрожающе рычала — так, что и хулиганы, и милосердные спасители тотчас убегали, не чуя под собой ног.

…И все-таки, кто же звал её?

А, может, здесь каким-то чудом оказалась одна из подруг — тех, что ничего не сказали, когда она уходила из стаи, не попытались её задержать или хотя бы спросить, почему она это делает? Что, если кого-то из них схватили, чтобы возить по людским городам и выставлять человеческим детишкам на посмешище? Там им придумают имена и истории, которые понравятся людям. Так же, как произошло с Равенной, но Равенна лишь посмеялась над этим, а вот изнеженные подруги, привыкшие к тому, что жертва сама идет к ним в рот, не продержатся долго без мяса. И придётся им поверить в людские истории, чтобы получить лакомый кусочек — вставать ради него на задние лапы, прыгать через кольцо, ластиться к дрессировщику.

Равенна не знала, что чувствует при этой мысли. С одной стороны, она всё ещё мрачнела, вспоминая о других львицах — спутницах беззаботной юности, так же беззаботно оставивших её, а с другой — всё это было так давно… И ей не хотелось видеть своих подруг в клетках. Она посмотрела на свои лапы, уверенно стоявшие на земле. Да, с одной стороны, она так оголодала, что от её тела остались одни только кости, обтянутые кожей, однако с другой — она прошла за свою жизнь так много земель и так часто бегала, что её лапы стали очень сильными. И их удар мог сбить с ног любого человека — какой бы голодной она ни была.

Стать спасительницей для своих подруг? Поблагодарят ли? Или тут же кинутся прочь, сделав вид, что не узнали?

Равенна усмехнулась.

И всё же ей хотелось услышать знакомый голос — пускай один раз. Хотя бы теперь, на закате лет, когда уже ничего не осталось ни от прежних надежд, ни от прежних обид.

Львица пробежала под завесой тусклых серо-коричневых лиан, спускавшихся до самой земли, мимоходом вспомнив, какими сочно-зелеными они бывают в тот недолгий период, когда в саванну приходит весна, и она вся покрывается цветами. Как же хороша, верно, бывает трава в эти дни для всех рогатых и копытных — тоненьких антилоп, грузных неповоротливых носорогов, высоченных жирафов, безобидных, несмотря на свой исполинский рост!

Поймав себя на этих мыслях, Равенна посмеялась. Чего только не происходит на старости лет — она начала задумываться о вкусе пищи, которой балуют себя травоядные! Неужто она стала настолько одинока, что готова была прибиться к стае безобидных, вызвав, тем самым, очередную волну умилительных историй среди двуногих? Нет, это было бы даже ещё хуже, чем унижаться перед людьми. И до такого она ещё не дошла.

Земля пахла кровью.

Равенна понюхала ее. Инстинкт чуть было не заставил её с жадностью наброситься на кровавый след и вылизать его — однако она преодолела его. Так же, как преодолевала все эти годы, не позволяя себе питаться падалью, питаться людьми или лакомыми кусочками, полученными от людей. Каков был итог всего этого? Она была ужасающе голодна. Она была ужасающе одинока. Инстинкт был над ней не властен. Она не боялась смерти.