Сборник

РЕПОРТЕРСКИЕ ЗАПИСКИ

РЕПОРТЕРСКИЕ ЗАПИСКИ

Я журналист. Как писал В.В. Маяковский, этим и интересен. Об этом и пишу. То, что вы держите в руках, было начато много лет назад, в 1992 году. Помнится тогда я жалел, что мы живем в очень интересное время, являемся свидетелями огромных, можно сказать великих, перемен в Российском обществе, вокруг нас происходит так много примечательного и никто не фиксирует происходящее.

«Что бы тебе жить в эпоху перемен», - говорит слишком хорошо известная китайская поговорка. Но есть и наша: «Времена не выбирают, в них живут и умирают». Старая рукопись, не опровергая и не подтверждая ставшее банальностью изречение Воланда: «Рукописи не горят», - не сгорела, а исчезла в чреде 777 переездов. Замечательных событий теперь стало поменьше.

Появились многочисленные мемуары. Читая их, иногда становится обидно за свой «почивший в бозе» труд. Там, в моих записках 1992-2004 гг., была не только непосредственность молодости, но и то восприятие событий, которое удаётся лишь при описании событий почти сразу после того как они произошли. Всё же попробуем восстановить минувшее. Как там у меня было написано? «Если не я, то кто же? И как говорят американцы: «Правду, правду и ничего кроме правды. И да поможет мне Бог!». Мной были изменены лишь некоторые имена и фамилии ныне живущих людей. Не взыскуйте, коллеги.
 

Первая слава
Пасмурный весенний денек 1992 года. Серое здание «Союзпушнины» на Московском проспекте по архитектурному стилю относится к расцвету ложной классики позднего сталинизма. Здесь проходит первый аукцион по продаже недвижимости. Именно тогда была выставлена на торги парикмахерская в самом начале Невского проспекта (теперь там какое-то кафе – забегаловка) и ещё пара объектов. Динамичность и результаты аукциона буквально ошеломили присутствующих. За несколько десятков секунд цена взлетела многократно. В перерыве подхожу к Вадиму Невельскому из «Смены». Он только что вернулся из Таджикистана. Там тогда было не спокойно. Спрашиваю: «Какие новости?»
- Да вот, - на голубом глазу отвечает Невельский, - Псковская дивизия ВДВ снялась с места и двинулась на Москву.
- Ты шутишь?
- Вадим никогда не шутит, - говорит сидящая рядом с ним шефиня местного «Интерфакса».
Прямо из «Союзпушнины» дозваниваюсь до своего Агентства Новостей и Информации (АНИ) передаю результаты торгов, интересуюсь дивизией. Не знают. Звоню в Моссовет. Там тоже ничего не известно. Еду домой. Звоню своему приятелю, журналисту Радио России Денису Гуринскому. Информация, что называется стрёмная, надо проверять. Договариваемся работать вместе, периодически созваниваясь и обмениваясь сведениями. Проверяем. Безрезультатно. Нигде никто ничего не знает. Этого следовало ожидать.
Через час в моей квартире звонок. Гуринский:
- А ты знаешь, твоя информация подтверждается. В Москве наблюдаются неконтролируемые перемещения войск?
- Что? Как??
- А вот так.
Офис Дениса Гуринского был недалеко от Московского вокзала. Быстренько покидав в рюкзак самое необходимое из того, что попалось под руку - радиоприёмник, фотоаппарат, блокноты, хлеб, чай, сахар и трехлитровую банку домашней тушенки через полчаса я был у него.
К этому времени «утка» Невельского уже была ощипана и выпотрошена. Как мы и предполагали Вадим всё выдумал. А «неконтролируемые перемещения войск» оказались плодом воображения одной питерской радиожурналистки неправильно воспринявшей тревожную информацию. Тем не менее, главный редактор «Радио России-Петербург» Игорь Сидоров (позже он станет председателем питерского Союза Журналистов) бегал по «Дому Радио» и требовал прямого эфира на весь бывший Советский Союз. Подивившись способности нашего народа быстро мобилизовываться, (с августа 1991 года прошло менее полутора лет), мы разошлись. Через несколько дней моя фамилия впервые прозвучала в эфире Радио России. По мотивам «сбежавшей» дивизии радийщики на всякий случай записали редакционный трёп минуты на три. Обсуждение такого примечательного случая так сказать в узком кругу. Никто в эфир этого вроде давать и не собирался. Но утром у ведущей возникли технические неполадки, «поехали» плёнки. И она довела до сведения радиослушателей всей России слова Долинского: «А вот корреспондент АНИ, независимый журналист, Алексей Лейн прибыл полностью экипированным для дальней командировки, с рюкзаком и большой банкой тушенки». Так я впервые «прославился». На всю Россию.
 

Командировка за свой счёт. На катастрофу

Это было в поздне-советские времена. Профессиональным журналистом я тогда еще не работал. Только публиковался, рассчитывая поступить на журфак, и вкалывал токарем и крановщиком на Ленинградском Металлическом Заводе (ЛМЗ). Летом 1989 года между Уфой и Челябинском два поезда сгорели во взорвавшемся облаке природного газа, который в течении нескольких дней просачивался из свища в газопроводе и скапливался в долине. (Позже станет известно, что местные власти как будто специально не реагировали на сообщения граждан об усиливающемся в окрестных деревнях запахе газа. На газоперекачивающих станциях не замечали потерь.)
Один поезд шел из Новосибирска в Адлер. В его «нулевом» дети ехали на юг в пионерлагерь. Без родителей конечно. Другой состав следовал из Адлера в Новосибирск. Пассажирам обоих поездов  «повезло» не далеко от станции Аша. Общий финальный результат – чуть меньше 1600 трупов. А тогда, в день катастрофы, по телевидению в вечерней программе «Время», в рамках развивающейся гласности, показали картинку с места события. Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачёв вместе с «группой товарищей», в числе которых был и министр обороны СССР стоит на фоне большой палатки армейского типа. На палатке красный крест. Голос диктора за кадром сообщает о катастрофе, о примерном числе жертв и заканчивает сюжет словами: «Развёрнут военно-полевой госпиталь».
Надо ехать. Благо отгулы есть. Когда еще такой случай представится?
На второй день после катастрофы вылетаю в Челябинск. В аэропорту захожу в штаб помощи пострадавшим и их родственникам. Число жертв растет в соответствии со смертями сгоревших до костей. В больницах катастрофически не хватает специализированных кроватей.
В автобусе, который собирается идти в город, ко мне подсаживается непонятный молодой человек (из КГБ?), начинает выяснять, кто я? откуда? зачем? Удовлетворившись моими ответами и видом потрепанного удостоверения внештатного корреспондента газеты «Невская заря» (была такая во Всеволожском районе Ленобласти) он выходит.
В Ашу поезд пришёл совсем рано-рано утром. Практически весь посёлок еще спит. Но и здесь есть штаб помощи пострадавшим. Там узнаю что до самого места катастрофы еще несколько километров. На моё счастье в попутном направлении идёт микроавтобус «буханка». Приезжаю. Хожу, фотографирую. Бригада рабочих ремонтирует один путь Транссиба. По другому движение уже пущено. Подбираю в качестве «сувенира» кусок обгорелой древесины с металлической защелкой от купейной двери. Наконец знакомые по ТВ-картинке палатки. Одна из них действительно с красным крестом. У палаток двое мужчин. Выясняется, что это учителя Начальной военной подготовки (был в советской школе такой предмет - НВП) вывезшие девятиклассников на краткосрочные сборы. Их санитарную палатку и сняли телевизионщики, выдав ее за военно-полевой госпиталь. Порассказали мне они… Много… Всякого…
В том числе о том, как министр обороны им руки пожимал и говорил: «Спасибо вам за то, что оказались в нужное время в нужном месте»; и о том, как они с мальчишками таскали носилки с полуживыми обожженными пассажирами. Некоторые из них обладали явно избыточной массой тела, а мои коллеги из ТАСС, «Правды», «Советской России» и «Труда» просили школьников не слишком торопиться и повернуться по удачнее, чтобы ракурс по лучше был и снимок получше вышел повыйгрышнее.
Рассказали о том, как после взрыва стекла вылетели из домов находившихся в нескольких километрах от эпицентра и после того как прошла ударная волна первой мыслью местных жителей было: «Началась термоядерная война!»
Когда я вернулся в Ашу после всего услышанного и увиденного мне как то стало всё равно по какой стороне улиц ходить. По теневой или по солнечной. А температура за +30 С, между прочим! Схватил я легкий солнечный удар. С ним и жуткой головной болью на дизель-поезде еду в Уфу. На станции Углу-Теляк у меня еще хватает сил высунуться в форточку и ещё несколько раз взвести затвор фотоаппарата.
Уфимский железнодорожный вокзал. Здесь в одном из тупиков находились вагоны-холодильники с трупами. На стене около справочной в зале ожидания висит схема их расположения. «Любоваться» на обгорелые кости и человечье мясо я не пошел. Голова дико болит, а впечатлений и так через край.
В местном представительстве «Аэрофлота» билетов конечно же нет. Лето. Сезон отпусков! Мне послезавтра на работу, отгулы заканчиваются. Еду в аэропорт. Может там билеты будут? Приезжаю. Идёт допосадка на Москву. И есть места! А на Ленинград рейс только через час, и не известно сколько именно из купивших билеты не придёт на регистрацию. Дело ясное – надо в столицу лететь. От туда всего одна ночь на поезде.
Поднимаюсь по трапу в ТУ-154. Сажусь в свое крайнее от прохода кресло во втором салоне. Вот, думаю, взлетим – обдув начнётся, полегче моей раскалывающейся башке станет. Потом у стюардесс таблетку какую-нибудь попрошу. Самолёт разбегается, взлетает… Я судорожно кручу «сосок» в вожделении вентиляции. «Индейская изба – фиг вам». Нету на моём месте никакого обдува. Зато впереди воздух так и свистит. Везёт мне! Прям как утопленнику на раков. Бросаю взгляд вперёд думая увидеть счастливчиков. И вижу как по другую сторону прохода, чуть впереди молодая мамаша прижимает сложенную газетку к люку запасного выхода. Думаю: «Ну, из огня да в полымя. Только на железнодорожной катастрофе побывал, так теперь кажется авиационная начинается». Не смотря на то, что самолет набирает высоту и светится объявление «Пристегните ремни» отстёгиваюсь и к стюардессам. Щель между люком запасного выхода и фюзеляжем сантиметра полтора-два, мелькающее в облаках крыло в нее хорошо видно.
Бортпроводницы вначале смотрят на меня с непонимающим удивлением. Во время взлета пассажир прискакал!
- У нас салон разгерметизирован. Скажите летчикам: «Лучше бы обратно в Уфу на посадку заходить».
Одна из стюардесс бежит в пилотскую кабину. Через некоторое время от туда появляется бортмеханик (или кто это был из экипажа?) с большой крестовой отверткой с красной ручкой. Мы отсаживаем пассажиров от злополучного люка и пытаемся поставить его на место. Самолет между тем продолжает набирать высоту. Из-за перепада давления в салоне и за бортом воздух свистит всё сильнее. Не то что другого, самого себя уже не слышно. Скоро я замечаю, что этот подлый люк мало того, что в бок ушел, так ещё и вверх сместился. Хлопаю бортмеханика по плечу, указываю пальцем на это «радостное» обстоятельство. Тот перекрещивает руки. (Достаточно распространённый жест в международных системах сигналов. Означает «Кончай работу».) Сзади уже стюардесса стоит. Салфетки колбасками закручивает. Мы с помощью отвертки засовываем их в щель. Из за разницы в давлении они буквально всасываются туда, производя звуки «У-уп, у-уп, у-уп». Загерметизировались. Если конечно это можно так назвать. Пронзительный свист совсем не прекратился, но стал значительно тише. Пассажиров вернули на место. Выдали им одеяла. ТУ-154 сделал какой-то маневр. Скорее всего нам сменили эшелон – высоту полёта. С таким фюзеляжем на границе стратосферы не полетаешь. Мне дали пару таблеток от головной боли. Вместо 3,5 часов мы летели до Москвы 4 с гаком.
В Ленинграде я сперва вообще не понимал, что и как об этом писать. Один из моих учителей журналистики Александр Габнис сказал: «Это может даже хорошо, что сразу не можешь. Через 2-3 дня может что-то действительно удачное получится.» И в самом деле, спустя какое-то время я принёс в многотиражку ЛМЗ «Турбостроитель» материал с «оригинальным» названием «Катастрофа» и эпиграфом из В.Кочеткова:
«Нечеловеческая сила,
В одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила
земное сбросила с земли.
И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила,
Рука зовущая вдали.»
Правда потом я узнал, что многотиражки не только гонораров не платят, но и командировочные расходы мне компенсированы не будут. Даже дорога. Печатай просто так если хочешь, «из любви к искусству». Но каждый труд должен быть оплачен. «Раз не будет оплаты командировки, не будет и статьи», - сказал я главному редактору многотиражки «Турбостроитель» Савченко. «Невская заря» за увлечением выборами забыла про мою «Катастрофу». Материал вышел только к первой годовщине произошедшего в Углу-Теляке, в том же «Турбостроителе».